— Когда? — спросил он, улыбнувшись во весь рот. Кормак выглядел невероятно счастливым, оттого что Викки Уизерспун сказала «да».

— До того, как родятся остальные дети, чтобы быть уверенными, что присутствовать на нашей свадьбе будут все. Скажем, в сентябре.

— Тогда пусть будет сентябрь. Мы купим обручальные кольца в субботу. Какое ты хочешь?

«Круглое, — хотелось ей сказать. — С любым камешком. Собственно, сгодился бы и кусок проволоки».

— С бриллиантом, — мечтательно произнесла она.

— А что скажут твои родители?

— О, они будут в восторге. Я буду в восторге. — Она повернулась к нему, чтобы подробно рассказать, как она рада тому, что они поженятся, сказать ему, как сильно любит его, всегда любила и будет любить вечно, но что-то помешало ей. Она просто молча прижалась к Кормаку плечом. Викки подумала, что они окажутся в неравном положении. Он выглядел счастливым, но в том, как он сделал предложение, было нечто небрежное, словно Кормак и не сомневался, каким будет ее ответ. Не чувствовалось в нем и той страсти, которую он испытывал к Андреа. Не сказал он ей и того, что любит ее. Для этого еще будет время, но Викки знала, что никогда Кормак не полюбит ее так сильно, как любила его она — возможно, его даже смутит сила ее любви. Ей нужно сдерживать себя, оставаться спокойной и рассудительной, соизмерять собственные эмоции с чувствами Кормака. Тем не менее сердце Викки лопалось от счастья. Еще до конца года она станет миссис Кормак Лэйси, и, какими бы ни были сопутствующие обстоятельства, она с нетерпением ждала этого момента.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Еще никогда три сестры не были так близки. Каждый день после обеда Фиона и Маив с маленьким Кристофером приходили на Перл-стрит, чтобы посидеть с Орлой, поболтать и посплетничать, поиграть в карты и обменяться анекдотами — Орла знала несколько неприличных анекдотов еще с тех времен, когда она была коммивояжером и колесила по стране. Фиона хохотала от души, а Маив только подмигивала.

Микки выкрасил задний двор свежей краской и расставил там белую пластиковую мебель, которая, конечно же, свалилась через задний борт грузовика за компанию с большим красно-белым зонтом. На стенах дома висели корзины с цветами. В углах двора в кадках росли древовидные гортензии. В солнечные дни женщины устраивались снаружи — по словам Орлы, это напоминало парижское кафе. Всякий раз, когда его дом оккупировали три женщины с ребенком, Микки глупо улыбался и смывался в бар за кружкой пива.

— Готова поспорить, что это совсем не похоже на Париж, — сказала Орла как-то раз после его ухода. — Но Микки бесконечно приятно, когда я говорю так. Правда, я научилась этому несколько поздновато.

Обычно Элис выкраивала часок, чтобы забежать к ним, и, когда Кормак узнал, что его семейство собирается на Перл-стрит, он стал приходить к ним при первой же возможности, так что пятеро Лэйси могли побыть вместе — в конце концов, время для них имело огромную ценность. Через несколько месяцев их останется только четверо. Они вспоминали времена, когда были все вместе, без мужей и детей. Они говорили и о Джоне. Элис очень расстроилась, обнаружив, что дети так мало помнят о том времени, когда в доме на Эмбер-стрит все шло прекрасно, — еще до того, как с их отцом случилось несчастье и все изменилось.

— По-моему, там всегда царила ужасная атмосфера, — заявила Фиона.

— Я тоже так думаю, — кивнула Маив.

— Я помню, как сильно ненавидела его, — добавила Орла.

— А я любил его. — У Кормака на лице появилось жалостливое выражение. — Беда в том, что у меня всегда было чувство, будто он меня не любит.

— Он был занят другими вещами.

— Что ты имеешь в виду, мама? — спросил Кормак. — Какими другими вещами?

Элис заколебалась, но потом решила, что они уже достаточно взрослые, чтобы узнать правду, и достаточно разумные, чтобы она не причинила им большой боли. И она рассказала им о том дне, когда родилась Лулу: как она пошла в компанию «К.Р.О.В.А.Т.И.» и обнаружила, что у Джона появилась новая семья.

— Ты хочешь сказать, что он бросил нас ради другой семьи? — спросила Орла, взбешенная услышанным.

— Нет, он бросил не вас, своих детей, он бросил меня. Девушка, которую он нашел, страдала от физического недостатка, как и он сам. Но потом ей сделали операцию, и Джон начал обращаться с ней так же, как со мной, и она бросила его.

— Бедный отец, — проронил Кормак, всегда отличавшийся мягкосердечием. Элис была рада, что он помолвлен с Викки. Эта девушка никогда не причинит ему такого горя, как его отец.

Странно, но именно Фиона, здоровая и спортивная тридцативосьмилетняя женщина, переносила беременность хуже других. Ее часто тошнило, у нее распухли ноги, случались приступы головокружения, она почти ничего не ела. В то же время Орла, инвалид, попросту расцвела. Волосы ее стали густыми и пышными, глаза засияли звездным блеском. Кожа у нее была гладкой и шелковистой, напоминая самый дорогой фарфор, и никогда еще она не улыбалась так часто. Ребенок в ее лоне развивался вполне нормально.

