Елена Гайворонская - Круговой перекресток

У мамы задергалось побелевшее лицо. Но она сделала усилие и выговорила сдавленным голосом:

– Виктор Михайлов, твой настоящий отец.

Я хлопала глазами, услышанное не укладывалось в голове.

Мама достала носовой платок, промокнула глаза.

– Раньше мы жили в другом доме, в другом районе… Я росла полной, замкнутой девочкой с кучей комплексов. Меня никогда не считали красивой.

Среди родни как-то повелось с детства, что Клара – красавица, а я – так себе. Я не умела модно одеваться, не ходила на танцы, одноклассники воспринимали меня исключительно как безотказную простушку, у которой всегда можно списать математику или физику. А мне, как любой девушке, хотелось нравиться… И вот я встретила Виктора. Мне было семнадцать, ему двадцать семь… Отсидел за разбойное нападение и кражу. Он был первым, кто обратил на меня внимание. Рассказывал, что его осудили несправедливо, что мать умерла, пока был в тюрьме, отец погиб на фронте… Обычные байки заключенных, стремящихся вызвать жалость у наивных девочек… Но мне очень хотелось ему поверить, я безумно влюбилась… Забеременела. Конечно, родители были категорически против, и я ушла жить к нему – в комнату в коммуналке. Думала, все сложится хорошо, он начнет со мной новую жизнь, как обещал. Не вышло. Виктор любил выпить, а когда напивался, становился зверем. Крушил мебель, бил посуду, кидался с кулаками. Однажды я от него ушла. Витька пришел, в ногах валялся, умолял простить, обещал, что изменится. На какое-то время его хватило. А потом его дружок с зоны вернулся, и понеслось… Пьянки, скандалы, драки… Грозился, что, если я снова уйду, найдет и зарежет меня и ребенка. Я боялась. Он действительно был на многое способен. Но тебя он не трогал, ты была совсем крохой. До поры до времени. Однажды, ты уже начала ходить, а ходить ты начала рано, ты вообще была непоседой, Виктор пришел с работы вроде спокойный, я отправилась в ванную стирать… И вдруг услышала твой крик… Такой страшный… Я бросилась в комнату. Пока я была в ванной, Виктор достал бутылку водки, хлеб, колбасу, а ты пробегала мимо стола, споткнулась, схватилась за скатерть, дернула, бутылка упала и разбилась… Тогда он схватил нож и бросился за тобой… Ты забралась под кровать… Я увидела, что он стоит на четвереньках перед кроватью, в левой руке сжимает нож, правой пытается вытащить тебя, а ты все кричишь… У нас был старый утюг, газовый, очень тяжелый, он-то мне и попался… Я ударила им Виктора по голове. Он упал без сознания. Когда пришел в себя, никому ничего не рассказал… Я забрала тебя и ушла. Больше Витька меня не преследовал… Потом его прирезали в пьяной драке…

А в тот вечер я с трудом выманила тебя из-под кровати. Тебя трясло, к ночи поднялась температура… На другой день ты ничего не смогла вспомнить. Врачи сказали, что это шок, что память постепенно восстановится. Она восстановилась, но очень странно. Ты совершенно не помнила Виктора. Ни лица, ни имени, ни того, что было с ним связано. Когда тебя спрашивали про папу, ты хлопала глазенками, пожимала плечами и говорила: «Я не знаю»… И мы решили, что так Бог распорядился, чтобы мы смогли начать новую жизнь с белого листа. Поменяли квартиру. Я встретила Павла, он тебя удочерил. А то, что мы официально расписались уже после твоего рождения, кому какое дело. Все получилось бы, если бы не твои сны…

– Странно то, что никто из родни не проговорился, – удивилась я. – Особенно Клара с ее поганым языком.

– У каждого свой скелет в шкафу, – горестно усмехнулась мама, – многим есть что скрывать… У Клары был женатый любовник, про которого я знала. А Федечка… Несмотря на его скверный характер и пьяные выходки, в нем всегда оставалось место для странного благородства… Он живет по законам собственного ни на что не похожего кодекса чести… если он дал слово молчать, не проговорится даже под пыткой… – Мама улыбнулась белыми губами. – Мне его жаль. Иногда я смотрю на него и представляю – красивого, избалованного, вспыльчивого, офицером императорского полка лет этак сто назад… Он словно заблудился во времени и никак не найдет дорогу домой… Пожалуй, он последний из рода настоящих Соколовых. После него никого не останется…

– Зря ты скрывала это от меня.

– Я не знала, как сказать. Сначала ты была слишком мала, потом так неожиданно повзрослела… И Павел боялся, что ты станешь меньше его любить, когда узнаешь, что он не родной отец.

– Не родной? – Я закусила губу. Хотелось плакать, но слез не было – что-то выкипело внутри. – Да он лучший отец на свете!..

Я посмотрела за окно. На небо взгромоздилась огромная луна, ночь была на удивление светлой. Теперь я знала все. Требовалось только научиться жить с новым знанием. Я знала, кто может мне в этом помочь, если только еще не поздно… Так чего я жду?

Я бросилась к шкафу, выхватила джинсы, первый попавшийся под руку джемпер.

– Саня, куда ты?! – вскрикнула мама, бросаясь ко мне.

– Не волнуйся. Мне надо уйти. Надеюсь, теперь у меня все будет хорошо.

– Поедешь к своему новому знакомому?

– Да.

– Саня, может, не надо! – взмолилась мама. – Не повторяй моих ошибок! Ты же совсем его не знаешь!

