Алекс злобно зарычал и схватил мужчину за грудки:

– Немедленно убирайся отсюда!

– Ребенок! – заплакал абориген, глядя на Леонору. – Алкира тужится, но ребенок никак не выходит!

Леонора вспомнила высокую беременную женщину и вновь ощутила под пальцами биение не рожденного еще младенца.

– Оставайтесь здесь! – приказала она мужчине. – Я сейчас.

Она побежала вверх по лестнице переодеваться, когда Алекс перехватил ее.

– Никуда ты не пойдешь!

Леонора вырвала руку:

– Женщина нуждается в моей помощи, Алекс.

– А мне плевать на это!

– Ты действительно хочешь, чтобы на твоих руках была кровь еще одного ребенка? – с ненавистью в голосе бросила она.

Алекс бросил взгляд на ее живот и, вспомнив все, отшатнулся.

– Ладно, иди! – сказал он и замахал в воздухе руками, словно разгоняя дурной запах. – Какого черта… Мне-то какое дело?


С медицинским чемоданчиком в руках, застегивая на ходу пуговицы платья, Леонора шла за чернокожим мужчиной, едва заметным в ночной темноте. Было новолуние, и небо укрылось толстым покрывалом облаков цвета оникса. Земля и небо были неразличимы по цвету, только у горизонта блестела полоска звезд. В прохладном воздухе кричали кроншнепы, и их печальные вопли в тишине ночи резали слух. Абориген двигался проворно и бесшумно. Леонора запыхалась, но старалась не отставать, порой скользя на камнях и сухой траве с острыми листьями.

Когда они приблизились к лагерю, она остановилась. Не было заметно никакого движения, из лачуг не доносилось ни звука. Между хижинами из листов ржавой гофрированной жести залегли широкие густые тени. Здесь царила зловещая пустота, не стыковавшаяся с этой ночью. Чего-то не хватало. Нигде не горел огонь, в окнах не мелькал свет ламп. Ее передернуло, и ноги сами отступили назад.

Мужчина тоже остановился и, обернувшись, махнул ей рукой. Леонора, несмотря на страх, заставила себя двинуться вперед. Вокруг было слишком тихо. В прохладном воздухе не было никаких запахов, и от этого казалось еще холоднее. Она часто дышала, прижимая к груди медицинский чемоданчик. Проглотив подкативший к горлу тугой ком, она медленно шла среди рядов спящих жестяных коробок.

Мужчина вошел в самую большую хижину – длинную прямоугольную консервную банку с покоробленными и проржавевшими краями, с прорезанными дырками в качестве окон. Леонора оказалась в темной комнате. Под ногами был неровный, плотно утоптанный земляной пол. Она видела только очертания аборигена перед собой.

– Где она? – спросила Леонора надтреснутым голосом.

– Здесь.

Человек положил жесткую ладонь ей на талию. От этого прикосновения ее и без того напряженные нервы не выдержали, и Леонора вздрогнула. Он тут же убрал руку и махнул в сторону еще одной двери впереди.

Тени в углу пришли в движение, послышалось чье-то дыхание. Мужчина распахнул дверь. Леонора отступила назад, и внезапно ей мучительно захотелось немедленно уйти отсюда. Однако кто-то появился у нее за спиной и резким движением втолкнул ее в следующую темную каморку. Дверь захлопнулась. Леонора, вытянув руки перед собой, попыталась нащупать двери, какую-нибудь ручку.

– Что вы делаете? – закричала она.

Щелкнул замок. От ужаса волосы у нее встали дыбом. Наконец она нашла ручку – продетую в отверстия двери скрученную проволоку. Она вцепилась в нее, пытаясь сдвинуть с места, и стала дергать изо всех сил. От ужаса по спине пополз холодок, заполняя собой темноту. Леонора принялась бить в дверь кулаком.

– Выпустите меня отсюда! – пронзительно крикнула она. – Помогите кто-нибудь! Выпустите меня!

– Лео…

Она застыла. Занесенный кулак повис в воздухе. Сердце рванулось в груди так, что едва не сломало ребра. Ее пульс стучал в ушах оглушительно громко, заглушая все остальные звуки. А потом она услышала, как скрипнули пружины кровати.

– Все в порядке, – шепнула темнота.

Тело ее задрожало, кулак разжался, пальцы судорожно задергались. Из горла вырвался долгий глухой вопль.

– Прошу тебя, не кричи.

Это был призрак. Его призрак. С его голосом. Леонора хотела удержать этот звук. Она знала, что он должен затихать, таять… Она была уверена, что он на самом деле тает, поэтому упрямо мотнула головой и крикнула:

– Не смей так поступать со мной!

Теперь этот звук должен был исчезнуть. Она опять потеряет его! Она прижалась лбом к двери и, качая головой, заплакала:

– Пожалуйста, не делай так больше!

– Подойди, Лео.

– Нет! – вскрикнула она. Если она повернется, голос пропадет, а призрак исчезнет.

– Пожалуйста. – Голос зазвучал громче, в нем чувствовалась мольба. – Просто подойди, Лео.

Наконец она сдалась, повернулась в темноте и, спотыкаясь, медленно направилась в дальний конец комнаты. Не стоило ей этого делать, теперь этот голос больше не повторится. Рана откроется вновь. Она разрастется, закровоточит и уже не зарубцуется – так и останется вечно открытой. Однако ноги ее продолжали двигаться вперед. Колени сгибались, словно в них не было костей. А затем что-то коснулось ее руки. У нее перехватило дыхание. Она почувствовала, как чьи-то пальцы нащупали и сжали ее руку.

