- Так таки и по всем? Ты меня смущаешь, теть Соня, неужели проверяла? – изумилась Вика, зная о строгом теткином воспитании в семье деда.

- Виктория, умоляю тебя. Соблазн велик, но я его таки победила. О чем ты? Тут и проверять ничего не надо, ежу понятно, что там все очень-очень хорошо. Довольная, спокойная, улыбчивая  жена и  двое прекрасных, здоровых детей, что еще надо чтобы это понять. С мужчиной в его возрасте все полном порядке.

- А сколько ему лет, теть Сонь? -  спросила Вика, удивляясь тетушкиной железной логике.

-   В лоб об этом я его, конечно, не спрашивала, но если учесть, что их сыну в этом году исполнилось двадцать восемь лет, а их дочь – тебе ровесница, ей, стало быть, двадцать, то он где-то моего возраста, ну может быть плюс-минус пару-тройку лет. Да, думаю, ему лет пятьдесят три-пятьдесят пять, где-то так... – Виктория мысленно занялась математическими подсчетами, но тетка оборвала ее вычисления, емким замечанием:

- Умоляю тебя, не считай и не высчитывай! Ты можешь меня спросить, почему они так поздно родили первенца? Я тебе скажу на это, что жена у него младше его лет на пять, это раз. Вряд ли бы он был таким успешным и состоятельным, если бы вовремя не получил высшее образование, не побоюсь даже предположить, что и не одно, и не продвинулся по служебной лестнице в свое время, это два. И такие умные, расчетливые и практичные люди, как они, не рожают детей рано. Даже в то время. Тем более в то. Это три. Ну и конечно, они оба, и муж, и жена, из очень приличных семей...

- А это ты как узнала, теть Сонь? – уже с полным отсутствием скепсиса, а наоборот, с восхищением и доверием, спросила Виктория, зная что подразумевается под словом «приличная семья» в еврейском понимании значения этих слов.

-  Это совсем просто. Воронов Николай Егорович, очень-очень таки приличный бизнесмен. Не Абрамович конечно, но в прессе его имя частенько мелькает. Его сын, как это и принято во всех приличных семьях, его правая рука. Сложно себе представить, чтобы все это возникло из ничего... Ведь даже Абрамович не имел бы свой бизнес, если бы не поддержка и своевременная помощь его еврейских дядюшек, – сказала, улыбаясь, тетя Соня, и поставила, пустую кофейную изящную чашечку на блюдце. – Вот так, Витка. Все очень и очень просто. А ты разве не слышала про Воронова Н. Е.? – удивленно приподняла бровь тетка и уставилась на Викторию.

- Нет. А почему я должна он нем слышать, теть Сонь?  -  также удивленно приподняла бровь Вика.

- Но, он же москвич и насколько я знаю, имеет бизнес с Гольдбергами. Уж не знаю что именно, но они знакомы и сотрудничают в чем-то...

- Что? Москвичи? С Гольдбергами? Это черт знает что такое! Стоило ехать сюда, чтобы встретиться с москвичами? Бог с ними с Гольдбергами, они как чума, как зараза вездесущи и неистребимы. Но, москвичи, здесь -  это невозможное, возмутительное безобразие! – дала волю своим эмоциям Виктория.

- А, что ты хочешь, дорогая? Сами по себе москвичи – это еще полбеды, а действительно состоятельные москвичи -  они вообще хуже чумы, это бич божий! Они же лезут везде со своими деньгами, как тараканы на кухне у плохой хозяйки, и скупают все, что еще не успели скупить свои местные. Это деловой подход, я понимаю, но все мало-мальски приличные земли на северо-западе куплены именно москвичами. И что же ты хочешь? Вита, дорогая, это жизнь. Либо ты ее имеешь, либо она имеет тебя, третьего не дано. Что тебя возмущает? Ты сама москвичка и дочь своих родителей. Успокойся, расслабься и дыши полной грудью, – успокаивала она свою племянницу.

- С чего бы ей взяться вдруг, полной груди, и откуда? Буду дышать тем, что есть, - обиженно проговорила Виктория и злобно посмотрела на тетку. Какое-то время они пристально смотрели друг на друга, а потом тетя Соня не выдержала первая и засмеялась. Виктория, понимая всю глупость своих обид, засмеялась тоже. Так они и смеялись друг над другом, каждый над собой и просто так, потому что им было весело. Когда смеяться уже не было сил, они примирительно посмотрели друг другу в глаза и улыбнулись похожими улыбками.