– Вот и узнаю. Мам, пойми, наконец, твой опыт – он только твой, а у меня будет свой собственный. Я уже чуть не сделала самую большую ошибку, согласившись выйти за Артема. Мы бы только испортили друг другу жизнь.

Мама комкала в руках смятый платок, по щеке медленно катилась слеза, она силилась улыбнуться.

– И откуда в тебе столько силы? С виду тростиночка… Тоненькая, хрупкая, прозрачная, кажется: тронешь – сломаешь. Господи, как он посмел поднять на тебя руку?

– Потому что он не мужик, а дерьмо в глянцевой упаковке. Да и я тоже хороша… Красивой жизни захотелось… Счастье, что все случилось сейчас…

– Саня, прости меня…

– Перестань. – Я поцеловала ее в теплую щеку, волосы еще хранили больничный запах. – Мне не за что тебя прощать. Если я сегодня не приеду, значит, у меня все отлично. Я позвоню. И скажи папе, что я его очень люблю.

– Взрослая совсем… – вздохнула мама, – а я только сейчас это осознала… Как же ты быстро выросла…

Когда я подошла к квартире Сергея, вдруг почувствовала робость. Подносила руку к звонку и снова отдергивала… Сергей отворил сразу, будто ждал под дверью. Чуть осунувшийся, небритый, в простой футболке и старых протертых джинсах, домашний, бесконечно родной… При виде него у меня сжалось сердце и перехватило дыхание, так что в первую секунду я не могла произнести ни слова. Только стояла столбом и смотрела на него, а он на меня, и в его глазах таяла бесконечная нежность. А потом его лицо озарилось недоверчивой счастливой улыбкой.

– Саня… Сашенька… Радость моя… Я ждал, я знал, нет, я надеялся, что ты вернешься…

Мои ноги подкосились, и я упала ему на грудь. Сергей подхватил меня на руки, отнес в комнату, усадил на диван, осыпал поцелуями лицо, волосы, руки… И тут слезы хлынули из моих глаз. Я плакала навзрыд на груди лучшего в мире мужчины, понимала, что это глупо, и никак не могла остановиться. А он гладил меня по голове, как ребенка, и сбивчиво, жарко шептал ласковые слова. Когда я смогла говорить, рассказала ему все от начала до конца: про Артема, про бабушкину болезнь, про свои кошмары и неожиданно открывшуюся правду о моем рождении. Когда я выговорилась и замолчала, стало так тихо, что было слышно, как за стеной у соседей бьют часы. Сергей взял мое лицо в ладони, в его взгляде было столько участия и нежности, что я едва не заревела снова.

– Все позади, – сказал он твердо. – Больше тебя никто не обидит, я не позволю, ты мне веришь?

Я кивнула. Впервые в жизни я верила и не боялась.

Он прижал меня к себе:

– Я люблю тебя. Больше никуда тебя не отпущу…

– Я никуда не уйду. Я тоже люблю тебя.

– Правда?

– Правда. Я была будто заморожена, боялась полюбить, потому что постоянно чувствовала страх… И вот теперь все закончилось. Если я нужна тебе такая…

– Ты нужна мне, – перебил Сергей. – Ты очень мне нужна. Мне без тебя нечем дышать.

Счастье… Абсолютное, безмолвное, безмятежное, настоящее… У него глаза цвета крепкого кофе, голос нежный и страстный, шепчущий твое имя, и еще – терпкий запах разгоряченных, сладко содрогающихся тел… В нем нет небоскребов и «мерседесов», яркого света, громкой музыки, тусовок, шуршащих купюр… Нет ни правил, ни морали, ни приличий, ни стеснения… Есть только двое, я и он, и наш мир, в котором можно все, что доставляет наслаждение…

День встретил робким лучом, пытавшимся проникнуть в наш мир сквозь темные шторы. Я приподнялась на локте и смотрела на умиротворенное лицо спящего Сережки. Сходящиеся к переносице лохматые брови, резковатые скулы, воспаленные от поцелуев губы, ресницы – длинные, черные, изогнутые, трепещущие поверх щек, зачем мужику такие ресницы?! Не удержалась и легонько дотронулась пальцем. Сережка приоткрыл глаза, радостно улыбнулся:

– Доброе утро… Как спалось?

– Прекрасно…

– Санька… Я тебя обожаю… – Сережка склонился надо мной, поцеловал губы, шею, родинку на груди, кончиком языка дотронулся до мигом заострившегося соска, и горячая сладкая истома вновь овладела мной…

– Что ты делаешь? – прошептала я. – Перестань, ты просто маньяк…

Но мои пальцы уже впились в его шевелюру, и мои чресла устремились навстречу его жадной упругой плоти, вскоре мы оба взмыли к небесам, и наш мирок огласился музыкой хриплых стонов.

– Мы должны вылезти из постели, хотя бы для того, чтобы не умереть с голоду, – сказала я, когда мы оба вернулись на грешную землю.

– Проголодалась? – озаботился Сергей.

– Вообще-то да. Голодная как волк. Могу тебя проглотить.

– Не ешь меня, – взмолился Сережка. – Я тебе еще пригожусь.

– Я умею делать яичницу. Это одно из немногих блюд моего исполнения, которые можно есть. Мои кулинарные таланты стремятся к нулю.

– Ерунда, – убежденно сказал Сергей. – У тебя полно других талантов. Кстати, сам я неплохо готовлю.