Керриган Берн - Любовь горца

– Вы хорошо знаете лэрда Рейвенкрофта?

Ее вопрос заставил собеседника поднять мускулистое плечо.

– Прошло немало лет с тех пор, когда он поселился здесь постоянно, до этого он приезжал на несколько недель. Но я не уверен, что кто-нибудь знает его по-настоящему, с ним непросто подружиться. К тому же трудно доверять человеку, которого вырастил Хеймиш Маккензи и который так на него похож, а при этом разделяет его склонность к жестокости.

Но не склонность к жестокости заботила Филомену в том, что касалось жизни в Рейвенкрофте. Она видела ее с избытком в течение своей жизни. Хотя, вспомнив Дориана Блэквелла и членов его отряда, а также самого Рейвенкрофта и других людей, переживших войну… Ей досталось значительно меньше, чем им.

Филомена немало времени потратила на то, чтобы не думать, какое именно насилие к ней применят, если откроется ее обман.

– Тем не менее… – пробормотала она, обращаясь больше к себе, чем к собеседнику. – Он очень старается быть хорошим отцом.

– Да, – ответил Гэвин, равнодушно пожав плечами. – Он действительно любит своих отпрысков.

Взмахом руки молодой горец постарался развеять ту серьезность, которая появилась в их разговоре.

– Мне кажется, люди либо восхищаются лэрдом, либо его презирают, хотя люди нашего клана не могут не признать, что за короткий период своего пребывания в доме он принес в Уэстер-Росс справедливость и процветание.

– Восхищаются или презирают? Можно мне предположить, что вы относитесь ко второму лагерю?

Они вышли за границы леса, и горец глубоко вздохнул:

– Я не презираю лэрда. Хотя наши отношения были… сложными, – сказал он загадочно.

– Да, он человек сложный.

Филомена задумчиво смотрела на замок и целую минуту думала о своем загадочном хозяине, пока не почувствовала, как ее руку сжала теплая рука горца. Это тепло заставило ее вспомнить о мокрых юбках, в которых с каждой минутой становилось все холоднее.

– Спасибо вам, что проводили. – Она сделала небольшой книксен, и ее лицо смягчилось от искренней улыбки. – Отсюда я, пожалуй, пойду одна.

– Да, – согласился молодой человек, зеленые глаза которого сделались темными и горячими. – Вы дрожите, и губы у вас немного посинели. Можно я их поцелую, чтобы согреть и сделать розовыми?

Филомена смутилась и выдернула руку.

– Конечно, нет! – Она намеревалась сказать это сурово, но улыбка все испортила. – За кого вы меня принимаете?

Его глаза весело поблескивали, и Филомена почувствовала, как жар поднимается у нее из-за воротника платья.

– Я знаю только, что вы – умная барышня и самоотверженная спасительница маленьких щенков, в остальном я не знаю, что вы за женщина, хотя надеюсь когда-нибудь узнать.

У него была дьявольски обаятельная улыбка.

– Вот как? – Филомена смущенно рассмеялась. – Мне жаль разбивать ваши надежды, но я – респектабельная дама и благосклонность свою легко не дарю или не дарю совсем. Сейчас мне пора возвращаться в замок, доброго вам вечера!

Мужчина наклонился над ее рукой и запечатлел на ней долгий поцелуй. Свободный ворот его рубахи обнажил мускулистую грудь.

– Доброго вам вечера, барышня! – и он указал в ту сторону, где солнце уже садилось за деревья.

Филомена повернулась и вошла в сад. Когда он снова окликнул ее, она улыбалась.

– Я снова увижусь с вами, англичанка, не сомневайтесь!

Покачав головой по поводу его поведения, Филомена тем не менее не могла скрыть улыбку. Она уткнула нос в букет и вдохнула влажный запах вереска, смешанный с приятным камфорным ароматом лаванды.

С его стороны было не просто недостойно, а даже нагло предполагать, что возможна еще одна встреча. Она ведь была не просто замужней женщиной, которую разыскивает высокий королевский суд, она ни за что не хотела попасть в историю с еще одним обаятельным, потрясающе привлекательным мужчиной. Она усвоила свой урок после первого раза.

Хотя надо признать – было приятно получать знаки внимания от красивого горца. В течение замужней жизни ее отучили от мысли, что она чего-то стоит, для этого использовались косвенные насмешки, намеки и прямые унижения. Такие раны заживают иногда медленнее, чем раны на измученном теле.

Филомене показалось, что стандарты красоты здесь, на лесистом севере, отличаются от стандартов Лондона. Там любовью пользовались маленькие, тоненькие, деликатные леди. Мужчины довольно грубо ухаживали за Филоменой, но при этом отпускали замечания по поводу ее роста… и ее веса.

Гордон первое время был чувственным и ненасытным, что было совсем не так приятно. Даже наоборот. Но потом его мать и сестра превратили ее в то, что им казалось правильным для женщины. Тогда муж сделался холодным и жестоким.

Были другие мужчины, которые ухаживали за ней, хотели ее. Например, ее свекор, потом доктор Розенблатт, а потом и покойный мистер Бернс. Но для них она была просто объектом вожделения. С парой больших грудей и приятными теплыми отверстиями, необходимыми для получения удовольствия.

