– Вовсе нет! Нет, нет, нет! Сначала я только хотела помочь тебе. Понимала, что тебе приходится выносить! Но когда мы сошлись и я узнала тебя лучше… ты мне небезразличен, Кит.

Она потянулась к моей руке и снова усадила на ступеньку.

– Я влюблена в тебя. Клянусь, это чистая правда.

Джен накрыла мои плечи одеялом, так что наши руки соприкасались. Она дрожала, и я сжал ее ладонь. Я чувствовал себя униженным, но вполне очевидно, что существовала веская причина подойти ко мне в магазине. И, может, это не такая ужасная причина. Я напомнил Джен брата, которого она любила.

– Жаль, что ты с самого начала не сказала мне правду. Не понимаю, почему?

– Боялась, что ты подумаешь именно то, что подумал. Что я хотела быть с тобой из жалости.

Я повернул ее лицо к себе и поцеловал в губы.

– У нас полно общего дерьма.

– Верно, – согласилась она. – И теперь ты понимаешь, почему я тоже ненавижу Мэгги Локвуд. Ненавижу всякого, кто играет с огнем.

64. Сара

Пожизненный приговор

Октябрь 2007

– Могло быть гораздо хуже, – сказал Гуннар Стивенсон, когда впервые поработал с Китом в клинике физиотерапии в Джексонвилле.

Если я услышу эти слова хотя бы еще раз, ударю того, кто их произнес.

Я видела, как Кит зажмурился от боли, когда Гуннар выпрямил его левую руку. Кит не издал ни звука, хотя слезы выдавились между ресниц и поползли по щекам. Я чувствовала его боль, жгучую, разрывающую тело муку, как свою собственную. «Могло быть гораздо хуже». И все же это правда: Кит жив, тогда как другие мертвы. И это правда, что он «поправится», если не считать физических и эмоциональных шрамов, но это не облегчало нынешних страданий.

Он провел три месяца в ожоговом отделении в Чейпл-Хилл, и еще два – в реабилитационной клинике. Наконец я привезла его домой. Но он очень много времени проводил в физиотерапевтической клинике.

– Теперь, когда я определил его состояние. – сказал Гуннар, – могу показать вам, как помочь ему делать упражнения дома. Но пару месяцев вы должны привозить его сюда каждый день.

Я кивнула. Меня уже предупредили, что так будет. Стану возить Кита сюда, сколько потребуется.

– На этом этапе крайне необходимо не пропустить ни единого сеанса. Пропускаешь день, тебя отбрасывает на неделю назад.

Кит открыл глаза:

– Я не выдержу. Не смогу ездить сюда каждый чертов день!

– Болит как проклятое, верно? – посочувствовал Гуннар.

– Откуда тебе знать? – зарычал на беднягу Кит.

– Кит, – упрекнула я. Хотя думала то же самое. Кит был очень разгневанным мальчиком, и я не понимала, было ли так всегда или пожар только усилил его гнев. Сама я была полна ненависти и ярости, каких не знала раньше. Именно по этой причине я стала вместе с Дон посещать литературный класс. Она сказала, что это поможет мне излить свои чувства. И добавила, что это помогло ей справиться с гневом на Бена. Но мне это не помогало, несмотря на то что я строчила, как безумная, в каждую свободную минуту. Иногда я чувствовала, что в сердце прокрадывается крупица покоя. Но потом видела своего забинтованного, покрытого шрамами, мучившегося от боли сына, и покой тут же исчезал.

– Через пять месяцев, – продолжал Гуннар, – сократим посещения до нескольких дней в неделю, при условии, что он будет заниматься дома как проклятый. Конечно, нужно сохранять компрессионные повязки и делать массаж.

Он глянул на меня.

– Могу сказать, что вы делаете огромную работу. На руке почти нет спаек. Работайте над его кистью. Особенно здесь…

Он потер кожу между указательным и большим пальцами Кита.

– Дерьмо! – завопил Кит. – Не так сильно!

– Прости, Кит, – извинился Гуннар. – Понимаю, это, должно быть, трудно.

– Как часто он должен делать растяжки? – спросил я.

– Как можно чаще. Для него не существует такого понятия, как «слишком много».


По пути из Джексонвилля я заехала на парковку «Фуд Лайон».

– Почему мы здесь остановились? – спросил Кит. Он скорчился на переднем сиденье. Незабинтованная часть лба сморщена от боли. Нелегко ему пришлось после физиотерапии.

– Мне нужно кое-что купить, – сказала я, расстегивая ремень безопасности. – Хочешь пойти со мной?

– Ни за что.

Он не собирался показываться на людях с компрессионными повязками на руках и лице.

– Ладно. Я быстро.

Войдя в магазин, я схватила тележку и стала наполнять ее продуктами, которые любил Кит. Сухие завтраки. Мандарины. Шоколадные батончики «Орео». И только потянулась к упаковке йогурта «Бен&Джерриз», когда услышала за спиной голос:

– Сара!

Я закрыла глаза. Я могла идти дальше. Просто проигнорировать ее. Никогда не думала, что можно жить на острове Топсейл и избегать кого-то, но мне удавалось избегать Лорел с тех пор, как Мэгги попала в тюрьму, и это было к лучшему. Может, и Лорел пыталась избегать меня, так что мы никогда не бывали в одном месте одновременно. Но когда-нибудь это должно было случиться. Только почему именно в тот день, когда Кит сидел в машине и единственное, чего я хотела, – поскорее добраться домой и позаботиться о нем?

Я со вздохом повернулась:

– Лорел.

