Эрцгерцогиня была женщиной холодной, воспитанной в пуританской Англии, где любые живые проявления чувств считались вульгарностью, а люди, их обнаруживавшие, — дурно воспитанными.

Выйдя замуж благодаря своему родству с королевской фамилией за правителя Виденштайна, она влюбилась в своего красавца мужа сразу и навсегда, но никогда не считала возможным проявлять эти чувства. А эрцгерцог в те дни был настоящим донжуаном. Он не пропускал ни одной хорошенькой женской физиономии и потерял счет любовным авантюрам. Он не мог понять сдержанности своей жены, но тем не менее всегда окружал ее почетом и уважением, отдавая должное ее высоким моральным качествам и красоте.

И теперь, после стольких лет брака, герцог, вероятно, был бы весьма удивлен, узнай он о дикой ревности супруги и о том, как до сих пор страдает она, видя, что ее холодная классическая красота совершенно его не волнует.

При всем этом они жили очень мирно и являлись родителями замечательно красивых детей.

Правда, эрцгерцогиня весьма переживала из-за того, что все три дочери унаследовали от отца и романтичную внешность, и страстный темперамент, да и старший сын принц Кендрик тоже скорее походил на Виденштайнов, чем на английскую родню матери. Поэтому она возлагала большие надежды на двух младших детей и особенно на принца Луи, который должен был оправдать наконец все материнские ожидания.

Тина молча раздумывала над словами родителей, и, несмотря на то, что герцог Фэйверстоун казался ей не таким уж и плохим выбором, желание выходить замуж, да еще за англичанина, так ее и не посетило. С самого детства принцесса Терезия, как ни старалась, не могла найти в характере матери какой-нибудь струнки, затронув которую, можно было бы ее разжалобить или смягчить. Больше того, постоянные нотации эрцгерцогини, ее наказания и некая односторонность суждений утвердили девушку в мысли, что все англичане раздражительны, бессердечны и склонны к диктаторству.

И поэтому в своих девических мечтах о замужестве она представляла себе в роли возлюбленного только француза.

Маленькое королевство Виденштайн было расположено рядом с Баварией, с которой в основном и граничило. На севере располагалась провинция Хайдельбург, принадлежавшая Пруссии, а на западе — французский Эльзас.

Большинство населения Виденштайна составляли французы, перемешавшиеся в результате брачных союзов с баварцами, и, подобно Тине и ее брату, они достаточно свободно говорили на обоих языках. Правда, преподаватель немецкого, будучи пруссаком, постоянно укорял своих учеников в том, что у них слишком мягкое произношение, свойственное выходцам из Южной Германии. Во дворце же говорили в основном на английском — из уважения к родине эрцгерцогини.

Словом, нельзя было отрицать — да Тина и сама не раз говорила это в отсутствие эрцгерцога — что их народ — это нация каких-то квартеронов, тем более что ее собственная бабка по отцу была наполовину венгеркой.

— Все знают, — как-то сказал сестре Кендрик, — что в нас течет дикая кровь.

— Но проявить себя, боюсь, ей не удастся, — задумчиво ответила тогда девушка.

— Ничего, мы подождем, — не сдавался брат.

И вот теперь, когда они закончили школу и стали совершенно свободными. если не считать обязанности посещать некоторые уроки, им предстояло разлучиться. Сердечко Тины замирало при этой мысли, ибо она справедливо полагала, что. потеряв Кендрика, она потеряет свою половину.

Все наконец вышли из столовой, и девушке пришлось с содроганием выслушать сетования брата о тех ужасах, которые ожидали его в прусских казармах.

— Я слышал, что кадетами командуют, как скотиной, — горячился Кендрик, — а когда у них выдается хоть немного свободного времени, их стравливают в дуэлях. Говорят, что чем больше на лице у кадета шрамов, тем больше он этим гордится!

Тина даже вскрикнула от страха:

— О Кендрик. но с тобой этого не должно случиться!

— Случится, вот увидишь, — мрачно заметил брат. Он был очень красивым молодым человеком и весьма заботился о своей внешности. Для Тины одна мысль о том, что это прекрасное лицо будет изуродовано шрамами, показалась чудовищной.

Убежав после завтрака в свою собственную маленькую гостиную, брат и сестра теперь сидели и глядели друг на друга в полном отчаянии.

Казалось, что весь их привычный и уютный мир вдруг разом рухнул и вышвырнул их в беспросветное уныние, от которого нет спасения.

— Что же делать? — прошептала Тина. — Что же нам предпринять, Кендрик? Я не могу потерять тебя на целый год!

— Ах, если бы только на год! — поправил ее брат. — На всю жизнь!

Девушка заплакала.

— А мне придется выйти за этого мерзкого герцога, и это будет еще хуже, чем у бедной Мелани с Георгом!

Близнецы замолчали, вспомнив о несчастном замужестве старшей сестры, вышедшей замуж за кронпринца Фюрстенбурга, считавшегося самостоятельным государством на севере Германии, а на деле стонавшего под пятой протектората Пруссии.

Мелани возненавидела принца с самой первой встречи, но брак был заключен, и теперь в редкие приезды сестры домой близнецы видели, как она страдает и томится.

