— Вика! Вернулась, наконец! — воскликнула вошедшая в комнату Марь Санна.

— Тише! — шикнула я, — посмотрите, какие у него глаза… Как у льва! Я в зоопарке видела.

Твоя мама заинтересованно подошла и наклонилась к тебе:

— Ну и что тут, как у льва? — а потом её глаза изумленно распахнулись, и она закричала, — Ник! Ник! Скорее иди сюда. Посмотри, какое чудо!

В комнату вошёл мистер Эверет, и с таким же интересом склонился к тебе. Он был очень высоким, и ему пришлось наклоняться очень низко, чтобы увидеть причину всеобщего переполоха.

— Как у льва, правда? — шепчет в благоговении.

— Он Лев и есть, — хмыкаю я, поражаясь их недогадливости, — вон и шкура вся, как у льва. И грива!

— Не шкура, а кожа, не грива, а волосы — поправляет меня Марь Санна.

— Все равно. Смотрите, какой он львиный! Золотой.

— Рыжий.

— Нет! — негодую я, — не рыжий… Золотой, как лев!

— Значит, так и назовём, — улыбнулась Марь Санна, все ещё неверяще на тебя поглядывая.

— Мистер Эверет, — звонкий голос стюардессы врывается в воспоминания, — пристегните, пожалуйста, ремень. Самолет заходит на посадку.

Женщина одаривает меня томным взглядом и многозначительной улыбкой. И то, и другое, впрочем, оставляет меня абсолютно равнодушным. Слишком откровенно, слишком навязчиво, слишком доступно. Все… Слишком.

Но, если быть откровенным до конца, не только у этой барышни не было ни единого шанса. Шансов не было в принципе. То есть, совсем. Я был потерян для женщин. Во всех смыслах…

В природе льва называют царем зверей. И если провести аналогию с животным миром, я тоже мог бы им стать. Имею все данные. Но была одна небольшая проблема… Всю свою жизнь я был скован. Сидел на поводке своей безумной любви к одной единственной женщине. И я не желал освободиться. Сама мысль об этом была кощунством. Да, я был необычным львом. Я был Львом в капкане.

ГЛАВА 2

Я сидел в зале ожидания аэропорта Цюриха и пил дерьмовый кофе. Дерьмовый, как и вся моя жизнь в последние четыре года. Да… Именно столько я не видел Вику. Бесконечно долго. Невыносимо. Моё восемнадцатилетние… В тот день я видел любимую в последний раз. Именно тогда, когда решил положить конец недосказанности, я окончательно её потерял. Чем я вообще думал? Влюблённый, окрыленный, низвергнутый…

Я всегда был уверен, что она будет моей. Рано или поздно, и сколько бы времени мне ни пришлось ждать. Сколько раз я говорил Вике, что женюсь на ней? Сотни…

Опять затягивает водоворот воспоминаний, унося меня в прошлое.

— Привет…

— Ты почему не спишь? — удивляется девушка, скидывая туфли.

— Ты где была так долго? — негодую я.

— В клубе. Отмечала победу на мире.

— Тебе нельзя шататься по ночам! У тебя режим!

— Я разочек всего, Левка. Нужно же и что-то, кроме катка, в жизни увидеть. Пойдем спать, а?

— А что у тебя с глазами? — интересуюсь, указывая на черные разводы.

— Макияж! Smoky eyes называется.

— Затуманенные глаза? — блещу эрудицией и почесываю живот, — больше похоже на фингалы. Тебе не идёт.

— Много ты понимаешь! — фыркает девушка и скрывается за дверью ванной.

Возвращаюсь в комнату и жду. Она заходит, крадучись, уже переодевшись в смешную пижаму.

— Почему не спишь? Завтра тренировка! — ругает меня.

— Поспишь тут с тобой, — бурчу, взбивая подушку.

— Левка, ну ты чего… Обиделся? Я ж с этим спортом света белого не вижу. Разок выбралась куда-то.

— Ты со мной ходила в зоопарк, и на хоккей!

— Это другое, Лёва…

— Как это? Тебе, что, неинтересно было?

— Нет! Что ты… Просто… Как тебе объяснить? Мне ведь восемнадцать уже. Другие девушки на свидания ходят, а я? Ладно… Мал ты ещё, не поймёшь, — вздыхает тяжело и укладывается поудобнее.

— А зачем тебе свидания? У тебя же я есть, — заявляю с непосредственностью. — Другие зачем туда ходят? Мужа найти. А тебе никого искать не нужно. Вот подрасту немного, и сразу женюсь.

Вика опять смеется:

— Ох, Левка… Ну, какая из меня невеста будет, когда ты вырастешь? Сам посуди: я тебя на десять лет старше. Когда ты жениться надумаешь, я уже буду по частям разваливаться…

— Не-а! Врешь ты все!

— Не вру. Вырастешь, и найдёшь себе невесту красивую-прекрасивую, молодую-премолодую, а меня и не вспомнишь, — улыбается, выключая ночник.

— Не найду! — соплю в темноте. — Я только на тебе женюсь!

— Вот если не найдёшь, тогда и поговорим, — опять смеется. А у меня перед глазами стоят её широкая улыбка и задорные ямочки на щеках.

