К узловой подходил парижский экспресс.

Носильщики забегали по платформе, занимая места, ибо поезд останавливался здесь всего лишь на пару минут.

Неожиданно для всех Кендрик широко и явно зевнул.

— Как меня утомило это ожидание! — обратился он, словно сам к себе. — Не пойти ли мне в книжный киоск да не купить ли каких-нибудь газет посвежей?

— Могу ли для вашего высочества это сделать я? — вновь осведомился барон.

— Нет, благодарю, я лучше выберу газеты сам, — равнодушным и вялым голосом ответил принц и, открыв дверь купе, вышел на платформу, не забыв, однако, оставить дверь приоткрытой.

К этому моменту должна была собраться и Тина.

Через пару секунд она тоже встала и точно так же, как брат, подошла к окну для того, чтобы якобы поинтересоваться гуляющей публикой.

Еще через несколько мгновений девушка увидела брата, делающего ей знак рукой, и сообщила сопровождающим как можно безразличней:

— Его высочество хочет, чтобы я тоже вышла. Я вернусь буквально через минуту. — Говоря это, девушка незаметным движением положила письмо, уже давно зажатое в руке, на свое пустое сиденье — и выпрыгнула на платформу.

Вслед ей раздалось какое-то напутствие графини, но, уже не разбирая слов. Тина метнулась к брату и, взявшись за руки, они побежали к экспрессу.

Проводники уже закрывали двери, а кондуктор приготовился дать последний свисток.

Кендрик рванул дверь купе первого класса и втолкнул туда Тину. Сам он вскочил на подножку уже на ходу, сопровождаемый бормотанием проводника о том, что в экспрессы в последний момент не садятся.

Брат и сестра рухнули на сиденья, едва переводя дыхание, и некоторое время молчали. Затем, когда поезд пошел уже на полной скорости, они наконец-то осознали, что план их практически выполнен — они сбежали, и на настоящий момент их сопровождающие сделать ничего не в силах.

Купе оказалось пустым, и только теперь Тина поняла, что брат немного задержался лишь из-за того, что подыскивал подходящее место.

Они поглядели друг на друга и одновременно разразились бурным хохотом.

— Теперь попробуй скажи мне, что я не гений! — веселился Кендрик. — Все было сделано — комар носа не подточит! Багаж перенесен, я сам видел, как его укладывали, и мы тоже здесь! Наше великое приключение, о котором мы станем рассказывать внукам, начинается!

— Ну, насчет внуков — не знаю, но папе и маме…

— Об этом не беспокойся, — успокоил брат, — когда барон прочитает написанное мной письмо, он не осмелится и словом заикнуться отцу. Будет слишком бояться потерять свое место.

— Что же такого ты написал? — полюбопытствовала Тина.

— Я написал, что мы решили погостить у одного из моих друзей недельку перед началом занятий. Находиться мы будем в полной безопасности, и потому ни ему, ни графине нет причин беспокоиться.

— И ты думаешь, это их остановит.

— Кроме того, , я пояснил, что ежели они расскажут все это отцу, то его гнев обрушится не только на нас, но и в первую очередь на них за то, что не сумели доставить нас в целости и сохранности туда, куда им было приказано.

— Бедняги! У них действительно нет выхода.

— Вот именно. Уж мы то знаем, как отреагирует на это отец, не говоря уже о маме! Словом, я совершенно уверен, что они будут молчать, как рыбы.

— Честно говоря, я тоже, — все-таки немного нервничая, согласилась и Тина.

— Ну а кроме всего прочего, даже вернись они во дворец и сообщи все родителям, — нас-то им уже никак не достать! Барону придется отыскивать нас в Париже, а это напоминает поиски иголки в стоге сена, — победно закончил Кендрик.

— А теперь больше всего на свете я хочу узнать, кто мы отныне такие и как нас зовут. — С этими словами девушка вынула из ридикюля маленькую баночку. — Наверное, стоит начать изменять наружность прямо сейчас, как ты полагаешь?

— Давай, — разрешил брат.

— Кстати, мама весьма удивилась, когда увидела, в каком парадном платье я собираюсь ехать в поезде, — вздохнула Тина и рассмеялась. — Она в очередной раз упрекнула меня в экстравагантности и заявила, что это платье и накидка предназначались для визита герцога Фэйверстоунского. — Конец фразы прозвучал в устах девушки уже печально и горько.

— Забудь о нем, по крайней мере на неделю, — поспешил ободрить ее брат. — Помни, теперь ты моя возлюбленная и помышлять не можешь о браке ни с кем иным!

— Ах, как я завидую твоим настоящим возлюбленным, — пробормотала Тина себе под нос и повернулась к маленькому зеркалу, висевшему в простенке между сиденьями. Глядя в него, она осторожно развязала под подбородком ленты изящной шляпки. Волосы под ней оказались уложены немного модней, чем это делалось обычно; локоны падали назад, можно сказать, по самой последней моде.

Виденштайн всегда гордился тем, что находится недалеко от Парижа, и благодаря тому, что большинство его жителей предпочитали французские моды, местные модистки всегда слепо копировали последние парижские костюмы, а парикмахеры всегда причесывали своих клиенток в лучшем столичном вкусе.