- Да, занятно нам с тобой будет, Витуська, проводить вместе лето, – задумчиво сказала тетушка Соня и поправила выбившуюся прядь каштановых волос, незаметно выскользнувшую из прически во время смеха.

- Да, занятно, – также задумчиво проговорила Виктория, поправляя темно-каштановую челку, - Если мы и дальше будем вести беседы  в таком вот аспекте и до конца лета не поубиваем друг друга, это будет классно!

- Я таки это и имела в виду, дорогуша. Ну, даст Бог, даст Бог! – и они снова засмеялись.

- Прости, меня, теть Сонь, пожалуйста. Я не знаю, что со мной происходит в последнее время. Я, как будто, я и одновременно, не я совсем. Что-то меня мучает и раздирает на части. Все вроде бы так, как и должно было бы быть, и одновременно не так. Не знаю.  Я сама в себе запуталась. Так что, прости меня, и не обижайся, пожалуйста, ладно? – тетушка молча кивнула головой и продолжала слушать Викторию. – Я знаю, что со мной сейчас трудно находиться рядом, но с тобой мне спокойно и хорошо, -   грустно вздохнула Вика и посмотрела на тетушку потухшими глазами.

- Любовь! – кратко высказалась тетя Соня.

- Что? Прости, я не поняла? -   вопросительно уставилась на нее Виктория.

- Ты сказала, что тебя что-то мучает. А тебе отвечаю: любовь. Неужто не понятно? Как там в песне?  «Я росла и расцветала до семнадцати годов, а  с семнадцати годов мучит девушку любовь! Ах, Самара-городок, не спокойная я, не спокойная я, да успокойте меня!» - ужасно фальшиво пропела тетка.

- Теть Сонь, ты издеваешься? – спокойно спросила Виктория.

- Отнюдь. Зачем мне издеваться над тобой. Я сказала то, что тебе сейчас нужно. Любовь. Тебе надо влюбиться сейчас, значит немедленно, и на разрыв души.  Девушке в твоем возрасте и ни разу не влюбиться? Это крайне неприлично, Вита. Совершенно непозволительно. Это моветон, дорогая. Ужас, ужас и еще раз ужас!  Твое сердце требует, просто жаждет любви, дорогуша!

- Я знаю, что значит любовь, теть Соня, и не учи меня, пожалуйста! –  вскинула голову Виктория.

- Что ты знаешь о любви, золотце мое? Что? Секс и любовь - это, простите две большие разницы, и это совершенно не одно и то же. Совершенно! Сексом каждый может заниматься. Мне ты даже можешь не возражать. Про секс я знаю все, я практически жизнь прожила, и не с кем-нибудь, а с твоим дядей Жорой. Потому у нас, наверное, и не было детей, что мы никогда не могли вовремя остановиться и подумать о них. Возможно, это и к лучшему. Иначе сейчас на твоем месте сидела бы не ты, а какая-нибудь Регина или Милана, и я учила бы ее жизни. Совершенно не могу себе представить, что бы за дети получились у нас с моим покойным Жорой, но это было бы похуже, чем чума египетская, и саранча, и апокалипсис вместе взятые в одном флаконе, как тот шампунь. А почему? А потому, что дети во всем превосходят своих родителей. Ты можешь себе представить мою дочь, которая бы была еще более разговорчивей, чем я; еще более циничнее меня; еще более испорченнее меня и дяди Жоры? Я такое себе даже представлять боюсь. И потому здесь сидишь ты, а не она, чему я бесконечно рада. И о чем это я? Ах, да. Так вот, дорогуша моя, сексом так сказать, и Прохор может заниматься и Пушок, если бы я его не кастрировала в свое время. Но, и они могут и умеют любить.

- Тетя, ну что ты со мной, как с маленькой. Ты бы еще пестики и тычинки вспомнила,  – сказала Виктория и странно посмотрела на свою тетку.

- Я говорю о любви. Любви к хозяину, бескорыстной, безоговорочной и безусловной любви. Такой любви, когда смерть любимого человека заставляет животных идти и умирать рядом с ним, на его могиле. Пойми, Вита, секс для людей – это видоизмененный инстинкт размножения у животных, с различными нюансами, правилами и исключениями из правил. Это половое влечение, желание удовлетворить свои физиологические потребности, желание получить разрядку и снять напряжение.  А любовь - это слияние душ, это как притяжение, как гравитация. Только он тебя держит и только для него бьется твое сердце. Это божественный дар, поверь мне, Витуся, и одаривают им не всех, потому, как и оценить его может далеко не каждый. Любить – это значит не только брать и получать, это еще огромное желание и умение отдавать. Отдавать себя, свои силы, чувства, свою энергию и получать от этого процесса наслаждение и радость. Так чего же ты хочешь, сокровище мое?