От этого прикосновения ноги у нее подогнулись. Леонора осела на пол и почувствовала щекой холодный металл спинки кровати. Невидимая рука подняла ее, невидимые губы целовали ее лоб и закрытые веки. Из невидимого рта вырвался тяжелый вздох.

Леонора замотала головой. Она плакала, и чьи-то губы целовали ее слезы. Ее руки потянулись в темноту, пытаясь нащупать кожу. Кожу. Ногти впились в широкую спину. Голова ее ощущала тепло – тепло его шеи. Кончики ее пальцев заплясали по лицу. По его лицу. Дрожащей рукой она водила по знакомым чертам: мужественная линия скул, длинный скошенный нос, вытянутые брови, складки на лбу, шелковистые пряди волос. Этого не могло быть, тем не менее было! У нее вырвался гортанный крик.

– Тс-с… – успокоил ее Джеймс и, обвив рукой за талию, прижал к груди. – Я все знаю, – шепнул он ей в шею, и она услышала в его голосе боль, которая была сродни ее собственной. – Я здесь, Лео. Я здесь. – Его пальцы гладили ей волосы, прижимали ее голову к его груди. – Я же говорил, что никогда не брошу тебя.

Она хотела заговорить, но слов не было. Тогда она попыталась поцеловать губы, которые терлись о ее щеку, но ее собственные губы были ледяными – они не отошли еще от прежнего горя и нового потрясения. Рот ее приоткрылся, и она выдохнула:

– Я… я думала, что ты… – Договорить она не смогла и снова горько заплакала.

– Я знаю. – Губы его медленно спускались по ее лицу, и один поцелуй сменялся другим. – Но теперь все будет хорошо.

Недели и месяцы медленного умирания без него наложили на нее свой отпечаток, оставили внутри глубокие шрамы, словно от порезов ножом.

– Так почему же ты не сообщил мне, что жив?

Поцелуи его замедлились, а потом прекратились, губы замерли над ее губами.

– Потому что я почти умер. – Джеймс прижался к ней лбом. – Я не хотел тебе говорить, пока сам не убедился.

– Убедился в чем?

– Что я выживу.

Она схватила его за плечи. Из горла его вырвался короткий стон, а тело дернулось от боли. Леонора отпрянула.

– Ты ранен! – ахнула она.

– Я в порядке. – Он немного помолчал. – Худшее уже позади.

В темноте она осторожно ощупывала его руки, грудь, многочисленные бинты, а потом прильнула к нему, положив голову Джеймсу на грудь.

– Как ты спасся? – прошептала она сквозь слезы.

– Сам не знаю, – ответил он. – Кто-то нашел меня в буше. И принес сюда.

Она отыскала его губы, тепло его дыхания. Джеймс положил руку ей на затылок и привлек к себе.

– Я не переставая думал о тебе, Лео, – прошептал он между поцелуями. – Все время.

Пальцами перевязанной руки он осторожно прикоснулся к ее животу.

Ребенок… В голове промелькнуло страшное воспоминание. Он еще ничего не знает! От ужаса и стыда она отстранилась.

– Что такое, Лео?

Джеймс взял ее ускользнувшую руку и притянул к себе.

– Ребенок…

Она задохнулась. Горячие слезы закапали на его запястье.

– Я знаю. – Стараясь успокоить ее судорожные болезненные всхлипывания, Джеймс подвинулся к Леоноре по краю тонкого матраса и, глотая собственные слезы, поцеловал ее в шею. – Я все знаю насчет ребенка, Лео, – едва слышно сказал он. – Том сказал мне.

После того как прозвучало это имя, повисла напряженная тишина. Том.

Леонора была рада, что не видит сейчас лица Джеймса, не видит страдания и скорби, исказивших его черты. Однако еще большее облегчение она испытывала из-за того, что он не видит ее лица и застывшего на нем горького сожаления. Казалось, имя еще звучит в воздухе, подхваченное эхом, и тягостное молчание между ними от этого только нарастает. Смерть Тома была ее виной.

Она закрыла лицо ладонями и снова заплакала.

– Прости меня, Джеймс, – запинаясь, выдохнула она.

– Нет, Лео. – Джеймс выпрямился и застонал от боли, а потом принялся целовать кончики ее пальцев. Его крепкая рука обнимала ее, и Леонора спиной чувствовала его надежность. – Это не имеет никакого отношения к тебе… к нам. Никакого. – Джеймс погладил ее по голове, заправил ей волосы за ухо и поцеловал каждый локон, струившийся между пальцев. – Поверь мне, Лео.

Леонора, всхлипывая, упала в его объятия, но он оставался спокойным и расслабленным.

– Все закончилось, Лео. Боль… Утраты… Всему этому пришел конец. – Он поцеловал ее в лоб, и она почувствовала, что губы его улыбаются. – Мы начинаем новую жизнь. Вместе. – Он снова поцеловал ее. – Как это нам было предопределено.

Глава 64

Это не ты сделал, сынок.

Эти слова миссис Шелби остались с Джеймсом со дня смерти Тома и долгие последующие недели просачивались в его сознание навязчивым шепотом.

Это не ты сделал, сынок.