Да, Ольга была типаж особенный, такой в каждом коллективе отыщется обязательно. Женщина, которая все и про всех знает. Неоценимый типаж для новеньких, потому что адаптируется в новой среде мгновенно.

У Ольги для каждого коллеги припасена была короткая, но емкая характеристика. Например – «хороший парень, но пьет». Или – «с этой не связывайся, в долг возьмет, но отдать не подумает». Или уж совсем хлесткие характеристики были – «бабник», например, или «садистка». Или сквозь зубы брошенное – «жлобиха». Грубовато, конечно, звучало, но, как впоследствии выяснялось, было довольно близко к правде. Так что Катя в коллективе быстро освоилась и знала, с кем и на какой ноте можно общаться. И вообще, с Ольгой ей было комфортно. По крайней мере, можно было раздражение свое обнажить без страха, что не так поймут…

– …Я прямо ненавижу этих деревенских баб с животами, Оль… И дядек этих, с махорочным запахом! К концу приема мне вообще кажется, что кругом одни свиные рыла… Так раздражает все! Фу! Фу!

– А ты не беременная, часом, а? Что-то симптомчики сами за себя говорят…

– Да, Оль… Уже три месяца.

– Ну, тогда все понятно. Я сразу так и подумала. Ишь, как вы дружно с соседкой-то, надо же! Будто сговорились!

– С какой соседкой?

– Да с Надькой Лесниковой! С соседкой твоей по дому! Она ж тоже беременная, только скрывает пока!

– Да-а-а? А ты откуда знаешь?

– Ну, знаю и знаю. Я всегда все про всех знаю. У них с Леней ребенок долгожданный, вот они в тайне и держат, чтобы не сглазить.

– Надо же, Надя тоже ребенка ждет… Никогда бы не догадалась… Она такая спокойная, флегматичная. Даже завидую, если честно. Вон со мной гормоны какие штуки выкидывают, вся на раздражение исхожу! Даже на мужа иногда смотреть не могу, ужасно стал раздражать…

– Не любишь, что ли?

– Ой, да при чем здесь любовь! Я ж говорю – это из-за беременности! Смотрю на него, и тошнит…

– Ничего, это часто бывает. Родишь – пройдет.

– А ты откуда знаешь? Ты ж не рожала!

Ольга вдруг подобралась вся, нервно оплела пальцами чайную чашку, глянула на нее коротко, с острым прищуром. Катя поняла – задела больную тему… И засуетилась неловкими жестами, не находя нужных слов. Впрочем, страдала она недолго – Ольга тут же отряхнулась от мимолетной обиды, произнесла с вызовом:

– Какие мои годы, рожу еще! Мне всего тридцать два! Подумаешь!

– Так замуж еще надо успеть…

– А вот это вовсе не обязательно! В этом деле, дорогая моя, не факт замужества как таковой роль играет, а хорошая генетика… И поскольку хорошая мужская генетика давно по рукам разобрана, надо ее для этого дела на время экспроприировать, всего и делов-то! Если аккуратно да умеючи!

– Не поняла… Что значит – экспроприировать? От женатого родить, что ли?

– А где я тебе возьму с хорошими генами и неженатого?

– Да ну…

– И ничего не «да ну»! Выберу кого получше, чтоб гены, знаешь, невооруженным глазом видны были. Чтоб ядреные такие, чтоб не ошибиться!

– Ага… Можешь еще и анализы у потенциальных претендентов взять, чтобы у себя в лаборатории на ядреность исследовать…

– А что? Действительно! Спасибо, что подсказала! Составлю список и буду вычеркивать, кто не годен!

– Только моего Пашу в этот список не включай, ладно?

– А если даже и включу, то чего? Ну что, что ты сможешь мне сделать, а? Ну что, скажи?

Они и сами не поняли, в какой момент их диалог перестал быть шуточным. Как зацепились друг за друга злобные нотки, сплелись в тугой клубок. Ольгина обида выплеснулась маслом в Катино раздражение, и без того раскалившееся добела.

В носу у нее вдруг защипало, дрожащий туман поплыл перед глазами. Перегнувшись через стол и опрокинув чашку с недопитым чаем, прошипела Ольге в лицо:

– Запомни… Запомни раз и навсегда, слышишь? То, что принадлежит мне, это принадлежит мне, и больше никому принадлежать не будет… Никогда… Только попробуй, поняла?! Даже в шутку, даже в мыслях… Если узнаю – убью…

Ольга ничего не ответила. Смотрела на Катю во все глаза. Потом с трудом сглотнула, переспросила осипшим голосом:

– Что?!

– Что слышала. Убью, даже глазом не моргну.

– Ни… Ничего себе… Ну, ты даешь, подруга! Не ожидала такой реакции… Леди Макбет ты наша… Мценского уезда…

– Хм… Хм! – Нервно хохотнула Катя, удивленно глядя на Ольгу. – Между прочим, так меня мать называла – леди Макбет Мценского уезда. Но она только от имени моего плясала – Екатерина Львовна. А ты…

– А я, значит, в самую точку попала? Надо же! Видимо, талант у меня такой – все время в точку с определениями попадать. Способности природные. Что ж, вот и для тебя определение найдено! Будешь у нас теперь называться леди Макбет Мцен… Ой, нет! Не Мценского уезда, а Маркелова переулка! А что, звучит! Леди Макбет Маркелова переулка!

– Да брось, какая из меня леди Макбет…

– Нет уж, не скажи… Эта злая тетенька точно в тебе сидит, на своей шкуре сейчас испытала! Вообще-то меня трудно испугать, но то, что я увидела… Да ты, похоже, и сама себя не знаешь, дорогуша! Такой темперамент! Чистая леди Макбет, ни убавить, ни прибавить! В общем, держись, Маркелов переулок… Ой, держись… Леди Макбет себя еще покажет, да, Кать?