- Любви! – тихо проговорила Виктория, пораженная и околдованная словами тетки. Она удивилась тому, как все точно и правильно передала словами ее тетушка. Все, что Вика чувствовала в душе, и о чем тосковало ее сердце.

- Ну, так я тебе сразу же и сказала. А все остальное, Вита, если ты любишь и любима, приложится к этому, и будет называться счастьем.

Виктория от избытка чувств кинулась на шею тете Соне, и крепко ее обняла. Тетушка нежно погладила ее по спине и тихонько похлопала смуглой рукой по предплечью.

- Ничего, ничего, родная. Счастье оно и на печке найдет. Все будет хорошо, я тебе обещаю. Верь мне, Витка, у меня глаз наметанный, я все сразу вижу. А теперь, ступай, погуляй по округе, только далеко не заходи или лучше Прохора с собой возьми. Он тебя в обиду не даст. Иди, иди! – она легким движение подтолкнула Викторию к двери. – Иди уже! – напоследок прикрикнула она медленно удаляющейся племяннице.



Глава 5.

Виктория медленно шла по узкой петляющей в траве и зарослях лопуха тропинке, и размышляла. «Как странно, - раздумывала она, - почему-то раньше, в своей прошлой жизни, я никогда не думала об этом». Прошлой жизнью, Вика называла тот отрезок, прожитый ею до аварии, до клинической смерти и до  встречи со своей душой. Об этой встрече, она намеренно не говорила ни с кем из своих знакомых и близких. Ей казалось, что все происшедшее с ней в коматозном состоянии, они не поняли бы и не оценили. Она и сама смутно помнила все, что ей привиделось. Какие-то размытые картинки античности. Пока она была в коме, ей все казалось естественным и органичным, а потом  все стало, как за пеленой тумана. Кому нужны ее неясные, сбивчивые откровения?  Просто бы лишний раз посплетничали за ее спиной, покрутили бы у виска и стали бы относиться к ней, как к  девушке «со съехавшей крышей». Вполне возможно, стали бы считать ее оригиналкой, и намеренно интересничающей особой. Возможно, нашлись бы девушки из ее окружения, которые стали бы ее копировать и подыгрывать, чтобы быть «на одной волне». Быть в чем-то необычной и не такой, как все, это же круто, и-у!  Хотя, их мнение сейчас Викторию не интересовало совершенно. Тот образ мыслей, их среда обитания и жизненные принципы, стали ей неприятны, даже более того, противны и абсолютно не интересны. А своих родителей она просто не хотела расстраивать и заставлять нервничать, они и так были напуганы. «Я научилась только брать и получать: деньги, любовь, обожание, восхищение, заботу... А отдавать? – задумалась она. – Родители не в счет. Я всегда была хорошей дочерью, без похвальбы и приукрашивания, это действительно так. Я их люблю и на многое способна ради них. Но, к остальным? К Гольдбергу? Мне такое и в голову не приходило. Я даже по имени его редко называла и любви к нему совершенно не испытывала никакой, даже из чувства благодарности. До свадьбы, я уважала и ценила его гораздо больше, чем, будучи его женой. Я его просто терпела. А подруги? У меня,  их нет. А те,  что считались таковыми – это не подруги. Не бывает таких подруг и друзей. Не бывает.  Это тусовка и окружение. Здесь ценятся только материальные блага, вещи и связи. Это не жизнь, это какое-то мелкое копошение, бесконечное буйное веселье, жадность и черная зависть. Случись с тобой что-нибудь неприятное в долларовом эквиваленте, боже упаси, тебе руки никто не подаст и вспоминать даже не будет, потому что ты для них пустое место. А зачем нарушать космический закон и метать бисер перед свиньями? Абсолютно незачем. Так что, правильно я все сделала. Умерла, так умерла! Мне выпал второй шанс на жизнь, который надо оправдать и потратить его не зря». Виктория не заметила, как, размышляя, дошла до берега реки Малахи, до того самого места, которое в детстве прозвала «мой маленький пляж». Место было изумительное! Небольшой отрезок чистого желтого речного песка, ровным оголенным пятном выступал из воды и плавно, как на настоящем пляже, спускался в речку. Она так любила здесь булькаться, строить замки из песка, играть и купаться, что это детское ощущение радости и восторга вновь охватило ее. Все мы родом из детства. Отогнав от себя невеселые мысли и поставив на них жирную точку, Вика скинула шлепанцы, босиком пошла по песку и медленно зашла в воду.