И я млею в его руках, улыбаясь в ответ.

— Налопался от пуза и дрыхнет, — шепчу, откидываясь в руках мужа, наслаждаясь его теплом и запахом,  немного терпким с ноткой гуаши и граффита. Так пахнет только мой муж, живой, настоящий. Он снова рисует. И пахнет моим мужчиной и немножко его мастерской. Той самой, что вместе с выставочным залом занимает весь первый этаж нашего уютного двухэтажного дома в Инсбруке.

— Устала? — осторожно поглаживает живот, разливая по телу приятные волны тепла и нежности. Так хочется пригреться у него под боком и проспать до утра, точно зная, что если Славка проснется, Руслан не станет будить. Он может всю ночь с сыном провозиться: кормить, гулять, играть и рассказывать смешные истории о роботах и звёздах. Не Пепел, а самый настоящий Сказочник. Мой самый любимый. — Спать? — спрашивает, и я понимаю, что немного выпала из реальности.

— Не хочу.

Правда, не хочу. Другого хочу. Секса, горячего и отвязного, какого у нас не было уже почти десять месяцев. Сначала токсикоз на позднем сроке, преждевременные роды, болезнь Славки, больницы, анализы, бессонные ночи, операция и снова анализы, больницы.

Я плакала ночами, пряталась в душе и выла. Руслан вытаскивал меня снова и снова, баюкал, отогревал своей любовью. Даже молоко сцеживать помогал. А я сходила с ума. Даже в церковь ходила с Богданой. Она вообще большая молодец, наша маленькая взрослая дочь. Если бы не она — я бы не справилась. А так...я все время точно знала, что у меня есть ещё и дочь. Мы гуляли с ней каждый вечер и много разговаривали. А потом просто могли сидеть в парке, пока Богдана рисует. Славка удивительным образом тоже отдыхал на свежем воздухе. А я точно знаю, что только благодаря таким моментам не сошла с ума. Я. А вот как с этим справлялся Рус — не знаю. Зато я знаю, что много лет назад Руслан не убивал своего отца. Это сделала его мать, обороняясь от пьяного мужа. А Рус просто защищал мать, хоть она потом и винила себя всю жизнь за то, что повесила на сына клеймо. Но он справился тогда и сейчас. И всегда был рядом, когда был нужен. Всегда рядом. Никогда ни в чем не упрекнул, не накричал, не обвинил. Никогда ни на что не жаловался, но когда становилось невмоготу, просто брал гитару и играл нам троим. Без усталости и фальшивых нот. А ещё много рисовал, несмотря на то, что его рука так окончательно и не восстановилась.  И Богдана часами пропадала в его мастерской, училась. У нее появились друзья, она быстро нагоняла упущенное, хоть и занималась по специальной программе. Рус не давал ей спуску, но Богдане нравилось учиться. Просто она в любой момент могла сказать: «Пап, я устала», — и Руслан сгребал ее в охапку, и они приходили к нам. Тогда мы устраивали чаепитие или просто играли в лото у камина. Сейчас я понимаю, чего ему стоило это его спокойствие. Он был сильным за нас всех. И за это я люблю его ещё сильнее.

— А чего же хочет моя сладкая девочка? — шепчет, лаская дыханием шею. И мурашки табуном по коже.

Ох, как же я по нему соскучилась.

— Хочу… — жмурюсь от удовольствия, когда горячие ладони пробираются под домашнее платье. — Полусладкое шампанское хочу, — разворачиваюсь в его руках, ловя искры удовольствия в прищуренных глазах, — секс у телевизора и утром кофе в постель.

Только сейчас, наконец, разглядев, как сильно он похудел за это время. Но не сломался. И нас вытащил из пропасти отчаяния. Сегодня Славкин врач сказал, что опасность миновала. Мы победили. Но Рус ещё не знает об этом, ездил за Богданой, что гостила у Беляевых. Она не хотела уезжать, но Кот силой уволок, сказав, что ей и без нас на жизнь вперёд потрясений хватит. Это нам. А ей...долго о чем-то разговаривал, после чего Богдана согласилась на приключение. А меня лихорадило при мысли, что ее не будет рядом.

— Всего две недели, — говорил муж, укачивая Славку, пока я собирала вещи дочери. — Ей нужно сменить обстановку, Саш. Про Стаса я тебе рассказывал.

— Да, я помню. Парень, которого ты чуть не убил однажды.

Руслан усмехается.

—Ну тут спорный вопрос, кто кого. И потом, он отличный мужик, правильный,  меня спас тогда. Спасателем в горах работает, у него жена красавица и шестеро детей.

