Кэролайн прошла в комнату и села в кресло-качалку возле кровати.

Она гадала, видит ли отец сон или переживает произошедшее сегодня. Его дыхание участилось, руки беспокойно задвигались по одеялу. Что бы ему сейчас ни снилось, расстраивало его. Был соблазн положить руку ему на плечо и попросить расслабиться, сказать, мол, все в порядке.

Разве не те же самые слова сказал ей отец, когда родовая боль стала слишком сильной, нестерпимой? Она не думала, что сможет перенести ее. А утром отец держал ее за руку, когда родилась девочка. Он перерезал пуповину и взял внучку на руки. В его глазах она увидела нечто, похожее на любовь. Но он все же отвез обеих в больницу и отдал ее дочку в чужие руки. Она возненавидела его за это. Но и любила за заботу о ней. Отец признавался, что гордится ею, ее силой и выдержкой. Впервые за долгое время Кэролайн чувствовала себя достойной отцовской любви.

Кэролайн не знала, как они преодолели последний отрезок гонки. Она очень ослабла и страдала. Кейт горевала о Джереми. Эшли была глубоко травмирована всем случившимся. Но каким-то образом их вытащил из состояния депрессии именно отец. Он не позволил им сойти с дистанции, хотя вызывал столько смешанных чувств в сердцах дочерей.

У Дункана перехватило дыхание, он заворочался, потом перевернулся на спину. Он проснулся и открыл глаза.

— Где? Где я? — спросил он низким хриплым голосом.

— Ты у Кейт, в ее доме. — Кэролайн подтащила кресло поближе к кровати. — Я здесь, если тебе что-нибудь понадобится.

— Где Кейт?

Кэролайн должна была догадаться, что именно этот вопрос станет первым.

— Кейт спит с Тайлером у него в отеле, я полагаю. Еще есть вопросы? — Она подумала, что могла бы ответить помягче, но какая разница? Они уже и так наговорили друг другу слишком много всего.

Дункан устало вздохнул.

— Она сердится на меня, да?

— За то, что ты почти убил ее вторую любовь? Да, я бы сказала, что она сердится. Кстати, нас с Эшли тоже не слишком радует происшедшее. Но это тебя не волнует.

Дункан повернул голову, пристально посмотрел на нее и долго молчал. Тишина, казалось, вызывала физическую боль. Ей захотелось утонуть в словах, принести извинения за все, что она сделала не так, и тогда отец не станет сердиться. Но Кэролайн усилием воли не позволила себе произнести ни слова, она не хотела сдаваться. Дункан заговорил первым:

— Я не собирался никого обижать.

— Ты никогда не собираешься, но почему-то людям всегда больно.

— Тебе больше всех.

— Да, — согласилась она. — Было хуже всего, когда ты забрал мою девочку и отдал ее доктору. Ты разорвал мое сердце в те два дня. Я никогда больше не чувствовала себя целой.

— Самое трудное, что я когда-либо сделал в жизни, — признал Дункан. — Я должен был позволить тебе оставить ее. Нора, должно быть, перевернулась в гробу, когда увидела, как я отдаю в чужие руки нашу внучку. — Он сокрушенно покачал головой. — Но я едва удерживал нас на плаву. И вряд ли мы могли бы управиться с ребенком. Ты сама была совсем ребенком.

— Речь не о том, а о гонке. Ты не хотел останавливаться, а если бы малышка осталась при мне, нам пришлось бы сойти с маршрута. Я очень не скоро поняла главную причину твоего поступка. Вот почему ты отдал девочку. — Она помолчала. — Все кончено, папа. Тайлер знает все, и Шон тоже. К утру это станет известно всем.

— Вы должны были дать мне утонуть.

— Это было бы слишком легко, — резко бросила она.

Его взгляд уперся в нее.

— Теперь послушай меня, юная леди…

— Нет, это ты для разнообразия послушаешь меня, — прервала отца Кэролайн. — Ты совершил несколько страшных ошибок в своей жизни, и, похоже, придется заплатить хотя бы за некоторые из них. Как мне пришлось заплатить за отказ от ребенка, Кейт — за потерю Джереми, а Эшли за многолетнюю ложь Шону. Ты не должен больше пить. Тебе придется разбираться с последствиями случившегося. Вероятно, нам придется вернуть приз и выплатить наградные деньги. Будем надеяться, что все так и произойдет. Но мы будем жить дальше, мы не можем беспокоиться о тебе каждую секунду, особенно Кейт. Она влюблена в Тайлера и заслуживает шанс начать все сначала. Значит, ты должен взять себя в руки и очень быстро. — Она посмотрела ему прямо в глаза. — Нам нужен отец, а это ты. Начиная с завтрашнего дня, ты будешь вести себя как отец.

— Не знаю, смогу ли я.

— Ты можешь, и ты будешь. А сейчас спи.

Кэролайн улыбнулась, когда глаза отца закрылись. Он, вероятно, не запомнит их разговор, но она запомнит. Каждое слово — все слова, которые она собиралась сказать давно. Теперь плотину прорвало.

Больше она не намерена подстраиваться под интересы семьи. Она займется собой. Она бросит пить. Она продолжит работать. Она найдет в своей жизни то, что позволит ей гордиться собой. И настанет день, когда ее дочь, Амелия, сможет гордиться ею.

* * *

Эшли шла по темным улицам Каслтона, еще не просохшим после недавней грозы. Интересно, это их последний разговор с Шоном? Если вообще у нее есть шанс поговорить с ним.