Но среди горцев… которые, как гиганты, бродят по своей полудикой земле, среди них она чувствует себя… женщиной, а не объектом. Женственной. Она бы соврала сама себе, если бы не признала того, что ей это нравилось. Вечерний флирт с Гэвином Сент-Джеймсом был подобен редким теплым лучам заходящего солнца. Он ни к чему не может привести, но все равно приятен.

Филомена вошла в сад и стала огибать колючий куст роз. Тут она заметила несколько вянущих розовых и бордовых цветков. Скоро ударит мороз, и это были последние розы, которые она увидит в этом году, ведь у Рейвенкрофта нет оранжереи. Филомена потянулась и сорвала их, чтобы добавить в свой букет.

Она закрыла глаза и вдохнула сладкий, даже слишком сладкий аромат, а потом повернула к замку. После того как переоденется к обеду, она сможет попросить экономку миссис Грейди дать ей вазу. Или сошьет мешочек с лавандой, чтобы использовать как подушку, или положит лаванду в ванну…

Тут мощные руки стиснули ей руки, как наручниками, и она чуть не уткнулась в чью-то широкую грудь.

– Извините меня, я не смотрела, куда иду…

Она не поняла, держащие ее руки дрожали от гнева или от усилия, чтобы не сломать ей кости. В тускнеющем свете дня его глаза сверкали гневом, и Филомена сжалась перед подавляющим величием лэрда Рейвенкрофта, который взирал на нее, едва сдерживая злость.

– Объясните мне, мисс Локхарт, какого черта вы делали одна в лесу с этим человеком?

«Ее губы – вот что меня погубило», – решил Лиам, мрачно глядя на испуганную гувернантку, которую держал в руках.

Он заметил ее, когда она шла через сад и напоминала порхающий цветочный лепесток. Уголки полных губ слегка приподняты, будто аромат роз напомнил ей о какой-то тайне. Эти губы снились ему не только во сне, он видел их даже днем. И если этот чертов мерзавец сумел очаровать ее настолько, что попробовал их на вкус, тогда он сотрет Инвертон-Кип с лица земли. Вместе с Гэвином Сент-Джеймсом внутри.

После славного дня, проведенного вместе с детьми, Лиам с удивлением обнаружил, что ждет возвращения домой. Потому что там будет мисс Локхарт, которая шелестит каким-нибудь красивым платьем по залам замка, приводя в волнение мужчин, улыбаясь своей доброй, но загадочной улыбкой.

Всю вторую половину дня он надеялся вновь увидеть эту улыбку. Но когда они вернулись, гувернантки, к сожалению, в замке не было. Рассел рассказал Лиаму, что ее видели, как она одна бежала в лес, как будто за ней гналась сама смерть.

Рейвенкрофт был вполне безопасным местом, но странные события, происходящие в последнее время, заставили Лиама подумать, что нехорошо лондонской барышне одной гулять по лесам Уэстер-Росс. В результате, когда уже стало темнеть, он отправился за ней сам, и стоило ему выйти, как он услыхал из леса ее музыкальный смех. Она появилась не одна.

Улыбка, которой он так наслаждался, предназначалась на этот раз не ему. И никому иному, как человеку, который однажды его уже предал.

Внутри вспыхнул знакомый гнев, и Лиам вцепился в него обеими руками, призывая к себе демона, который был выкован в адском пламени его ярости. Боль и подозрения были задавлены надменностью и чувством превосходства. И он не стал обращать внимание на нежную плоть, которую сжимал грубыми руками. Не стал он глядеть и на мокрые юбки, прилипшие к изгибам ее роскошного тела.

– Отвечай, женщина, – зарычал он. Он представлял, как она барахталась в воде в руках Гэвина Сент-Джеймса, и убийственный гнев заставил кровь закипеть в жилах. – Какого черта ты делала в лесу с этим человеком?

– Я… я гуляла вдоль морского берега. – Она старалась не глядеть ему в глаза. – Там щенок утопал, и я полезла в воду, чтобы спасти его для Трикси. А мистер Сент-Джеймс искал свою собаку и предложил проводить меня до дома и…

Слова вырывались беспорядочным потоком, лишенные ее обычного красноречия.

– Мне нельзя врать, это опасно! – заорал Лиам и встряхнул ее снова.

Но вместо того чтобы начать извиняться, женщина смертельно побледнела, в уголках глаз появилась влага, нежная кожа лица напряглась и обтянула прелестные черты. Лиам счел это проявлением вины и почувствовал себя физически больным.

– Это так вы себя ведете? Стоило вам на секунду остаться одной, и вы побежали в лес распутничать с известным мерзавцем?

Тут она подняла подбородок, твердо посмотрела ему в глаза, и выражение ее лица было совсем не плаксивым, как он ожидал от такой робкой особы. Это был бесстрашный вызов. Ее зрачки стали сине-зелеными, в них блеснули признаки приближающегося шторма. Она стала напоминать нимфу Калипсо, готовую обрушить на него свой гнев.

– Немедленно отпустите меня, сэр, – прошептала она медленно, очень медленно, стараясь выкрутиться из его рук, так что это причиняло ей боль.

Он разжал руки и опустил ее, хотя его ладони все еще ощущали тепло ее тела. Ему хотелось снова дотронуться до нее. Она отступила на шаг, потом еще, загораживаясь букетом, как щитом, и выражение лица сделалось холодным и твердым. Лиам разозлился, удивился и попытался приблизиться, отчего ее лицо стало еще враждебней.