Она выглядела такой же измученной, как чувствовала себя я.

– Я…. не могу сказать, сколько раз я поднимала трубку, чтобы позвонить тебе.

Я была рада, что она не позвонила. Я вряд ли была готова говорить с ней. И не уверена, что смогу говорить с ней сейчас.

– Как Кит? – спросила она. – Маркус сказал мне, что скоро его выпишут.

Я знала, что Лорел и Маркус наконец вместе, но не испытывала никакой радости за них. У Лорел по-прежнему было все, что она хотела.

– Он вчера вернулся домой.

– О, я так счастлива!

– У него впереди длинный путь, – резко сказала я. – Физиотерапия каждый день. Компрессионные повязки. Шрамы, которые ни одна мать не хотела бы видеть у своего ребенка.

– О, Сара! Господи, мне так жаль!

Она протянула руку, чтобы коснуться моего плеча, но, похоже, передумала. Мудрое решение.

– Ты позволишь мне помочь? – спросила она. – Все, что только в моих силах. Деньгами. Могу возить его по врачам. Все, что угодно.

– Не нужна мне твоя помощь. Твоя дочь выйдет из тюрьмы через одиннадцать месяцев.

Один вшивый год! Это все, что она получила.

– А мой сын будет сидеть в тюрьме всю жизнь.

– Они… они – единокровные брат и сестра.

Мне хотелось дать ей по физиономии.

– У них один отец. Это все, что у них есть общего.

– Но они молоды, Сара. Может, когда-нибудь… несмотря на все, эти отношения будут важны для них.

– Откровенно говоря, сомневаюсь, что Кит когда-нибудь пожелает иметь с ней какие-то отношения! Даже не будь он одной из ее жертв! Она сожгла церковь, полную детей!

– Знаю. И Мэгги за это платит.

– О господи, Лорел! Год в тюрьме, при том, что ее кожа не повреждена и перед ней вся жизнь!

Маленькая мисс Совершенство!

Поверить невозможно, что Мэгги – та самая девочка, о которой я так заботилась! Я даже жалела ее, когда Лорел отдавала Энди девяносто процентов своего времени и внимания. Но, по правде сказать, Мэгги все подавалось на серебряном блюде. Даже судебный приговор.

– Она совершила ужасную ошибку, – оправдывалась Лорел.

– Я не могу говорить с тобой.

Я протолкнула тележку мимо нее, далеко по проходу, в самую глубину, где поспешила в туалет. Заперлась и прислонилась к двери, борясь со слезами.

Я была на вынесении приговора вместе с членами семей других жертв и людьми, находившимися в Друри-Мемориел. Наблюдала, как умная, абсолютно бессовестная адвокатша Мэгги искажала факты, чтобы снять несколько пунктов обвинения и смягчить остальные. Так, чтобы Мэгги могла провести за решеткой только крошечную часть своей жизни. Некоторые возмущенно вопили. Многие плакали. Я скрипела зубами. Привыкла, что Лорел выигрывает там, где проигрываю я. У меня были годы практики, чтобы справиться там, где другим семьям это не удавалось. Даже когда мне исполнится восемьдесят, я по-прежнему буду работать в «Яванском кофе», пока Лорел будет путешествовать по всему миру со своими не изуродованными шрамами детьми и внуками.


Через две недели после столкновения с Лорел я проснулась с адским гриппом. Пьяная от жара, трясущаяся в ознобе, я выключила будильник и продолжала спать. И проснулась, только когда Кит постучался ко мне.

– Ма! Нам пора уезжать. Ты готова или как?

Я попыталась повернуться, посмотреть на часы, но голова и спина разламывались от боли.

– Который час? – едва смогла прошептать я.

– Что?

Он приоткрыл дверь, сначала немного, потом распахнул.

– Да ты больна!

Я закрыла глаза:

– Не входи сюда.

Хотя я столько раз делала ему массаж и помогала растягивать руки, что он вполне мог подхватить вирус. Только этого ему не хватало.

Он встал в дверях:

– Я пропущу физиотерапию. Не так уж плохо.

– Ни за что. Я встаю. Сам знаешь, что сказал Гуннар насчет пропусков.

– Гуннар – полное дерьмо.

– Иди одевайся. Я выйду через минуту.

Все тело ныло, но я встала и вышла в ванную. Пока я сидела на унитазе, измерила температуру. Тридцать девять и восемь. Мне удалось проглотить две таблетки аспирина, прежде чем ванная завертелась перед глазами. Я отправилась в постель и поставила корзину для мусора рядом с тумбочкой, на случай если меня стошнит. Вряд ли я смогу везти куда-то Кита.

Я взяла трубку и набрала номер Дон, но наткнулась на голосовую почту. И долго-долго смотрела на телефон, прежде чем набрать номер, по которому не звонила месяцами.

– Алло? – сразу ответила Лорел. Может, мой номер определился на ее телефоне?

Я закрыла глаза и вжала в подушку тяжелую голову.

– Привет, Лорел. Ты в самом деле сказала правду, когда пообещала мне помочь любым способом?

65. Мэгги

В средней школе я была в дискуссионной команде. Мистер Фармер как-то отвел меня в сторону и сказал, что я могу стать, кем только пожелаю, но он хотел бы, чтобы я стала политиком или юристом, потому что всегда смогу изложить свое дело спокойно и не раздражаясь. Обычно я так невозмутима, добавил он. Мой тренер по плаванию говорил то же самое. Пусть я не лучший пловец в мире или в команде. Но всегда побеждаю на соревнованиях в закрытом помещении.