Отошлет ли он ее без всяких слов? Увидит ли она в его глазах только гнев и ненависть? Ничего больше она не заслуживает. Ей просто хочется извиниться перед ним.

Сомневаясь, что он пошел домой к родителям, Эшли повернула к пристани для яхт, надеясь найти его там. Ему нужно время подумать о том, как сказать родителям правду о гибели Джереми. Кроме того, уже за полночь, его мама и папа, вероятно, спят.

Спустившись на причал, она удивилась тишине вокруг. Ни ветра, ни дождя. Буря промчалась. Шторм стих. Вот и все.

Эшли поднялась на моторную лодку Эмберсонов, ни секунды не думая о воде под ней. Этот страх она победила. Она поняла теперь, что не воды боялась, но всего того, что похоронено под ней, — смерть Джереми и ребенок Кэролайн, ложь отца, их ложь, покрывающая его. Она до ужаса боялась, что все секреты вернутся и ударят по ним, поэтому держалась подальше от воды. Теперь секретов больше нет, и вода — просто вода.

Она спустилась по лестнице в каюту и увидела на диване Шона. Он переоделся в старую рубашку и джинсы и сидел с бутылкой пива в руке. Но лицо его изменилось. Появились новые морщины на лбу, новые тени под глазами и новая твердость во взгляде.

— Можно войти? — спросила Эшли.

— Похоже, ты уже вошла. — Он глотнул пива.

Она села на край дивана, стараясь держаться на расстоянии.

— Я хотела сказать тебе, что мне очень жаль.

— Немного поздновато, тебе не кажется?

— Да. Но я все равно хочу извиниться. — Она замолчала, не зная, что говорить дальше. — Джереми…

— Я не хочу больше слушать никакой лжи о Джереми, — резко оборвал он ее.

— А как насчет правды? — с вызовом спросила Эшли. Шон не ответил, и она продолжала: — Джереми в последний день своей жизни делал то, что и всегда, — заботился о Кейт и ее семье.

— Ему не полагалось быть с вами.

— Знаю. Но он поднялся на борт вместе с любимой женщиной, Шон. Те несколько дней перед штормом им было хорошо. Они наконец соединились. Они давно мечтали об этом. Я рада, что им выпало это время. И я думаю, Джереми испытал счастье.

— Он не должен был умереть.

— Ты прав, — кивнула Эшли. — Он не должен был умереть. Но произошел несчастный случай.

— Твой отец толкнул его, — возразил Шон.

— Не за борт. Они спорили, да. Отец толкнул его, но Джереми ударился головой, а шторм сделал все остальное. Волна прокатилась над яхтой, и он оказался за бортом. — Эшли замолчала, переводя дыхание, заставляя себя вновь пережить ту ночь. — Я видела, как Кейт прыгнула в воду за твоим братом. Я помогала отцу, мы пытались спасти их обоих. Мне жаль, что я не сумела сделать большего. Ты не представляешь, как я хотела. Я не могла разглядеть его в воде. Я обвиняла себя, что не спасла Джереми, пока папа вытаскивал Кейт. Она чувствует то же самое и, я подозреваю, мой отец тоже.

— Твой отец ненавидел Джереми.

— Мой отец и Джереми очень похожи. Они жили в море. Они бодались, потому что оба отдавались целиком любимому делу. Парусный спорт и гонки были такой же частью Джереми, как и моего отца.

— Твой отец все еще жив, — устало сказал Шон. Потом провел рукой по глазам. — Джереми был так молод. Впереди вся жизнь. И он потерял ее ради чего? Ради глупой парусной гонки.

— Он не считал это глупым. Для него гонка — самое захватывающее дело в жизни и самое важное из того, чем он занимался. Мы провели много времени вместе в разных портах на маршруте. Джереми не сумел бы жить без моря и гонки. Если ты не поверил мне до сих пор, надеюсь, ты все равно поверишь. Знаешь, Джереми очень любил тебя. Он все время говорил со мной о тебе. Он знал, как я скучаю… — Она смолкла, эмоции душили ее. — Я любила тебя так сильно, Шон. Единственная причина, почему я рассталась с тобой, — ложь, которая встала между нами. Я не могла тебе лгать. Я знала, в конце концов, мы окажемся с тобой лицом к лицу, ты узнаешь правду и возненавидишь меня. Это неизбежно.

Эшли умолкла, ожидая от него ответных слов, но он молча смотрел на свою бутылку пива.

— В любом случае, я просто хотела сказать, что сожалею обо всем. Я все еще люблю тебя, Шон, но я покину остров. Я уезжаю, тебе не придется видеть меня каждый день или, что еще хуже, избегать меня. Я желаю тебе счастья. Я действительно этого хочу. — Она встала, но Шон потянулся и схватил ее за руку. Она посмотрела ему в глаза, и ей показалось, что в них угадывалось прощение.

— Не уходи, — попросил он, потянув ее обратно на диван. — Никогда больше не уходи. — И его губы накрыли ее рот прежде, чем она успела сказать ему, что меньше всего на свете она хотела бы уйти…

* * *

Кейт перевернулась на бок и провела рукой по груди Тайлера. Его глаза были закрыты, но она знала — он не спит. Он напрягся от легчайшего прикосновения ее пальцев. Они занимались любовью уже дважды, но никак не могли насытиться друг другом. Она хотела чувствовать его снова внутри себя, чтобы он заполнил все пустоты — и в сердце, и в теле, и в душе.