— Я ненавижу Георга, — говорила она снова и снова, — он чванлив, упрям и невообразимо глуп.

— Ах, Мелани, бедняжка, — плакала Тина.

— Он не слышит никого, кроме себя. — продолжала Мелани, — и в результате при дворе царит такая смертельная скука, что я кажусь себе похороненной заживо.

Эти слова сестры сейчас пришли Тине на ум, и она не на шутку испугалась, что подобная участь может ожидать и ее. Если все англичане таковы, как ее дражайшая матушка, то она просто задохнется среди них.

Па самом деле принцесса почти не видела жителей Альбиона, не считая родственников матери, время от времени приезжавших к ним погостить.

Эрцгерцогиня была младшим ребенком из многочисленных отпрысков в большой семье, и все ее браться и сестры заключили браки с членами царствующих семей и теперь держались крайне недоступно.

Единственное, что пробуждало в них нечто человеческое, были разговоры о лошадях — но и только. Все сказанное эрцгерцогом о ее будущем женихе наводило Тину на мысль, что и он окажется достойным членом этой компании.

— Твоя мать намерена, — сказал перед выходом из столовой отец, — пригласить герцога Фэйверстоуна на «Золотой приз» в следующем месяце.

«Золотой приз» было названием одной из самых значительных скачек года, и владельцы породистых лошадей собирались в Виденштайн со всей Европы.

Тина никак не среагировала на Это сообщение, и эрцгерцог добавил:

— Таким образом, мы предстанем перед Фэйверстоуном в самом лучшем виде, и он встретится со всем цветом нации. Мы примем его так, что у него не будет возможности относиться к нам свысока только потому, что он состоит в родстве с английской королевой.

— Почему ты вообразил, что он будет себя вести именно так, Леопольд? — возмутилась эрцгерцогиня.

— Я знаю англичан, — спокойно ответил ей супруг, а Тина подумала, что наконец-то отец вслух сказал то, что не решилась произнести она сама.

— Так что же нам сделать, чтобы избежать тех напастей, что готовы на нас обрушиться? — спросила теперь девушка умолкнувшего брата. Кендрик не ответил. — Ясно, что и в Эттингене нам не придется много быть вместе, да еще и этот проклятый немецкий…

— Я тоже ненавижу этот язык, а говорят, что этот профессор еще более нудный, чем наши преподаватели.

— Я не сомневаюсь, — подхватила сестра, — ему, должно быть, никак не меньше ста восьмидесяти лет — иначе нас туда бы не отправили!

Последнее, что сообщил эрцгерцог своим детям, касалось даты их отъезда. Они должны были отправиться через три дня на маленькую узловую станцию на границе, пересесть здесь на поезд до Эттингена, а прибыв на место назначения, провести там три недели, занимаясь с профессором Шварцем, который был уже слишком стар для того, чтобы самому приехать в резиденцию эрцгерцога.

— Вас будут сопровождать, — объяснил отец, — барон Кауфлен и графиня Биронкаслер, которые станут следить за вашим поведением и успехами в науках. Если же таковых не будет, то по возвращении вам придется испытать всю силу моего гнева.

— Вот удовольствие торчать с этими старыми занудами, — заворчал Кендрик.

— Право, я чувствую, что готова сбежать, — задумчиво протянула Тина. — Единственная трудность в том, что… бежать нам, пожалуй, некуда.

Наступила тишина, прерванная радостным восклицанием Кендрика:

— У меня есть идея!

Тина внимательно посмотрела на брата.

— Но если твоя идея вовлечет нас в еще более серьезный конфликт с мамой, я, скорее всего, не поддержу ее, — проговорила она. — Ты ведь помнишь, чем уже один раз кончилось твое сумасбродство. — По сказано это было не с укоризной, а скорее с улыбкой.

Близнецы с самого своего рождения постоянно попадали во всевозможные переделки, в основном, конечно, из-за Кендрика. Он, с его живым воображением, время от времени создавал такие смелые планы, что расплата за них оборачивалась для брата и сестры нешуточными наказаниями. Тина шла на все эти проделки совершенно сознательно, исполняя любую прихоть брата, которого просто-напросто обожала.

Кендрик вскочил с дивана и зашагал взад-вперед по гостиной, выглядевшей, кстати, весьма захламленной. Слуги уже давно отчаялись превратить царящий здесь хаос хотя бы в какое-то подобие порядка.

Ружья принца, его хлысты для верховой езды, ракетницы, футбольные мячи и палки для поло соседствовали здесь вперемешку с палитрами и кистями принцессы, ее вышиваниями — которые сама она полагала вещами наискучнейшими, но выполняла по приказанию матери — и любимыми книгами, груды которых росли не по дням, а по часам. Они заполняли полки на стенах, валялись на столах, на креслах и даже на полу.

Кроме того, гостиная тонула в цветах, собственноручно собираемых Тиной в дворцовом парке и расставленных с таким изяществом и вкусом, какой едва ли можно было найти в других покоях дворца. Кое-где встречались и старые куклы, которые принцесса любила в детстве и не выбросила до сих пор; одетые в роскошные платья, расшитые драгоценностями, они украшали несколько унылую обстановку гостиной.