А девушка вдруг… расплакалась.

— В чем дело, я вас обидел?

— Я… не виновата, что мне нельзя было учиться… я не виновата, что мало знаю…

— Я научу! Вернее, не я, а нанятые учителя!

— А… чем я должна платить?

— Пока просто тем, что будете хорошо учиться и услаждать мой слух и взор. И не только мой. Если поймете, что я вам не противен, попробуем жить вместе, а если поймете, что вообще терпим, то… станете леди Гамильтон.

Эмма вытаращила глаза на посла:

— Вы хотите на мне жениться?

— Завтра — нет. И даже послезавтра тоже. Во-первых, вы сами должны понять, устроит ли вас старый муж, не будет ли это золотой клеткой. Не подумайте, что я столь великодушен, просто мне не хочется, чтобы моя молодая супруга меня ненавидела. Во-вторых, я буду честен: общество должно привыкнуть к мысли, что вы его часть не в качестве дамы полусвета, а в качестве супруги посла Великобритании, что, согласитесь, не одно и то же.

Девушка откровенно хлюпнула носом, что вызвало у Гамильтона легкую улыбку, он склонился над рукой своей «гостьи»:

— Так вы согласны принять от меня огранку?

— Только огранку…

— О!.. Вы строптивей, чем я думал. Но я согласен. Только запомните одно, Эмма, учить вас будут серьезно, денег в руки я вам не дам или почти не дам, вы не способны их ни экономить, ни разумно тратить, не хочу, чтобы мы через месяц остались нищими. Все остальное будете иметь сполна.

— А мама?

— Миссис Кэдоган будет жить с вами, если сама того пожелает. В качестве кого — определите вы. Давайте обсудим, чему вас учить. А еще, может, мы могли бы перейти на «ты»?

— Вы переходите, а я пока по-старому, можно?

— Ты прекрасно сказала, дитя: «по-старому». Ты права, я почти стар телом, но, поверь, молод душой. Итак, я намерен пригласить учителей пения, рисования, будем учиться играть на фортепиано и говорить по-итальянски. А еще читать, пожалуйста. В моей библиотеке много достойных книг, бери любую. Чарльз писал, что ты любишь читать. — Гамильтон почувствовал, что зря упомянул племянника, потому что в глазах прекрасной женщины тут же появилась грусть. Он постарался поскорей продолжить: — Позже мы поедем путешествовать по Италии, здесь столько всего, что должен увидеть образованный человек.

Они так и не перешли на «ты», Эмма не смогла, все же разница в возрасте и происхождении с Гамильтоном была большой, а сам лорд говорил ей «ты» лишь изредка, не желая эту разницу подчеркивать. В семьях аристократов не принято тыкать даже слугам…


Вечером Эмма рыдала на груди у матери:

— Мама, я так люблю Чарльза! Но он бросил меня, а лорд Гамильтон обещает сделать образованной…

Мать гладила прекрасные волосы своей дочери, уговаривая:

— Не всегда любовь к молодому и красивому приносит радость, часто только страдания. Может, и лучше, что тебя полюбил вот такой — образованный и богатый. А что он годится в отцы… так это ничего, больше будет баловать.

— Но я не могу стать любовницей лорда, что на это скажет Чарльз, вдруг он отвергнет меня из-за этого?! И неблагодарной быть тоже не могу. Что мне делать?!


— О, синьор! Это немыслимо! Это великолепно! Белиссимо! — Тонкий голос кастрата Априле, который занимался с Эммой музыкой, буквально дрожал от восторга! — Столь чудного голоса, столь совершенного природного дара я не встречал! Синьоре Эмме будет рукоплескать вся Европа. Вы правильно сделали, что определили для нее карьеру певицы!

Бровь сэра Уильяма чуть приподнялась:

— Это она вам сказала, что намерена стать оперной певицей?

— Нет, но такой голос не должен пропасть!

— Он и не пропадет. Пусть поет на приемах, какая разница, где ее слушать — в театре или у меня в гостиной?

— О… но она просит более частых и серьезных занятий.

— А голос не сорвет?

— Нет, нет! Если не будет петь всегда и везде, излишне напрягая его, то все будет в порядке.

— Тогда занимайтесь.

Гамильтону очень нравились вокальные упражнения Эммы, даже когда она просто распевалась, выводя ноты гаммы, голосок звучал так, словно исполнялась прелестнейшая ария. Чистый, звонкий, богатый оттенками и при этом очень чувственный, этот голос заставлял забыть обо всем, слушатели не помнили слова исполняемой арии, не помнили вообще, что именно пела Эмма. Они помнили только сам голос.


Лорд Гамильтон с удовольствием улыбнулся: утренняя почта оказалась не слишком объемистой, разобрана быстро и можно послушать, как занимается Эмма. Что за прелесть эта девушка, все давалось ей легко! Прошла всего пара месяцев после их договора, а Эмма уже сносно болтала по-итальянски и попросила учителя французского. Прекрасной миссис Харт, как Эмму звали в Неаполе, не могли нахвалиться все учителя — рисовала она так, словно всю жизнь этим и занималась, довольно уверенно бренчала на рояле, теперь вот занялась еще танцами, и тоже одни похвалы: идеальная пластика и чувство ритма.

