Хотелось крикнуть, что и уехать не на что. Просить денег у бабушки она просто не могла, потому что знала — их нет.

Очередное письмо от Гревилла было несколько толще. Снова учит правильному поведению, будто она сама не знает, что рожать детей от любовников, которые тебя бросили, не слишком добропорядочно. Хотелось крикнуть: «Не учите, я и без вас все понимаю. Лучше помогите выбраться из этого деревенского болота».

Ныла и Лиз, которой поневоле приходилось выполнять грязную работу, чтобы хоть как-то жить.

Но письмо было необычным. Гревилл не просто учил, на сей раз он требовал, ставил условия: она должна отказаться от всех своих прошлых подруг и знакомых, при встрече никого не узнавать и не признавать. Тем более отказаться от Гарри, даже мысленно. Из прошлого взять с собой только мать, это святое. Избавиться даже от служанки, поскольку Лиз знает то, чего не следовало бы знать. Требовал подчинить свою жизнь ему полностью, за что обещал содержать будущего ребенка, ее и мать, причем содержать не роскошно, но достойно.

Даже если бы он просто помог вернуться в Лондон, Эмма с радостью откликнулась бы, потому что сидеть на шее у пожилых родственников, прекрасно понимая, как обременяешь их, тяжело. Эмму мало волновало, где берут средства те, кто оплачивал ее жизнь, но даже она понимала, что каждый лишний рот в Хавардене — серьезная проблема.

В Лондон полетел ответ с полнейшим согласием на все: отказ от прошлого, от попыток найти Гарри, обещание быть послушной во всем и ничего не требовать больше, чем дадут.

В письмо Гревилла вложены деньги — немного, но для Хавардена сумма немыслимая. Этого хватило, чтобы отправить Лиз обратно в An-Парк, оставить Киддам за свое проживание и самой добраться до Лондона. Лиз она просто объяснила, что мать прислала деньги, служанке этого хватило, у Лиз не было ни малейшего желания выяснять, где мать Эммы взяла средства и что значит ее радостное возбуждение. Горничная в тот же день отправилась обратно, торопясь, пока Эмма не передумала.

Сама Эмма тоже поспешила, несмотря на укоры бабушки, что ехать так далеко женщине на девятом месяце беременности не дело. Но юная женщина тоже боялась, что ее благодетель передумает.


У Гревилла дом в Лондоне и еще один, небольшой, в окрестностях города в квартале Эджуэр-Роу, в Падингтон-Грин. Именно туда привез свою подопечную Чарльз. В Эджуэр-Роу немного любопытных глаз и ушей, мала вероятность встретить кого-то из знакомых и испортить свою репутацию. Гревилл прекрасно понимал, что последует, если только станет известно, что он содержит Эмму, ее не успели забыть в качестве «богини здоровья», пойдут слухи и сплетни, а для карьеры мелкого чиновника адмиралтейства нет ничего хуже.

— Вот здесь ты будешь жить. Миссис Кэдоган скоро приедет?

Эмма окинула взглядом небольшой, но уютный домик. Даже если бы Гревилл забрал ее в подобие чулана, где она жила до переезда в Ап-Парк, девушка все равно была бы рада, это лучше, чем Хаварден.

Мать объявилась сразу, она, как и дочь, постаралась сделать вид, что забыла, что такое Хаварден, сменила фамилию, назвавшись миссис Кэдоган, что, по ее мнению, звучало куда аристократичней, чем Кидд или Лайон. Чарльзу было все равно, но он жестко потребовал соблюдения нескольких правил, прежде всего финансовых.

Содержание Гревилл обещал достаточное, но скромное.

— У меня нет средств ни на карету, ни на роскошные наряды, хотя, полагаю, они тебе не нужны. Никакой игры и никаких развлечений, которые ты знала раньше, все скромно и прилично. Встретив случайно кого-то из прежних знакомых, переходишь на другую сторону улицы или просто делаешь вид, что никогда не была знакома. Ты называешь себя Эммой Харт? Хорошо, пусть будет так.

Миссис Кэдоган, я понимаю, что вашу дочь в ее нынешнем состоянии мало занимают денежные вопросы, они ее не занимали и раньше, а потому обращаюсь к вам. Тридцать фунтов в год на личные расходы Эмме и сто фунтов на хозяйство. Этого немного, но, полагаю, больше, чем можно иметь в деревне. Содержание дома я оплачиваю отдельно. Двух служанок вам на двоих хватит.

Эмма не выдержала:

— Чарльз, почему на двоих, вы не будете жить с нами?

Он насмешливо покосился на ее большой живот:

— Во всяком случае, пока — нет. К тому же у меня много дел в Лондоне, не всегда удобно добираться без кареты в Эджуэр-Роуд. Советую записывать все траты, чтобы понимать, что вы не превысили бюджет, и прошу не тратить лишнего, лишнего у меня нет, и родителей, которые заплатили бы долги, как у Гарри, тоже. Если вы хотите жить под крышей этого дома, будьте разумны и экономны. Когда родится ребенок, подумаем, как поступить…


Конечно, Чарльзу вовсе не понравилась торопливость Эммы, он рассчитывал, что та родит в своей деревне и в Лондон вернется уже готовой к новой жизни, тащить сюда пузо неразумно. У Гревилла на Эмму были свои планы, помимо простого удовлетворения собственных потребностей (надоело пользоваться услугами проституток, к кому же это становилось все опасней), он планировал показать юную женщину своему приятелю-художнику Ромни, который обожал красивое женское тело и щедро платил натурщицам.