Я помню: Рус о нем рассказывал, но познакомиться лично пока так и не удалось. Не до гостей как-то было. Но теперь можно все. Жить можно, дыша полной грудью.

— Сколько? — не верю собственным ушам.

— Шестеро, — смеётся Рус, прижимая меня к своему боку, — трое девочек и трое мальчиков. А ещё шесть щенков. Ей там понравится, Саш. Вот увидишь.

— Мне страшно, — страшно ее отпускать, но Рус целует в висок, не прекращая укачивать нашего сына на согнутой в локте руке.

— Все будет хорошо, Земляничка. Кот не даст нашу девочку в обиду. И тут всего пять часов на машине. Я смогу забрать ее в любой момент. Веришь мне?

— Верю...

И вот они приехали. Богдана спит в своей комнате в обнимку с Кляксой, кошкой, которую забрали с собой из дома Руслана, а я приготовила сюрприз, вот только…

— Ничего себе планы. А обязательно в таком порядке или…

— Можно начать со второго пункта, — улыбаюсь, перехватывая Руслана за руку и утягивая за собой в ванную.

Рус замирает на пороге, присвистывает тихо, оценивая масштабы моей подготовки: шампанское, фрукты, парочка пледов на полу и много подушек.

— Вот…— становлюсь в центре самодельного лежбища, — решила сделать тебе сюрприз.

Расстегиваю пуговицы на платье, то соскальзывает вниз, обнажая. Да, сейчас я выгляжу совсем не так, как ещё год назад: появился небольшой животик и грудь сейчас не такая упругая, и белье красивое не успела надеть, и…

— Черт, — закусываю губу, чтобы не разреветься, когда на бюстгальтере расползаются мокрые пятна. — Забыла молоко сцедить, — при всех проблемах молока у меня было много и оно все пребывало, точно хватило бы и на шестерых, да и Славка ел много сейчас, словно нагонял за все месяцы. — Я сейчас...я… — хватаю платье, но сильные руки останавливают, когда я пытаюсь застегнуть пуговицы.

— Сашка…

— Я хотела...хотела сюрприз...чтобы все идеально...а тут...молоко это чертово. Я...прости...я все испортила.

— Глупая, — его ладони скользят по плечам, избавляя меня от платья, высвобождая налившуюся молоком грудь. Обнимают тяжёлые полушария, оглаживают. — Все идеально, — улыбается, глядя мне в глаза. — Ты идеальная. Совершенство.

Наклоняет голову, губами касается набухшего соска с выступившей каплей молока, втягивает. Волна дрожи прокатывается по телу, бьёт точным ударом между ног, воспламеняет. Ноги подкашиваются от удовольствия. Рус подхватывает на руки и аккуратно укладывает на теплый плед. Присасывается к второй груди и пьет...жадно, словно живую воду, пьет мое молоко. А я теряюсь в нем, в собственном желании и диком, неконтролируемом удовольствии, что накрывает теплой волной.

Я выплываю медленно, цепляясь за чернильные глаза, как за два маяка, ярких, жизненно необходимых. Как одинокий корабль, заплутавший в штормовом море.

— Ты вкусная, — облизывается. — Теперь я понимаю нашего сына. От такой вкусноты невозможно оторваться.

Он улыбается, а я краснею. И смущенная, пытаюсь спрятаться от его пристального взгляда, но он не даёт и шанса на побег.

— Я люблю тебя, моя глупая Земляничка. Тебя одну, сейчас и навсегда. Слышишь меня?

Киваю, и слезы всё-таки скатываются по вискам.

— Мы победили, Руслан, — шепчу я в ответ, зарывая пальцы в его черные с проседью волосы. — Врач сказал: Славка здоров. Наш сын здоров, слышишь?

Я смеюсь сквозь слезы, когда вижу счастье в черных омутах.

— Ну раз так, — выдыхает он, потершись носом о мою скулу, — тогда с тебя десерт, — заглядывает в мое удивлённое лицо, — каждую ночь.

Хочу возмутиться, но его губы накрывают мои. Целуют нежно, не торопясь, рассказывая, как он соскучился, как ему было непросто без меня и как сильно, до одури меня любит. И я отвечаю ему своим признанием и простым тихим: «Спасибо». За меня, за дочь и за сына. Без него никогда бы не было меня. Ничего бы не было.

— Уверен, — выдыхает Рус, оторвавшись от моих губ, — наш сын не будет жадничать.

И с тихим рыком накрывает ртом мою грудь. И я выгибаюсь ему навстречу, полностью растворяясь в нашем тихом, отвоеванном у всего мира счастье.