От сладкого Роз отказалась, но с кофе съела несколько долек рахат-лукума, начиненного орехами.

– Пища богов, – без тени улыбки заявила Роз.

– Но вы, вероятно, едите такую пищу ежедневно. Обеды вашей матери славятся не только качеством приглашаемых, но и высочайшим качеством блюд, которыми их угощают.

– Когда я была маленькой, то редко присутствовала на этих обедах, а в восемнадцать лет я уже уехала из дома.

– И я тоже.

– Куда же вы отправились?

– Поступил в колледж.

– И я тоже! А в какой!

– Колумбия.

– А я сначала в Уэллесли, а потом перевелась в Беркли.

– Специализировались по искусству?

– Да. А вы по журналистике?

– Нет. Я собирался стать юристом.

Пока пили кофе, потихоньку прощупывали прошлое друг друга: когда она училась в Беркли, он находился во Вьетнаме, когда он работал в Анголе, она только-только начала учиться в «Вольпе» во Флоренции, она прекрасно говорила по-французски и по-итальянски на флорентийском его диалекте, сравнительно неплохо владела испанским. Он говорил по-французски – год в Париже в качестве дублирующего репортера одной из газет Херста; по-немецки, так как некоторое время работал в Бонне; по-арабски – был корреспондентом в Западном Бейруте; по-испански, когда освещал конфликт между сандинистами и контрас. Он любил современный джаз, не переносил «Кантри энд Уэстерн», не был, к ее удивлению, спортивным болельщиком; у него были старшая сестра и младший брат; мать его умерла десять лет тому назад, а восьмидесятилетний отец ни за что не желал покинуть ставший огромным для него дом в Бруклин Хайте, куда они переехали из Филадельфии в 1952 году в связи с тем, что фирма отца – по специальности он был химиком-технологом – перебазировалась на новое место.

– Ни разу в жизни не бывала в Бруклине, – призналась Роз.

– А я никогда не был во Флоренции. Она что, действительно, как утверждают, похожа на музей под открытым небом?

– Да. Именно поэтому я и люблю ее. Я ведь до сих пор упорствую в своем заблуждении и являюсь типичным классицистом.

– Я читал вашу статью в журнале «Искусство сегодня» об абстрактном экспрессионизме. Определение «язвительная» одно из самых мягких, которое можно подобрать к ней.

– Именно так я и расцениваю это, с позволения сказать, искусство. Хотя обеими руками готова подписаться под примитивом Ренессанса. Однако зачем вам понадобилось выяснять мое мнение по тому или иному поводу?

– Я, помнится, уже говорил вам. Мне интересно самому во всем разобраться...

Роз ощутила, как предательская жаркая волна вновь захлестывает ее, и потому тут же сослалась на необходимость выйти из-за стола.

– Первая дверь налево от бара, – подсказал он, затем спросил: – Заказать еще кофе? Мы выпили уже весь кофейник.

Чувствовалось, что ему, как и ей, тоже не хочется, чтобы вечер на этом кончился.

– Да, да, конечно...

Роз облегчила перегруженный мочевой пузырь, инстинктивно взглянула на часы – десять тридцать – затем, заметив на стене телефон, посчитала его дурным предзнаменованием и набрала номер дома Морпетов. Мать уже спала. При ней неотлучно находилась ночная сиделка. Все было в порядке.

Глядя на свое отражение в зеркале после того, как, сняв старую, нанесла новую помаду, подумала: «Ну что ж, теперь у тебя масса времени. Все зависит от того, захочет или не захочет он использовать его сообразно своим планам». И как бы безрассудно это ни было, ей очень хотелось, чтобы его планы соответствовали тому, чего в данный момент больше всего хотелось ей.

Удовлетворение ее страстного желания было мощным и быстрым. Когда он спросил, не зайдет ли она к нему, чтобы выпить на прощание по стопочке, она согласилась, впервые в жизни отбросив всякие сомнения и боязнь последствий, хотя, переступив порог квартиры, где он обычно останавливался, когда приезжал в Лондон, она нервничала, как девственница в первую брачную ночь.

Квартира эта принадлежала его давнишнему другу-корреспонденту, который в данное время освещал действия колумбийского правительства против наркобаронов.

– Что будете пить? – спросил он, небрежно бросая пиджак на спинку большого дивана.

– Ничего, спасибо.

Не мигая, она посмотрела прямо ему в глаза.

– Я вовсе не это имела в виду, соглашаясь зайти к вам, равно как и вы! Или я ошибаюсь?

– Нет, не ошибаетесь.

Их притянуло друг к другу с такой силой, с какой железная стружка притягивается к мощному электромагниту. Прошлый опыт Роз никак не подготовил ее к тому, что с ней делал Джек, и к тем ощущениям, которые она при этом испытала. Из трех ее возлюбленных Питер был наименее сдержан и наиболее естественен. Двое других были типичными продуктами своего воспитания: слишком джентльменами, чтобы позволить себе полностью расслабиться и дать полный выход чувствам. Чего нельзя было сказать о Джеке Россе. Он позволял себе все, и в ответ она ощутила в себе такой прилив чувственности, о существовании которой и сама не подозревала. В момент растаяли льды сексуальных оков, в которые Питер Дзандас одел ее чувственную память. Она забыла обо всем на свете кроме того, что есть он. Их близость больше походила на бурный всплеск сугубо чувственного безумия. Едва соприкоснулись их губы, как оба словно сошли с ума. В мгновение ока одежды их были сорваны друг с друга, и они соединились там, где их настигла безудержная страсть: прямо на полу перед камином, скатываясь с половика на голые доски, оставив на них мокрые отпечатки пота.