Настоящий бриллиант! Великолепная находка!

Восхищенный Неаполь даже простил лорду Гамильтону откровенную покупку любовницы у племянника. Иногда Уильям смеялся про себя: что сказали бы в Неаполе, узнай, что они пока не любовники? Пока? Да, он был уверен, что пока. Эмма перестала относиться к нему, как к папочке, перед которым надо приседать в реверансе, и все чаще болтает по пустякам.

Впрочем, не совсем по пустякам, и Гамильтон этим невероятно доволен.

Вчера он застал Эмму в беседке, читающей книгу. Она настолько увлеклась, что не расслышала шаги своего наставника, хотя походка из-за небольшой хромоты у него весьма примечательная. Но Гамильтону даже пришлось полминуты постоять, пока Эмма, переворачивая страницу, не обратила внимание на его присутствие. Женщина вспыхнула, смутилась:

— Простите, я не заметила…

— Что такое вы читаете?

Эмма смущенно показала обложку:

— Вы разрешили мне брать любые книги из своей библиотеки… Это Вольтер…

Гамильтон не смог сдержать удивления:

— И вам нравится?

— О да! Здесь такие зрелые рассуждения, словно этот Вольтер знает обо всем на свете.

Хохот лорда Гамильтона разнесся по парку:

— Дитя мое, Вольтер знает! Это один из тех, кто воспитывает вкусы наций.

— А где живет Вольтер?

— Его уже нет, Вольтер умер. Был французом, но Франция изгнала своего гения…

Гамильтон еще долго рассказывал подопечной о Вольтере, французской литературе вообще, советовал, что почитать…

— Молодой женщине будут интересны «Страдания молодого Вертера…»

— Гете? Я читала, мне понравилось!

Эмма заметила, что при этих словах в глазах лорда мелькнула грусть, но не решилась задать вопрос. «Спрошу потом…»

«Страдания молодого Вертера» были любимой книгой умершей жены лорда Гамильтона, но, именно обсуждая эту книгу, она коротко сошлась с другим, более молодым и красивым, чем сам Гамильтон. Нет, они не стали любовниками, Катарина была вдвое старше и довольно быстро после того угасла, но осадок остался, вызывая у Гамильтона приступ ностальгии при одном упоминании книги.

— Любовь всегда жертва, но тот, кто любит, получает за свою жертву счастья больше, чем тот, кто лишь позволяет любить. Когда-нибудь вы поймете это, а пока просто поверьте, что для меня иметь право любить вас уже счастье. А если полюбите кого-то другого вы… Поверьте, Эмма, в моей жизни это уже было, я не молодой Вертер и не стал стреляться. Как видите, жив до сих пор.

— Расскажите…

— Когда-нибудь потом.


— Что это?

Лорду Гамильтону показалось, что рядом с креслом стоит прекрасная древняя статуя. Но статуя вдруг улыбнулась.

— Эмма?!

— Нравится? А так?

Несколько мгновений — и перед ним уже совсем другая скульптура. Потом еще… и еще…

Лорд Гамильтон обомлел:

— Где вы такому научились?

Она махнула рукой:

— Так… работала у одного… богиней.

— Кем?!

— Богиней здоровья. Изображала древнегреческие скульптуры.

— Да, у тебя получается…

— Вам нравится? А это прилично?

— Если не будешь делать это обнаженной, то прилично. Даже интересно, я никогда такого не видел. Живая скульптура… надо же придумать!

— Я еще могу. Показать?

Девушка демонстрировала все новые и новые позы и чувства.

— Какая же вы одаренная, Эмма!

Она была смущена тем, что получила столь лестный отзыв.

— А гостям показать можно?

— Если вот так, то можно.

— Я не делаю ничего предосудительного, не показываю свое тело обнаженным.

Гости на вилле стали частыми, почти каждый вечер собиралась самая разная публика.

— Это королевский двор?

— Нет, что вы, король и королева здесь не бывают. И нас к себе не пустят на прием.

Эмма хотела спросить почему, но опомнилась и поинтересовалась иначе:

— Даже вас?

— Я бываю. Я дружен с королем.

— Расскажите!

— О, король в Неаполе необычен.

— Чем?

— Тем, что это королева.

— Неаполем правит королева? Но я слышала, что король.

— Вы правильно слышали, только королем правит королева, следовательно, и Неаполем тоже.

Эмма расхохоталась. Лорд Гамильтон подумал, что ей стоит подсказать не раскрывать так рот, хоть он и хорош, и зубки белые, а еще не смеяться громко.

Девушка тут же доказала, что способна схватывать даже мысли на лету:

— Я громко смеюсь?

Гамильтон только кивнул. Она умница, достаточно лишь намекнуть.

— Король толст, некрасив и покрыт лишаем. При общении старайтесь не прикасаться к его волосистой части головы, чтобы не подцепить эту гадость.

— Где я могу общаться с королем, чтобы подцепить от него лишай?!