Ольга рассмеялась так, будто и ее пригласила посмеяться. Но Катя лишь улыбнулась коротко, почти равнодушно. После приступа странной гневливости образовалась внутри пустота и усталость, и звон тягучий, и что-то вроде недовольства собой. Неприязни даже. Рассвирепела, как баба дремучая, как одна из тех, что приезжают к ней на сельский прием… Еще и «черную метку» получила. Леди Макбет Маркелова переулка. Хотя… Неплохо звучит, ладно. Лучше так, не то Ольга со временем что-то более обидное придумает.

С Ольгой они потом помирились. Но послевкусие осталось. Впрочем, оно не помешало их относительно легкому общению, которое к настоящей дружбе не имеет никакого отношения. Потому что настоящая дружба – это ж обременение по большому счету. Надо все время что-то от себя отдавать в этот костерок, душеньку раскрывать, пускать туда ревизоров, чтобы убедились в твоей искренности… Нет, Катя не умела дружить вот так, с обременениями. А с Ольгой было дружить легко. Ольга всегда была свободна. Отработала положенное время в своей лаборатории – иди на все четыре стороны. А поскольку идти Ольге особо некуда было, она много времени проводила в доме у Кати, разбавляла ее замужнее одиночество. Паша-то все время в больнице пропадал… Почти поселился в своей хирургии, домой приходил набегами. Катя раздраженно шутила по этому поводу – у тебя, мол, Паша, дом ассоциируется с тремя буквами «п» – поесть, помыться и поспать… Больше ни одной ассоциации не осталось. Паша лишь плечами пожимал и глядел на нее то ли удивленно, то ли виновато. Скорее всего, удивленно. Вроде того – а как иначе, так и должно быть! Что делать, такая работа…

Поначалу Ольга деликатничала – ждала, когда Катя ей позвонит, позовет скоротать вечер. А потом ничего, быстро освоилась, влетала в дом уже без звонка. И любопытство свое бабье не сдерживала, могла сунуть нос туда, куда и не следовало. Да, Ольгино любопытство было неприятным, конечно, иногда навязчиво агрессивным, иногда болезненным, а порой вообще доходило до абсурда… Но Катя почему-то не раздражалась. Наоборот, была спокойно-снисходительна, наблюдая за Ольгой. Даже оправдывала ее по-своему. Нет у женщины своей семейной жизни, вот на чужую и любопытничает в качестве компенсации! Может, и завидует втихаря. И пусть завидует. Мелочь, а приятно. Если твоей жизни кто-то завидует, значит, есть чему завидовать? Значит, не так уж плохо складывается твоя семейная жизнь?

Надя тоже часто заходила к ней по-соседски. Вроде и поговорить им было о чем – обе на сносях, вот-вот рожать приспичит… А не получалось, чтоб для души. Чем-то Надя ее раздражала сильно. С Ольгой было интереснее, живее как-то. Что – Надя? Клуша скучнейшая, флегма флегмой. Только и разговоров, как дом в чистоте держать. Все время что-то моет, что-то стирает… Уже пузо на лоб лезет, а она опять портьеры с окон поснимала, весь двор мокрыми тряпочками завесила! И муж у нее, Леня, такой же скучный и флегматичный, хотя и очень добрый. Ольга говорила, пациенты на нем ездят почем зря. Специалист прекрасный, но ни уважения, ни авторитета себе не заработал. В общем, подходящая парочка, гусь да гагарочка.

Родили они с Надей с разницей в неделю. Сначала Катя – мальчика, потом Надя – девочку. Назвали Никитой и Таней. Вот тут они по-настоящему и подружились – в совместной, получается, суете. В кормлениях, пеленках, постирушках. В разговорах о детских болячках. Караулили по очереди две коляски, стоящие рядышком во дворе. Пока Катя караулит, Надя успевает с домашними делами похлопотать, потом Надя на смену Кате из дома выскакивает. А когда у Нади через пять месяцев молоко пропало, Катя взялась Танюшу докармливать. У нее молока было много, хватало на двоих… Получалось, и породнились немного.

Со стороны, конечно, обычная жизнь. Семейная, счастливая, соседская. И застолья на все праздники общие, и Паша с Леней тоже вроде как в дружбе плечом к плечу встали. Живи, как говорится, да радуйся. И все бы ничего, если б не Катина обида на Пашу… Во время таких застолий Катя смотрела на счастливые соседские лица – завидовала. Вот у них действительно все хорошо, это да. Сразу видно – живут на одной волне. И недовольство душу не гложет. И Леня Надю по-своему любит, молчаливо и тихо, без пафоса. Но ведь Павел ее тоже любит, иначе бы не женился! Тогда откуда оно в ней взялось, это недовольство, тяжелое, как булыжник? Куда прежняя радость делась? Ведь была, была радость-то, она это ощущение хорошо помнила…

Уговаривала себя, конечно, старалась не раздражаться. Причины всякие находила, даже иногда получалось уговорить себя. Вроде того – у всех так… Семья – это не радость, семья – это забота, надо привыкать к обыденности. Но все равно, ужасно было жаль того чувства – очарования глупой гордости от замужества… Ушло очарование. И ожидание невероятного счастья ушло. Какое такое счастье? Ну, вот он, муж, с дежурства пришел. Усталый, голодный, глаза слипаются. Так и должно быть. А чего она хотела? Семья, дом, ребенок! Все связалось в естественный комок бытовухи с мытьем посуды, пеленками, стиркой, уборкой…