Все еще не отпуская его от себя, Роз спросила, тяжело дыша и смеясь одновременно:

– У тебя уже было подобное?

– Много раз.

– А у меня впервые – я имею в виду те ощущения, которые переживаешь, как сказал бы «Космополитен», первый раз в жизни.

– У всего есть свой первый раз.

– Для первого раза, прямо скажем, несколько сумбурно.

– Во второй раз будет лучше.

– Все обещания да обещания... – пробормотала Роз.

Невероятно, неосуществимо, но именно так и было. Потом он встал, не стесняясь своей наготы, давая ей возможность налюбоваться его фигурой, удивительно мощной для мужчины его роста и худощавого телосложения, и пошел на кухню, вернувшись оттуда с двумя стаканами отлично охлажденного апельсинового сока. Роз залпом осушила свой стакан: ей казалось, внутри нее все полыхает. И неудивительно, мелькнула у нее мысль. Жар, иссушивший наши тела, мог бы и Темзу выпарить. Он взял у нее стакан, отставил его в сторону, затем наклонился к ней и помог встать на ноги.

– А ты высокая, даже без туфель.

– То же самое, очевидно, говорят и тебе? Ты же выше меня.

– Да, мои шесть футов два дюйма считают высокими.

– Могу поспорить, что в основном это говорят женщины.

– И выиграешь. Но и ты хороша. Мне нравятся высокие и худощавые женщины, а у тебя к тому же все на своем месте. Как сказал бы Спенсер Трэйси, ты «редчайший» экземпляр.

– Не поняла!

– Ты что, не смотрела картину «Пэт и Майк»? Где он снялся вместе с Кэтрин Хэпберн? Она играла роль женщины-силача, а он – спортивного обозревателя. Описывая ее своей сожительнице, он называл ее «редчайшая», но так как произносил это на бруклинский манер, то у него получалось «редчайшая». Но тебе, никогда не бывавшей в Бруклине, этого не понять.

– В следующий раз, когда приеду в Нью-Йорк, клянусь, обязательно побываю за Бруклинским мостом.

– Давай-ка лучше пока перескочим еще через один мостик... неподалеку отсюда.

В третий раз, уже лежа в просторной кровати, они никуда не спешили, нарочно растягивая удовольствие. Он долго и томительно тщательно обследовал каждый дюйм ее тела, постепенно распаляя ее и себя, пока не в силах дольше терпеть эту сладкую пытку, она не простонала: «Я хочу тебя – сейчас!» Тесно прижавшись к нему всем телом, она обхватила его ногами, и тогда он вошел в нее глубоко-глубоко и сам чуть не задохнулся от нетерпеливого ее желания, медленно и размеренно окунаясь в нее до того момента, пока мерные, в унисон его движениям, постанывания ее не перешли сначала в продолжительные стоны, а потом в сдавленный крик – наступила кульминация, затем еще одна, и еще, и еще одна, и только тогда он отдался своему оргазму и соединился с ней в испепеляющем, абсолютном блаженстве.

После чего оба мгновенно уснули.

Разбудил их телефон. Роз, жаворонок по натуре, проснулась от первого же звонка, но Джек уже тянул руку к аппарату, стоявшему у изголовья кровати. Первой ее мыслью было, что звонят по поводу матери, но потом она сообразила, что никто не знает, где она. Если только ее розыском не занялся Билли; густая сеть его сыскных агентов могла разыскать нужного человека в кратчайшее время.

Но Джек Росс, прислонясь спиной к подбитой ватой спинке кровати, больше слушал, чем говорил сам, только изредка бросая в трубку короткие вопросы. Разговаривал он недолго, и когда опустил трубку, громко и с сердцем выругался:

– Вот сучьи дети!

– Плохие новости?

– Хуже не бывает. Как для меня лично, так и для многих людей. Ирак напал на Кувейт. Звонил мой редактор из Нью-Йорка, он только что узнал об этом. Сегодня, во второй половине дня, в полной боевой готовности мне надлежит прибыть в аэропорт Хитроу, куда прилетит специально зафрахтованный самолет, имея на борту массу корреспондентов ТВ и Бог знает кого еще, чтобы захватить еще и нас, после чего он возьмет курс на Персидский залив. – В голосе его прозвучало неподдельное сожаление, когда он прибавил: – Время и Саддам Хусейн не станут дожидаться одного очень занятого мужчину – и женщину, если уж быть совсем точным. – Он помолчал и затем произнес фразу, от которой у Роз голова пошла кругом: – А я так долго искал тебя.

– Да, – как эхо отозвалась Роз, – а я тебя...

– Дьявольщина! – прорычал он. Большие его ладони нежно коснулись ее лица. – А мне только-только удалось разгладить эти маленькие морщинки вокруг твоих глаз, – с сожалением и нежностью пробормотал он. – А следующими на очереди были вот эти морщинки вокруг рта...