«Сдавая в аренду» Эмму, Гревилл рассчитывал воз вращать себе те средства, которые на нее тратил, а возможно, и немного зарабатывать. Здесь были два пути: просто получать от Ромни плату за позирование Эммыили самому заказывать картины с ней и продавать, Гревилл еще не решил, как лучше. Эмме предстояли роды, кто знает, как она будет выглядеть после? Пока ничто, кроме большого живота, не говорило о беременности юной женщины, она прекрасно переносила свое положение.

Гревилл зря переживал, родила Эмма легко и форму вернула тоже быстро. Это следящие за своим здоровьем бледные леди мучаются тошнотой и подолгу приходят в себя после родов, женщины с деревенской закваской, как у Эммы, легко носят плод и так же просто производят потомство, словно это их повседневное занятие.

Рожденную девочку назвали по имени матери Эммой Кэрью и по настоянию Гревилла отправили в Хаварден с приличной суммой на содержание в придачу. Сара Кидд не возражала, лучше правнучка с деньгами, чем вообще ничего, к тому же она была доброй женщиной.

Сама Эмма смотрела на Гревилла влюбленными глазами и подчинялась любым его требованиям. Как ни трудно, страшная транжира Эмма, у которой деньги утекали, как вода сквозь растопыренные пальцы, научилась не просто считать каждый шиллинг, но и записывать расходы.

Мать не могла нарадоваться, ведь они имели не просто крышу над головой, но и постоянные средства для существования, позволявшие пусть не шикарно, но весьма сносно жить. Могла ли дочь развозчицы угля и пастуха, жена кузнеца из глухой деревни когда- то надеяться, что у нее будут две служанки? Эмма не была столь восторженна, при всей своей безалаберности она прекрасно понимала, что может надоесть Гревиллу, как надоела Гарри. Положение содержанки не слишком надежно.

Но Эмме было всего семнадцать, и она имела слишком легкий, бездумный характер. Жизнь давно научила не заглядывать вперед дальше нынешнего дня. Три года назад они с матерью приехали в Лондон без пенса в кармане и с одной надеждой выбраться в люди. За это время юная женщина много что испытала: была горничной, работала в борделе у Келли, состояла в любовницах у приятеля принца, изображала богиню в «Храме здоровья», развлекалась в Ап-Парке с Гарри, снова испытала нищету деревни Хаварден и даже родила ребенка. Получив защиту от Гревилла, она, недолго думая, влюбилась в Чарльза, причем так, что не представляла себе жизни без него.

Пока это Чарльзу нравилось: девушка была покладистой, во всем подчинялась, что позволяло использовать ее в своих целях. Нет, Гревилл не Келли и не стал одалживать свою любовницу кому-то, но он решил, что пора вести Эмму к Ромни, однако сначала решил чуть облагородить. Ромни наплевать, какое количество ошибок делает в одном слове красотка, но, если Эмма начнет болтать своим грубым деревенским выговором или, того хуже, ругаться, может сложиться неприятное впечатление и первый сеанс стать последним.

Чарльз не подозревал, что и с самой Эммой, и с ее грубым уэльским акцентом, и с привычкой ругаться знаменитый художник давно знаком.

— Эмма…

— Чиво?

— Не «чиво», а «что». Следи за собой, пожалуйста.

— Што?

— О господи, когда ты, наконец, избавишься от своего ужасного акцента?! Я же велел читать книги вслух, медленно и старательно произнося каждое слово!

— Я читаю, тока када читаю, все получается, а када говорю — нет.

Гревилл был в отчаянии, казалось, никакая сила не может выкорчевать из Эммы все эти «чиво», «када» и «тока». Сколько же понадобится лет и усилий, чтобы привести в порядок мозги этой красотки? Она действительно старается, но натура часто берет верх. Чарльз представил себе косноязычную Эмму рядом с леди Федерстонхо и едва не рассмеялся, настолько картина была забавной.

Но оказаться рядом с аристократкой Эмме не грозило, для нее имелось несколько иное занятие.

— Дорогая, я просто прошу тебя, прежде чем произносить какую-то фразу вслух, сделай это мысленно и пойми, какие слова ты можешь выговорить неправильно.

В прекрасных голубых глазах даже показались слезы:

— Я стараюсь, Чарльз, я очень стараюсь. Тока я же… ой! Только я же редко с кем говорю, у нас никто не бывает, мы никуда не ходим, ты дома бываешь тоже редко, а мама моих оговорок не замечает.

— Следи за собой сама, это лучший контроль. И побольше читай вслух. Кстати, о выходах: ты понимаешь, что мы не можем идти в театр, где тебя еще помнят, не можем выезжать гулять туда, где встретится Джон Пейн, я не хочу, чтобы в тебя ткнули пальцем и сказали, что помнят прошлые заслуги. Пожалуйста, не плачь, дорогая, я в этом не виноват.

Эмма звучно хлюпнула носом, снова приведя в отчаяние сэра Чарльза. Чуть поморщившись, он подал ей платок: