Конечно, Эмма уже не та и приглашать ее ко двору, несмотря на то, что там заправляла любовница принца за неимением королевы (Уильяму страшно не повезло с женой), никто не собирался, однако по старой памяти Уильям, когда-то друживший с Нельсоном и ухаживавший за Эммой, вполне мог хоть как-то помочь. На это и рассчитывали друзья леди Гамильтон.

И тут…

Сразу после гибели Нельсона Эмма за свой счет заказала и выпустила биографию адмирала, щедро оплатив и работу писателя, и издание книги. «Жизнь» получилась малоинтересной, никому не понравилась и быстро забылась. Но у издателя остались письма Нельсона к самой Эмме, которые та зачем-то отдала (чтобы доказать любовь героя к себе и его намерение обеспечить будущее Горации и самой Эммы) и забыла забрать обратно!

Можно быть наивной, можно быть рассеянной, но, когда наивность и рассеянность граничат с глупостью и преступной халатностью, неприятности обеспечены. Они не заставили себя долго ждать. Видимо убедившись, что Эмме из Кингз-Бенч уже не выйти и она больше не опасна, издатель Джеймс Гаррисон решил заработать на сенсации и выпустил письма отдельной книгой!

Это был удар, причем из тех, после которых больше не поднимаются.


Эмма узнала о предстоящем выходе книги из газет. От такого сообщения она пришла в ужас! Письма Нельсона?..

Нужно немедленно опубликовать опровержение. Немедленно!

Помочь мог только Джеймс Перри, он редактор газеты, пусть поместит на видном месте ее письмо! Джеймс задал всего один вопрос:

— Миледи, вы передавали такие письма кому-то? Они существуют?

— Да, но я никак не думала…

— Это уже неважно. Если письма существуют, и они в руках у издателя, то лучше не печатать никакого опровержения, оно лишь привлечет дополнительное внимание к книге. К тому же что вы намерены опровергать, подлинность писем, которые сами же отдали? Свою причастность к ним? Или сообщить, что письма опубликованы без вашего согласия? Письма подлинные?

— Я не знаю, какие именно будут опубликованы, но у Джеймса Гаррисона есть подлинные.

Перри с трудом сдержался, чтобы не выругаться. Зачем отдавать письма адмирала кому бы то ни было?! Но ругаться уже бесполезно, нужно понять, что же в них страшного.

— Миледи, чего именно вы боитесь в письмах? Мы должны понимать, что опровергать?

— Там есть откровения… ненужные откровения… к тому же по поводу некоторых лиц…

Перри едва не схватился за голову. В ее красивой голове есть мозги или полностью вытеснены жаждой блистать?!

— Зачем вы отдали столь откровенные личные послания кому-то?

— Он писал биографию Нельсона…

— Почему не забрали обратно?!

— Я не думала, что он посмеет позже использовать…

— Опровергать бесполезно. Если будете настаивать на фальсификации, только заработаете еще один судебный процесс. Чего вы больше всего боитесь, о ком там откровения?

— О принце Уильяме…

Вот теперь Джеймс все же схватился за голову:

— Вам нужно бежать из Англии.

— К-куда? У меня нет денег.

— Я попробую раздобыть аванс у тех, кто выплачивает вам хоть что-то.


Основная масса читателей после первого шока во всем обвинила Эмму. Нет, герой не мог быть таким сам по себе, он не мог жестоко обойтись с женой и бросить несчастную женщину ради любви к другой, а уж жить вместе с любовницей прямо под боком у мужа!.. Многие не верили в подлинность писем, требовали либо опровержения, либо новых доказательств.

Тут же из всех щелей выползли знавшие Эмму в молодости, посыпались откровения газетчикам о том, какой она была в молодости. В обществе мгновенно укоренилось мнение, что красавица просто околдовала, охмурила Нельсона, если уж ей удалось одурачить и лорда Гамильтона, более искушенного во всяких хитростях дипломата, то заморочить голову доверчивому моряку…

Никому не приходило в голову, что это действительно могла быть любовь. Адмирал Нельсон в общественном мнении удержался на пьедестале, а вот Эмма низвергнута ниже некуда. Красавица? Да видели мы эту красавицу! Толстая тетка с лицом пропойцы!

О Горации не вспоминали, и то слава богу.

Но для Эммы самый страшный удар заключался в публикации нескольких писем, в которых Горацио упоминал принца Уильяма. Это было тогда, когда Нельсон, находясь в море, изнывал от ревности при одной мысли, что принц Уильям во время планируемого лордом Гамильтоном обеда окажется рядом с его возлюбленной. Отзывы бывшего приятеля отнюдь не льстили принцу, напротив, адмирал называл Уильяма мошенником, злоязычником и требовал от Эммы категорически не принимать соперника и никоим образом не общаться со столь недостойным человеком. Именно после того обед был отменен, серьезно навредив лорду Гамильтону в глазах принца.

Понятно, что строчки написаны сгоряча, что Нельсон страшно ревновал, а потому старался выставить принца в худшем свете, а главное — это написано для одного-единственного человека — Эммы и вовсе не предназначено для всеобщего внимания. Как часто в письмах, зная, что их не прочтет никто другой, люди не только излишне откровенны, но и несправедливы.

