Лана Черная - Леся и Рус

— Есть одно место...

Она стояла на парапете, спрятав руки в карманы джинсов. Такая маленькая, словно птичка, ищущая пристанище от дождя. Промокшая, всклокоченная. И такая...моя. Сейчас, на самом краю моя как никогда до этого. Как никогда не будет после. Рыжие волосы, потемневшие от бьющих ей в спину капель, трепал ветер. А я стоял за ее спиной и молил своих демонов не сорваться с цепи, потому что боль рвала к чертям здравый смысл.

— Ксанка, — позвал, когда она раскинула руки, подставляя себя холодному дождю. Там, за чертой города розовела полоска встающего солнца, такая яркая и живая на фоне грозовых туч. А я смотрел в узкую спину той, что однажды вот таким дождем ворвалась в мою жизнь и не мог ее потерять. — Ты действительно этого хочешь, Ксанка?

Она дрогнула, покачнулась и я рванул к ней, схватил, стаскивая, прижимая к себе. Злясь на эту бестолковую идиотку. Ругая ее, встряхивая, как безвольную куклу. И вдруг понимая, что пошел бы следом за ней, потому что только с ней научился дышать и укрощать своих демонов без таблеток. Только с ней научился по—настоящему жить.

— Дура! Идиотка! Ты что творишь?! Я же...

— Его нет, — всхлипнула, цепляясь в мои плечи, царапая, захлебываясь дождем, затыкая мне рот своим отчаянием. — Женился, представляешь? — криво усмехнулась.

Он женился, а ты сюда, да? Глупая, глупая девочка. Что же творится в твоей голове, что даже смерть брата так не подкосила, как женитьба этого козла?

Смотрел на нее, забирая ее боль, разбавляя свою. Я вытерплю, переживу. А она сломается. А ей нельзя. Маленькая еще, бестолковая, не понимает цену жизни.

— Бросил...снова...никого больше нет…

— Я есть, — обнял ее лицо. — Слышишь меня? Я с тобой, родная. Всегда только с тобой. Слышишь?

А вместо ответа прижалась губами к моим. Я целовал ее жадно, не давая шанса на передышку. И сходил с ума от ее страсти, дикости и горького отчаяния. Дождь обнимал нас своим покрывалом, а гроза воровала наши стоны. Бережно храня нашу тайну. Оставляя нас только нам.

— Ксанка…

— Пепел…

В унисон, деля на двоих одно сорванное дыхание.

— Ты вся дрожишь, — прошептал, губами ловя ее дыхание. — Идем.

— Я не хочу. Ничего не хочу, Рус, — и больными глазами на меня посмотрела. — Он оставил меня одну, а я...я ему всю себя, а он...ошибкой назвал, помутнением рассудка. Я для него помутнение рассудка… Рус…

Сплел наши пальцы и потянул за собой.

На улице поймал частника, оставив мотоцикл Туманова во дворе,  привез к себе, затолкал в душ и позвонил коллекционерше. А через час мы снова сидели на крыше дома, где я снимал квартиру, и пили “Ротшильда”, а из колонок старого магнитофона звучал фанк. Ее любимая музыка и самое лучшее вино.

Ксанка пила его, зажмурившись от удовольствия, а я смотрел-смотрел-смотрел и с каждым ударом сердца ненавидел Корзина все сильнее и суку-Судьбу, что свела меня с этой девчонкой. Потому что даже ветер, путающийся в ее мелких кудрях, знал — она не моя. И ее улыбка, спрятанная в бокале с вином, тоже не мне. Но...сейчас-то она со мной, разве нет?

И сам себе признавался, что она со мной только потому, что у нее больше никого нет. И что мудак Корзин ей предпочел типичную силиконовую куклу, в глазах которой только деньги. А разгляди он в ней то сокровище, что вижу сейчас я — хрена с два мне пришлось бы снимать ее с той крыши, потому что…

— Потанцуй со мной, Пепел, — и ладошку протянула.

 Разве мог я ей отказать?

_______________

 "Ротшильд" - 1945 Chateau Mouton Rothschild - марка дорогого французского вина.

Ты без клеток золотых, без очередных границ

Привязал меня навечно…

Тина Кароль «Сила высоты»

Это просто истерика. От усталости и непонимания. От бесконечного ритма жизни, где нужно быть сильной, даже за закрытыми дверьми собственного дома. Когда всегда все нужно решать за двоих. Странно. За три года нашей семейной жизни с Корзиным я ни разу не рассказала ему о проблемах на работе. Только постфактум и то, если не сказать было просто нельзя. Что это: недоверие или нежелание приносить работу в дом? Но ведь Корзин рассказывал обо всем и всегда. Я даже график его операций знала наизусть, в то время как он о моей работе — ничегошеньки. Лишь однажды, когда на меня напали в подъезде дома, тогда первый и единственный раз моя работа коснулась и его. Почему, например, я так и не рассказала ему о Богдане? Не объяснила, почему не хочу детей, а просто состряпала себе липовый диагноз о бесплодии. Неужели все дело во мне? И все то, что нас связывало все эти годы — лишь моя фантазия. Иллюзия, которая рассыпалась от одной подписи на бумагах о разводе.