— Она — благословенный ребенок, — ворковала Орла. — Она — просто волшебное чудо.

— Она? — спросил Микки.

— Ох, да это же девочка. Она займет мое место после того, как я уйду.

— Никто и никогда не сможет занять твое место, милая. — Микки опустился на колени перед креслом, в котором она сидела, и прижался лицом к ее животу. Он чувствовал ее выпирающие ребра и мог поклясться, что слышит, как бьется сердце их ребенка. «Как же выдержать оставшиеся несколько месяцев и не сломаться?» — подумал он. Ему приходилось прилагать титанические усилия, чтобы всегда выглядеть спокойным и уверенным в себе, чтобы поддерживать беседу с бесчисленными гостями, в то время как сердце его буквально разрывалось на части.

Орла была единственной женщиной, которую он когда-либо хотел. Он полюбил ее, когда ему было четырнадцать и они оказались в одном классе. Но этой его всепоглощающей любви оказалось недостаточно для того, чтобы сделать ее счастливой. Она спала с другими мужчинами. Она бросила его и ушла от него. Если бы не рак, она сидела бы сейчас в своей конторе и мечтала о недостижимом.

Он чувствовал свою вину и был очень рад тому, что она вернулась. Для Микки лучше было иметь рядом умирающую Орлу, чем вообще никакой, но после того как она уйдет, у него не останется ничего.

Она взъерошила ему волосы.

— Улыбнись, милый, жизнью нужно наслаждаться, а не терпеть ее, как обузу.

— Не говори так.

— Почему? Это правда. — Она скользнула в его объятия. — Если бы у меня была хоть капелька здравого смысла, я от души наслаждалась бы тем, что имела. И мне нравится думать, что у тебя для этого еще годы впереди. Я буду присматривать за тобой, Микки Лэвин, сверху, с небес.

Он поцеловал ее.

— Тебя никогда не пустят на небеса. Ты будешь присматривать за мной из одного куда более теплого местечка, чем небеса.

Духи, выпускаемые компанией «Лэйси из Ливерпуля», пользовались большим успехом. «Вечерняя нежность» и «Утренняя нежность» появились на рынке в июне. Восхитительное личико Андреа Прайс улыбалось покупателям с рекламных полос газет и журналов, с телеэкранов. Рекламная кампания велась из самого Лондона. Андреа и Кормак больше никогда не встречались.

Во всех крупных универмагах Ливерпуля были организованы выставки-продажи продукции: у «Люиса», «Оуэна Оуэна», «Джорджа Генри Ли». Кормак и Викки уже начали подыскивать для себя фабрику побольше, где они могли бы развернуть выпуск губной помады и пудры.

— Через несколько лет мы будем выпускать все, что необходимо для ухода за кожей лица и тела, — хвастался Кормак.

— А как вы сможете производить карандаши для век? — поинтересовалась Орла.

— Не задавай неудобных вопросов, сестренка. Мы сейчас работаем над этим.

— Ты хотела бы участвовать в этом, любимая? — спросил Микки, когда Кормак ушел.

— Я рожаю ребенка, Микки, и это намного более важное занятие.


* * *

Убирая в салоне Лэйси на Стрэнд-роуд, Кора Лэйси позаимствовала парочку духов для себя, утренние и вечерние, хотя лично она не заметила никакой разницы между ними. Они послужат отличным подарком Поле на день рождения, можно будет ничего не покупать специально для этого случая.

Элис заметила пропажу, но тактично решила промолчать. Кора оказалась отличной уборщицей, и, пока она не решит утащить одну из сушилок, ее можно терпеть.


* * *

В конце августа, через шесть месяцев своей беременности, Фиона почувствовала себя лучше. Исчезла тошнота, а с ней пропали отечность ног и головокружение. У нее проснулся волчий аппетит и появилось пристрастие к яблокам, что было совсем неплохо для здоровья.

Фиона, однако, предпочла бы оставаться в прежнем состоянии, если бы это помогло предотвратить внезапное ухудшение здоровья ее сестры.

Орла быстро теряла в весе, день ото дня становясь все тоньше и прозрачнее. Ее мучила боль, которую не могло выдержать ни одно человеческое существо. Каждый нерв в ее теле извивался в судорогах жестокой пытки. Но причиной тому был рак, а не ребенок.

С ребенком все было в порядке. Ребенок был здоров. Когда Орла пришла очередной раз в больницу, доктор Абрахамс, который учредил над ней особую опеку, заверил ее, что ребенок развивается очень хорошо.

— Хотите, я выпишу вам болеутоляющее? — обратился он к ней с вопросом, который неизменно задавал вот уже четвертую неделю.

— Нет, доктор. — Орла покачала головой. — Мне хорошо известно, что делает талидомид с нерожденными детьми. Я не собираюсь принимать ничего, кроме аспирина, чтобы не повредить моей маленькой девочке. Я скорее соглашусь терпеть боль, чем принимать таблетки.