Старый парикмахер двора, занимавшийся прическами всех его дам не менее двадцати лет. недавно умер, и место занял его сын, который со всем пылом молодости решил, что именно прически принцессы Марии-Терезии и создадут ему мировую славу.

Эрцгерцогиня поначалу весьма протестовала против тех причесок, что делал он ее дочери, считая, что цвет ее волос и без всяких украшательств является слишком вызывающим, а потому причесывать Тину следует только в самом строгом стиле.

Но неожиданно дочь поддержал эрцгерцог, особенно когда услышал ее слова, обращенные к матери:

— Я не намерена выглядеть дурнушкой, мама, и, надеюсь, вы тоже не хотите, чтобы наш двор прослыл таким же унылым и безжизненным, как у бедной Мелани.

Говоря это. Тина прекрасно знала, что даже ее строгие родители находят свои и без того нечастые визиты ко двору старшей дочери чрезвычайно утомительными и скучными, а эрцгерцог даже как-то раз высказался в своей откровенной манере:

— Боже правый, да если бы я мог только подумать, что наш двор походит на эту могилу, я бы просто отрекся от престола!

Эрцгерцогиня, всегда относившаяся к вольному языку мужа весьма негативно, на этот раз промолчала, и вскоре вопрос о прическах принцессы был закрыт раз и навсегда.

И теперь, глядя на сестру, Кендрик думал, что в ее шелковом платье. собранном сзади пышными сборками и турнюром, украшенным оборками и плиссе, она вполне подходит для избранной себе роли.

Словно догадываясь о чем он думает. Тина обернулась, и брат увидел, что губы ее расцвели алой помадой, а и без того жемчужно-белая кожа густо припудрена.

— Ну, как я выгляжу?

— Сенсационно! — искренне ответил Кендрик. — На самом деле, ты выглядишь не то что соответственно роли, но просто бесподобно!

— Спасибо, — пропела девушка. — А когда мы доберемся до Парижа, я еще подкрашу и ресницы. В поезде это сделать просто невозможно, потому что рука может сорваться и тушь попадет в глаза. — Она уселась напротив брата. — А теперь расскажи мне подробно, куда мы направимся в Париже и что будем там делать.

— Первым делом, — с пафосом начал Кендрик, — позволь мне представить тебе виконта Вийерни…

Девушка удивленно посмотрела на брата.

— Но ведь… он реально существующий человек!

— Знаю. И тем умней с моей стороны будет представиться именно им.

— Ах да, настоящий виконт сейчас пребывает где-то на Востоке, — вспомнила Тина. — Но вдруг кто-нибудь в Париже знает, как он выглядит?

— Вряд ли. К тому же, как нам известно, французы — страшные снобы и даже спят с «Готским альманахом» под подушкой, а потому, возьми я фальшивое имя, как намеревался сначала, меня быстро разоблачат как самозванца.

— Понимаю, — согласилась Тина. Старый же виконт де Вийерни являлся другом их отца и был человеком крайне утонченным, впрочем на свой лад, и занимался собиранием всевозможных раковин, о которых писал книги, читаемые, разумеется, только моллюсковедами. Коллекция его была всемирно известна, и детям герцога позволялось приходить для ее осмотра.

По обстоятельство, радовавшее наследников куда больше, чем сами раковины, заключалось в том, что виконт был еще и страстный гурман, подававший на стол нежнейшие пирожные. Он даже настаивал на том, чтобы им, несмотря на юный возраст, наливали по бокалу отличного вина. И когда два года назад виконт умер. Тина была опечалена совершенно искренне.

Сын его унаследовал и титул, и коллекцию, но предпочитал жить не на родине, а на Востоке, где, как шепотом передавали друг другу в Виденштайне, у него были весьма странные и туманные интересы.

Вспомнив все эти обстоятельства, Тина поняла, что Кендрик абсолютно прав, присваивая себе титул, который не вызовет никаких вопросов, и что действительно вряд ли в Париже им встретится человек, знающий последнего виконта де Вийерни.

— А кто же я? — поинтересовалась она.

— Ты, конечно, не имеешь в реальности никакого двойника, — заявил брат. — Хотя, без сомнения, очень много мужчин хотели бы лицезреть такого двойника снова и снова. — Па ярких губах сестры мелькнула быстрая улыбка, и Кендрик продолжил уже более конкретно: — Теперь слишком многое зависит только от тебя. Тина. Мы оба прекрасно знаем, что у меня не было ни малейшего права вовлекать тебя в эту авантюру, а если ты попадешь из-за нее в какую-нибудь неприятность, то одному Богу известно, что сделает за это со мной отец.

— Но с какой стати мне попадать в неприятные истории? Я буду вести себя совершенно так, как нужно. А хочу я совсем немногого — посмотреть Париж и чуть-чуть поразвлечься.

Представив возможные последствия этих развлечений, Кендрик вздрогнул, но мосты были уже сожжены, да и ему самому никак не хотелось бросать сестру в скучном Эттингене, наслаждаясь в это время всеми удовольствиями парижской жизни.

— Я подумал о твоем имени и решил, что оно должно звучать немного театрально…