Смотрю на Руслана, сосредоточенного на серой ленте дороги. На полноватых губах, таких темных, будто помадой накрасили, четко видны мелкие трещинки — следы моих зубов. Чувствую, как по скулам ползет румянец. Прислоняюсь щекой к поднятому окну. Прохлада стекла ненадолго глушит жар внутри, но я уже знаю — это не пройдет, пока Руслан рядом. Следовательно, никогда, потому что теперь Руслан — мой муж. И это нужно принять и осознать. Но у меня нет на это сил. Я просто залипаю на Руслане, заново знакомясь с ним спустя бездну лет.

Он гладко выбрит, но уже завтра на острых скулах появится легкая щетина. Тихо вздыхаю, вспоминая, как мне нравились его колючки; как дурела от следов на своей коже от его щетины. И как он нагло пользовался этим, потому что стоило ему потереться щетиной между ног и все...я рассыпалась на кусочки от сокрушительного оргазма. А он потом довольно улыбался, наслаждаясь моей отзывчивостью и страстностью. Смеялся, что ему достаточно отрастить бороду, чтобы заставить меня кончить.

А еще помню, как просила Корзина не бриться, но он так и не поддался на мои заверения, что мне это нравится и дико заводит, особенно во время орального секса. Его не заводило. И вообще он оказался дико брезгливым и не терпящим эксперименты. А бороду считал признаком нечистоплотности. Растираю большим пальцем переносицу и думаю, почему раньше я не замечала этого? Просто однажды перестала экспериментировать, ведь даже если гению каждый день говорить, что он дурак — он в это поверит. Вот и я поверила, что вполне могу обойтись сексом пару раз в неделю в спальне с выключенным светом. И тот раз в его кабинете, когда я пришла его покорять после свадьбы моей подруги с моим же братом — почти фантастическое воспоминание. Иногда мне кажется, что тогда ничего не было. Помутнение рассудка, сдвиг орбиты, которая очень скоро вернулась на место.

Руслан же знал обо мне все.

Порой мне казалось, что ему и моих слов не нужно — он словно смотрит в самую душу, читает мысли. Это что-то паранормальное, по-другому мне не объяснить то, как он чувствовал меня и как всегда ловко выводил на откровение. Даже сейчас мог бы заставить рассказать о Богдане, но не стал. И за это я ему благодарна, хоть и не понимаю причины.

Пока я раскладываю по пыльным полкам свои сумбурные мысли, Руслан тормозит на стоянке перед детским медцентром «Радуга». Высокое, выкрашенное в разные цвета здание я хорошо знала. Этот центр три года назад построил мой брат, и здесь же работала Даша Крушинина, жена Игната. Я знаю точно, что вместе с Крутовым они открыли эту клинику именно для Даши. В причины я не вникала, да и с этими мужчинами жизни не хватит, чтобы рассказать и понять, а вот на церемонии открытия была. В тот день мы впервые поругались с Корзиным: он не захотел идти, а я — остаться дома.

В ту ночь он ушел из дома. А две недели назад Руслан показал мне фотографии мальчишки двух лет. И я точно знаю: этот карапуз — сын Корзина, его плоть и кровь. То, о чем он мечтал столько лет. То, что не захотела ему дать я. И меня совершенно не трогает тот факт, что все эти годы он мог сознательно скрывать от меня правду. Я ведь тоже никогда не была с ним откровенной.

Выдыхаю, возвращая себя в реальность. Смотрю на здание, каждый этаж которого выкрашен в другой цвет: семь этажей, семь цветов радуги. Можно даже по цветам запомнить, где какое отделение, чтобы…

— Ксан? — выдергивает из мыслей Руслан.

Он сидит ко мне вполоборота: одна рука на руле, другая — на спинке кресла за моей спиной. И я затылком ощущаю его пальцы, перебирающие пряди моих волос, как гитарные струны.

— Ты играешь на гитаре? — зачем-то спрашиваю я.

Руслан удивленно выгибает бровь.

— Ты… — сглатываю. Почему-то становится больно глотать. И дышать все труднее. — Мои волосы…

— Ксана, с тобой все в порядке? — голос зыбкий, глухой, словно в вате утопает. Распахиваю дверцу, широко открытым ртом глотаю воздух и нервно смеюсь.

— Ксанка!

Руслан уже вытаскивает меня из салона, усаживает на капот.

— Да что с тобой происходит?!

Он...злится? Это что-то новенькое. Я вроде еще не успела накосячить.

— Ты когда ела в последний раз?

— А? Что? — растираю лицо, выгоняя из ушей звон.

— Я спрашиваю, какого хрена ты ничего не ела, а?

Пожимаю плечами. Честно, как-то не думала о еде. Вроде приносили что-то. И даже Роднянский приходил, просил есть. А я последние дни в каком-то ступоре. Как будто выключили из реальности и лихорадило меня, и…

— Зачем мы сюда приехали, Рус? — хватаю его за локоть, когда он делает попытку вернуться в машину.

— Мне нужно тебя накормить, — снова злится. — Иначе ты в голодный обморок грохнешься. А я не могу...

— Руслан! — настаиваю. — Меня просто укачало, — отмахиваюсь. — Давно не ездила на переднем сидении.

Он хмурится, ища подвох, но делает шаг обратно ко мне.

— А я не могу позволить тебе явиться к дочери в таком состоянии. Нечего ее пугать.