Объявляют посадку, и я плетусь к хоботу телескопического трапа. Меня одолевают противоречивые эмоции. Мне так хочется её увидеть, и я так боюсь… Не самой встречи. А того, что увижу… Или, скорее, не увижу больше её, прежнюю. Боль костлявой рукой сжимает горло. Как это с нами случилось?

Взлетаем. Становлюсь ещё на шаг ближе к ней, и ожидание становится поистине невыносимым.

Так же было и двенадцать лет назад, когда, испуганный и несчастный, я ждал Вику, которая сорвалась куда-то, на ночь глядя, ничего толком не объяснив. Странно это все. Ещё и родители домой не торопятся. Неужели рейс отца задержали? — размышлял я, сидя на подоконнике у окна. Бабушка тенью маячила за спиной. И мне становилось все тревожнее и тревожнее.

Вернулась девушка поздно. Такой я не видел её никогда. Абсолютно безжизненное лицо, потухший взгляд, и дрожь, которая пробивала все её хрупкое тело.

— Левик… Бабуль…

Бабушка схватилась за сердце, и я понял, что случилось что-то, действительно страшное.

— Марь Санна и мистер Эверет разбились… — всхлипнула Вика, — у водителя грузовика случился сердечный приступ, и он выехал на встречку…

— Они в больнице, да? — вмешиваюсь в разговор, — поехали скорее! Ну же, Вика!

— Нет, Лёва, нет… Они погибли, — тихий, надломленный шёпот.

И первый раз в жизни я вижу, как она плачет. Смысл слов до меня доходит не сразу, и только рыдания, вырывающиеся из груди бабушки и обнимающей меня Вики, расставляют все по своим местам.

Иногда мне казалось, что только благодаря поддержке друг друга мы пережили все случившееся. И преодолели все трудности, возникшие потом. А трудности появились практически сразу же. Стоило только бабушке взяться за оформление опеки надо мной. В силу возраста, ей было в этом отказано, и где-то на горизонте моей прежней безоблачной жизни замаячил детдом. От этой незавидной участи меня спасла Виктория. Подключив все свои связи, девушка сама стала моим опекуном. Но впоследствии и это мне вылезло боком. Появился еще один разъединяющий нас в глазах общества фактор, помимо существенной разницы в возрасте. Можно подумать, она моей матерью стала!

Тогда, десятилетний, я не понимал, каким препятствием в завоевании любимой женщины может стать какая-то бумажка, и просто радовался тому, что Вика рядом. Конечно, основной груз ответственности за меня лежал на бабушке, в силу того, что девушка часто и подолгу отсутствовала. Спортсмены ее уровня никогда не сидели на месте.

Ударом для всех нас стало то, что буквально спустя месяц после гибели родителей Вику фактически исключили из состава олимпийской сборной. Отсутствие основного тренера, нестабильное психологическое состояние — вот и все комментарии. Вика впала в отчаяние. Двадцать лет — пик формы, и такая несправедливость. Конкуренция в спорте жесточайшая. Борьба за место в сборной — грязная и беспощадная. Она все-таки попала на Олимпиаду в тот год. Повезло — буквально накануне вылета одна спортсменка травмировалась. В совершенном раздрае, фактически преданная собственной федерацией, в отсутствии поддержки любимого тренера, и под беспрецедентным давлением спортивных чиновников… Она катала свою программу так, будто у нее за спиной выросли крылья. Это выступление вошло в анналы спортивной истории своим драматизмом и безупречностью исполнения всех заявленных элементов.

Спустя четыре года — третья Олимпиада Виктории. Ей практически двадцать четыре. Не много, но и не мало — для спортсменки. Уже имея в копилке два олимпийских золота, Вика невероятно рисковала. К ней присматривались чуть более пристально, ее оценивали чуть более предвзято. Откатав короткую программу, девушка оказалась второй. Тогда у всего спортивного мира возникло множество вопросов к судейству. Впрочем, это ничего не меняло, и у всех нас оставалась одна надежда — идеальный прокат произвольной программы. За два дня до самого важного выступления в своей спортивной карьере Виктория столкнулась с фигуристкой из Германии, которая коньком рассекла ей ногу. Чтобы остановить кровотечение, Вике даже пришлось наложить несколько швов. Вы можете представить, каким характером обладает моя любимая, если после всего этого она вышла на лед? И откатала сложнейшую программу, безупречно выполняя все положенные элементы? Да, Вика — она такая… В ту Олимпиаду она все-таки уступила первое место. Но весь спортивный мир считал ее серебро золотом. Именно после этого выступления она стала легендой при жизни.

Для самой же Виктории серебро стало личным поражением. Она зациклилась на одной единственной цели — выступить на Олимпиаде еще раз, и взять реванш. Это было тяжелое для всех нас время. Это было тяжелое время для меня… Мне было четырнадцать, гормоны бушевали в крови, и я ощущал все прелести переходного возраста. Впрочем, их ощущал не только я. Те годы также запомнились моим осознанием себя, как мужчины. Со всеми вытекающими прелестями в виде черной ревности и прочих крайностей. Я ревновал Вику ко всему. Я устраивал истерики, пропускал тренировки, уходил из дома. Я был таким идиотом… Однажды на тренировку пацаны протащили свежий выпуск Sports Illustrated, и мой мозг просто взорвался. Потому что на фото в журнале была Вика… Горячая и откровенная. Я сорвался с тренировки и помчался к ней. На виду у всех ткнул Вике в живот модным глянцем и проорал: