Простые слова внутри ищу…

Пустая глава…

Сергей Бабкин «Мимо нас»


Он стоит за моей спиной. Каждым позвонком ощущаю его: колкий взгляд, терпкий запах. Что это? Невольно принюхиваюсь: мандарин и перец с ноткой имбиря. Горько-сладкий аромат. Пьянящий. Острый. Здесь есть ещё что-то, непросто  аромат мужского парфюма. Запах, тонкий, едва уловимый, но идеально вплетающийся в пирамиду всех оттенков. А через миг они сливаются воедино, пьяня неистовым соблазном, растекаясь по венам моим персональным ядом. И дыхание сбивается. Глубоко вдыхаю, медленно выдыхаю, с горькой усмешкой осознавая, что он уже проник под кожу, насквозь  пропитав меня своим ароматом, которым  я дышу, не чувствуя больше сырости камеры, оборачиваюсь. Знаю, что нельзя этого делать, но все равно смотрю.

Он красивый. Длинные ноги с крепкими икрами,  сейчас упакованные в черные брендовые брюки,  раскачанная грудь, широкие плечи, огромные ручищи, перевитые мышцами, и нереально красивые ладони с длинными пальцами, исписанными черным узором татухи. И я невольно скрещиваю ноги в лодыжках, потому что кожу жжет такой же узор.  Закусываю губу и продолжаю свое путешествие по экспонату по имени Руслан Огнев. Он высокий (без пяти сантиметров два метра) и мне приходится задирать голову, чтобы отыскать его колючий темный взгляд. Пройтись взглядом по темной бороде, стильной и чертовски ему идущей, острым скулам, запутаться в черных с серебром волосах. Жадно впитывать каждую черточку повзрослевшего Руса и сходить с ума. Потому что мне нравится то, что я вижу. Нравится его узор, ускользающий под манжеты рубашки, текучий, словно меняющийся, когда он постукивает  пальцами по предплечью другой руки. Нравится этот мужчина, который за прошедшие годы стал только красивее. Но его красота сейчас опасная, острая, как лезвие кинжала. Хищная… И этот хищник, похоже, вернулся с одной лишь целью: отомстить.

И я совершенно не понимаю, что с этим делать. Все неправильно: подстава эта, мои чувства, молчание брата…

И эта месть. Странно и так не похоже на Руслана. На того Руслана, что все эти годы присылал мне открытки. Не похоже на Руса, что сам рисовал эти проклятые открытки, которые я оставила на пороге его дома месяц назад.

Не похоже? А что вообще я знаю о мужчине, что изучает меня так же пристально, как я? Ничего. Ни сейчас, ни тогда.

Я никогда не знала Руслана по-настоящему. Не хотела, а когда столкнулась с правдой — не выдержала. И потому я сижу в клетке, а он...перестал быть Русланом Огневым, художником, творящим собственную реальность.

А стал... Пеплом… с пустым взглядом, в котором отражается выжженная душа.

И мурашки ползут по спине, холодные, противные.

Зубы выплясывают чечётку и голос подводит:

— Поглумиться пришел?

Встаю, демонстративно раскидываю руки в стороны, демонстрируя себя. В шаге от истерики. И не узнаю сама себя, но меня уже не остановить. Да и к черту все! Сколько можно держать себя в рамках?! На-до-е-ло!

— На, любуйся. Не сдохла, как видишь? И не сдохну, — цежу сквозь зубы, падая обратно на жёсткий стул. Качаю головой, самой себе не веря, что говорю это: — Как же это глупо все… Не думала я, что это...

— Буду я? — его хриплый голос точным разрядом прямо в сердце, которое бьётся пойманной птицей. — Даже обидно, веришь?

Непонимающе вскидываю на него взгляд. Он по-прежнему стоит в углу за моей спиной и не собирается менять положение.

— Хотя нет, не веришь, — хмыкает и плечом пожимает. — Никогда не верила. А теперь никто не верит тебе. Забавно, не находишь?

— Обхохочешься просто, — скалюсь недобро, изображая смех. — Ты только за этим пришел?

— Я пришел услышать твои извинения, — говорит как-то равнодушно. И, наконец, отлепляется от стены, разрывая свои объятия с тенью. Садится напротив меня вполоборота, вытягивает ноги и не смотрит на меня. А я упрямо хочу найти его взгляд. Только поэтому снова встаю и замираю напротив него так, что ему не избежать моих глаз. На этот раз он не сбегает, холодно встречает мою бурю эмоций, которая разбивается об острые пики его черных льдов.

— А разве они тебе нужны, Руслан?

— Они нужны тебе, Александра, — и мое имя в его устах, как насмешка. Меня коробит и я обнимаю себя за плечи. Тянет попросить не называть меня так, никогда больше, но я вовремя прикусываю язык. Потому что у меня давно нет прав что-то у него просить. Да и не было никогда, потому что…

Так много этих «потому что», жизни не хватит, чтобы их сосчитать.

— Мне уже давно ничего не нужно от тебя, Огнев, — вздыхаю и разворачиваюсь к нему спиной.

— Тебе нужна свобода, Александра, — продолжает насмехаться, каждым словом ударяя все больнее. Так точно, не оставляя никаких следов на теле, рвет в лохмотья эту никудышную душу, что отчаянно воет от того, кем мы стали. И аромат его становится злее, насыщеннее перцем, невозможно дышать. — А  я могу тебе ее дать.

— Решил покорить меня своим благородством? — усмехаюсь, из последних сил удерживая на коротком поводке рвущуюся на волю истерику. С силой делая каждый вдох, обжигающий  легкие. Что за ерунда? Отступаю на шаг. Спиной упираюсь в холодную стену. Зажмуриваюсь. И считаю до десяти, мечтая, как в детстве, открыть глаза и чтобы ничегошеньки этого не было. И хоть разум глумится над моей наивностью, детская считалочка помогает утихомирить истерику. И не задохнуться Русланом.


— О нет, детка, — смеется Руслан тихо. — Я по-прежнему хочу тебе отомстить, но раз уж меня опередили…

— Что? — распахиваю глаза, не веря собственным ушам. — Что значит, опередили?

Он пожимает плечами.

— Я же говорил, что мне обидно. Такую идею умыкнули прямо из-под носа, — он качает головой, делая вид, что расстроен таким поворотом событий, хотя ничерта он не разочарован. — Встретиться бы с затейником, поблагодарить.

— Ты врешь, — парирую. — Никто больше не знает меня так хорошо.

— Да брось. Мы не виделись тринадцать лет. Что я могу о тебе знать? Я же тебе не брат и даже не муж, — усмешка скользит по его губам, а пальцы выстукивают знакомый ритм. Снова фанк. И воспоминания рвут виски.

— Стоп, — шепчу, сдавливая голову ладонями. — Пожалуйста, прекрати.

Рус сжимает кулак, разжимает раскрытой ладонью на столешницу. Аккуратно, словно его прикосновение может раздробить в щепки металлический стол, привинченный к полу.

— Алекс не мог, а вот ты...следить…

— Ты мне льстишь, Александра, — перебивает неожиданно резко. — Я простой архитектор, а не мультимиллионер со связями.

Морщусь, когда он снова называет меня полным именем. Каждый раз будто пощёчина. И лицо горит. Прикладываю ладони к щекам.

— Алекс не мог, — повторяю как мантру.

— А кто мог, Ксанка? — спрашивает вкрадчиво, вдруг оказавшись слишком близко.

Его запах кружит диким зверем, сводит с ума. И я отворачиваюсь, носом утыкаюсь в холодную стену камеры, жадно вдыхаю сырость и плесень.

— Кто знает тебя так же хорошо, как твой брат?

Ещё тише. Ещё ближе. Рваное дыхание за спиной. Широкие ладони рядом с моими на серой стене. И я смотрю на них. На длинные пальцы без кольца, исписанные шрамами под черным узором. На широкое запястье, связанное манжетой черной льняной рубашки. И выше...представляя, как переплетаются эти линии на смуглой коже. Как схлестываются с синими реками вен и…

Где они обрываются? На плече? Или ползут дальше, оплетая бицепс,  стекая на широкую спину?

Мизинцем касаюсь тонких линий. Но Руслан отталкивается от стены, чтобы через мгновение оказаться сбоку, спиной упёршись в стену и спрятав руки в карманы брюк.

А я ловлю себя на мысли, что наше свидание порядком затянулось. И почему спустя девять дней моего заточения пришел именно он? Не адвокат, не Алекс, не Корзин, в конце концов, а Пепел? Вывод напрашивается сам: все это затея Руслана, как бы он ни пытался меня в этом разубедить.

— Снова не веришь, — читает мои мысли, ловя их в паутину своих слов. И что-то темное скользит в его взгляде, муторное, словно я только что подписала ему очередной приговор.

Качаю головой, даже не пытаясь его разубеждать. Да, не верю. Он — единственный, у кого есть веский мотив для мести. Единственный, кто знает меня даже лучше, чем я сама. Единственный…

— Зачем тебе все это? — спрашиваю, дублируя его позу. И наши лица совсем близко: я ощущаю на губах его дыхание.

— Почему у вас с Корзиным нет детей? — игнорируя меня, бьет под дых точным ударом. Смотрю на него, оглушенная, хотя он задал вопрос, который давно набил оскомину. Все считают своим долгом выяснить, почему в нашей семье за три года не появилось наследника. Особенно те, кто знает, как Сережа хочет детей. А я...не хочу.

— Это не твое дело, Огнев, — огрызаюсь.

— Если спрашиваю, значит мое, — не уступает он. — Так почему, Саша?

Саша...меня сто лет так никто не называл. Саша, Сашенька...только отец любил мое имя. Только отец никогда не коверкал и не пытался сделать из меня кого-то другого. Всю жизнь была Лесей. И ни для кого Сашей.

Поразительно, как много прозвищ можно придумать, избегая собственного я. Только Руслан умудрялся отыскивать во мне что-то такое, о чем я сама никогда не подозревала. Вытаскивал наружу самое потаенное, раскрывал, как ящик Пандоры, никогда не заботясь о последствиях.

— Я же сказала, Огнев: это не твое дело, — рычу, злясь на саму себя. Что снова позволила ему утянуть себя в боль прошлого. Сердце в груди ноет, трещит по швам. И страх выбирается из забытых закоулков души, устраивается противной крысой где-то в глотке.

— Зачем глотаешь противозачаточные? — нависает надо мной черной тенью, воруя кислород, заставляя съежиться под его тяжелым взглядом. — Неужели мысль о детях настолько противна тебе?