Уильям не просто не был образцом для подражания, имя этого человека, позже короля Георга IV, стало нарицательным, знаменуя распутство и бесконечные безумные траты на любовниц. Будучи принцем, Уильям тоже не стеснялся, ради оплаты немыслимых долгов ему пришлось жениться, иначе парламент не желал опустошать казну в угоду любвеобильному наследнику престола. Женитьба не удалась, это стало еще одним позором Англии, принц сорил деньгами налево и направо и считал себя завзятым сердцеедом.

Увидеть на страницах книги совсем нелестные откровения героя Нила по своему поводу…

Принц отреагировал резко:

— Чертова сука! Где она?!

— В Кингз-Бенч…

— Вы полагаете, я помню все имения подохшего адмирала?

— Это не имение, это лондонская тюрьма, Ваше Высочество, туда попадают за долги.

— Да-а?.. Пусть подохнет там!


Деньги удалось раздобыть, и на некоторое время Эмму вытащили из Кингз-Бенч еще раз. Но это был аванс ренты, больше поступлений до конца года не предвиделось, а на улице всего лишь весна.

К тому же взбешенный публикацией писем Нельсона принц Уильям дал понять, что не желает видеть леди Гамильтон на свободе. Над Эммой навис дамоклов меч тюрьмы. Только теперь уже настоящей, потому что иск подали сразу несколько кредиторов и ежедневно выплачивать штрафы пропорционально задолженности, чтобы жить в квартале вне тюремных стен в Темпл-плейс, невозможно. Счет пошел уже не на дни, а на часы.

Больная, с прогрессирующим циррозом печени, без гроша в кармане, на вопрос о том, где будет Горация, отвечала одно и то же:

— Со мной!

Друзья поняли, что нужно срочно что-то предпринять, потому что, утащив Горацию в саму тюрьму, Эмма погубила бы не только себя. Выход виделся один: бежать.

Но куда? Она столько должна, что в любом уголке, в любой щели, куда бы ни забилась, найдут. В Европу! Во Франции Реставрация, у власти снова Бурбоны, Революция и Наполеон после нее закончились. Но на что жить? Этот вопрос не стоял, чтобы вообще жить, требовалось поскорей удрать.

Друзья снова раздобыли денег, они не объясняли откуда, и Эмма поняла, что просто сложились, кто сколько мог.

— Завтра утром, миледи, судно «Маленький Том». Это не флагманский корабль, будет сильно качать, но иного нет. Отправления следующего, более приличного можно не дождаться. Вы не передумали оставить Горацию?

— Нет!

Как им объяснить, что весь смысл оставшейся жизни в Горации, без нее незачем прятаться от кредиторов, пытаться что-то делать, только обещание Нельсону вырастить и дать воспитание дочери держало Эмму на этом свете.

Поздно вечером их с Горацией отвезли к могиле Нельсона. Конечно, все было закрыто, но деньги отпирают любые ворота.

— Смотри, Горация, здесь лежит твой отец…

— А мама?..

— Ты всегда должна помнить, что ты — дочь адмирала Нельсона, героя Нила, героя Англии!

Почему леди Гамильтон никогда не говорила о том, где ее мать, всегда только об отце? Но Горация знала, что спрашивать нельзя, опекунша страшно злилась и по несколько дней могла не разговаривать.

Рано утром они уже поднялись на борт «Маленького Тома». Глядя вслед небольшому суденышку, Джеймс Перри покачал головой:

— Кто будет спасать ее там? Снова наделает долгов…

Стоявший рядом Джордж Роуз усмехнулся:

— Нет.

— Думаете, исправилась? — В голосе Перри слышалось сомнение. Эмму, казалось, не исправит даже Кингз-Бенч.

— Ни в коем случае! Просто брать в долг не у кого. Я вот о чем думаю: если бы ей не давали с самого начала, может, леди Гамильтон и не наделала бы таких долгов?

— Возможно, вы правы. Только как не дать?


Через три дня страданий от морской болезни леди Гамильтон и Горация сошли на землю Франции в порту Кале.

Эмму было не узнать, она словно стряхнула весь ужас существования нескольких лет, снова стала красивой и светской. Конечно, впечатление портили обвисшие щеки, мешки под глазами и желтизна кожи, но манеры леди пробивались через все. Горация с восхищением смотрела на мать.

Верная себе, Эмма, не задумываясь, устроилась в лучшей гостинице Кале и наняла гувернантку-француженку Горации с обязанностью выполнять и функции горничной. Девочку отвели в лучшую школу, где учились девочки лучших семейств…

Увидев на письме адрес гостиницы и прочитав о лучшей школе, Роуз только вздохнул: Эмму не исправишь ничем.

— В какой тюрьме Кале содержат должников?

И все же он восхищался этой необыкновенной женщиной. Кто еще мог даже в Кингз-Бенч не потерять присутствия духа и жить так, словно это временные трудности? Эмма не была леди по рождению, но стала ею до мозга костей и не собиралась терять это состояние. Она уже тридцать лет жила одним днем, зная, что в любой час жизнь может неожиданно вознести или сбросить в пропасть, но, если ты сегодня на вершине, пользуйся этим, ни к чему заглядывать в эту самую пропасть. Коли суждено упасть, так упадешь, не стоит переживать будущее падение, пока есть возможность любоваться видом с вершины.