— Улька, бессовестная, гулять убежала, мне не сказала ничего. Ванну приготовила, а покрыть скамью позабыла. Возьми, вот полотенце в корзинке — оно должно быть большое, покрыть скамью хватит.

Маленький человечек, взяв корзинку с полотенцем, подошел к скамье и, вздохнув, развернул розовую ткань и встряхнул её. Что- то длинное, тяжелое, темное, развернулось, словно жгут, и со стуком ударилось о мраморный пол. Даша оторопела. Из полотенца выпала змея, с темно серым туловищем и треугольной головой, по спине шел черный зигзагообразный рисунок. Ли закричал и замахал руками. Резким коротким броском змея словно подпрыгнула и вцепилась в шею Ли. Даша закричала и попыталась встать. В тот же миг змея отпустила шею карлика и, извиваясь по полу, заспешила удалиться. На пороге появился Никита, и мгновенно оценив обстановку, сдернул с прохода занавеску и кинул её перед гадюкой. Та приготовилась к новому броску. Длинный острый нож, просвистев в воздухе, пригвоздил её к месту, раскроив ей череп и войдя в щель, между мраморными плитами на полу. Даша стояла обнаженная, по колено в воде, как Афродита, вышедшая из пены морской, черные вьющиеся волосы закрывали её тело практически до колен. Бледная, дрожащая, словно в ступоре она не могла произнести ни слова. Никита кинулся к Ли. Тот дергался в судорогах, на шее виднелись две глубоких ранки, из прокушенной артерии, пульсируя, била струя крови. Одна сторона шеи стала мгновенно опухать и надуваться. Ли захрипел. Никита обернулся к Даше:

— Ему срочно нужна помощь, его к Петру надо! Может еще успеем. Дарья Дмитриевна, Вам надо к себе. Я о нем позабочусь.

Послышались голоса бегущей на крики дворни. Никита схватил то самое розовое полотенце, и попытался укутать Дашу. Та закричала не своим голосом. Бросив его, Никита взял её на руки и бегом понес в её комнату, успев скрыться за дверями за секунду до того, как в каминную влетели Порфирий с Марфой и еще десяток слуг. Быстро усадив ее, дрожащую как осиновый лист на постель, Никита накрыл её покрывалом по самую шею и кинулся назад в уборную. Картина, развернувшаяся перед слугами, была страшной. Оборванная занавесь, мертвая гадюка и задыхающийся. бьющийся в судорогах Ли.

— Ой, матушки! Что случилось! Ой, люди добрые! Убили… Марфа голосила, упав на колени перед порогом. Порфирий подошел к Никите

— Что делать будем? Не выживет ведь, в нем весу как в ребенке, а она его прямо в шею. Если б в руку или ногу — другое дело, а тут — посмотри, он ведь пухнет весь.

— Запрягай лошадь, надо что есть духу к Федяевым. Петрушка хоть и павлин надутый, да чай не зря в академиях учился, может и придумает чего.

— Откуда гадюка то?

— Видно оттуда же откуда и волки. Подложили, думали барышня возьмет, а тут, вишь как — карле досталось. Ну ка, подсоби мне.

Никита подхватил Ли на руки. Шея и лицо того опухало на глазах. Он силился что- то сказать, но язык во рту распух и не слушался его. Порфирий кинулся за лошадью. Растрепанная, заплаканная Марфа побежала в комнату Даши. Слуги с ужасом в глазах толпились в каминной перешептываясь. Марфа, обернувшись, прикрикнула на них, велела убираться в людскую и, хлопнув дверью, вошла к Даше. Та сидела, ни жива, ни мертва, в том положении, в каком её Никита оставил на кровати, забившись в дальний угол, дрожа, натянув покрывало под самый подбородок. Марфа со слезами кинулась к ней, обняла её, прижала её голову к своей груди и, залившись слезами, запричитала:

— Дитятко моё, да у кого ж рука поднялась, да кто ж это удумал то! Что ж за беды на нашу голову! Ведь на волосок от смерти была! Полицию надо, Полицию! Батюшке вашему отписать немедля.

Даша, не шевелясь, смотрела в одну точку. В комнату вошел Никита.

— Все, барышня, отправили страдальца, Порфирий сам, лично к Федяевым повез, авось поспеют.

Марфа встала и, схватившись за сердце и охая, подошла к Никите.

— Да что ж это делается то! Никитушка! Ты посмотри на неё! Она ж как мертвая сидит. Холодная вся, как лед, дрожит, ни слова не промолвила за все время!

Никита, не отрывая от Даши взгляда, попросил Марфу:

— Мать, ты б послала кого прибрать там, а то там беспорядок такой! Пол в крови. Гадину эту я на задний двор выкинул. Здоровая! У нас таких я не видел.

— Да кого туда ночью сейчас загонишь — пойду сама все вымою. Ты побудь с ней, побудь, пока я приберу там, да потом поди Ульку поищи. Где мерзавка ходит в такое время! Ей бы при барышне сейчас быть.

Марфа вышла и, шаркая ногами, заторопилась в уборную. Некоторое время слышался плеск воды и ворчание, затем опять шаркающей походкой она заспешила прочь. Тишину нарушал сверчок, поющий где-то в углу под окном. Никита зажег свечу, взял холодные Дашины руки в свои и поцеловал их:

— Даша, Дашенька, все закончилось, слышишь, Дашенька! Его повезли к доктору. Петруша его спасет, обязательно, вот увидишь!

Послышались шаги. Марфа заглянула в комнату:

— Ты бы, Никитка, шел за Улькой — то, а я здесь с ней посижу…

— Не надо, мать, иди отдыхай, я здесь побуду пока, а как ей полегче станет — лягу в каминной. А Ульку я сейчас кликну, ты иди, ложись.

— Виданное ли дело — ночью в хозяйской комнате мужику… — ворча Марфа удалилась.

Даша сидела без движения, по-прежнему смотря в одну точку. Сейчас даже голос Никиты не имел на неё влияния. Никита встал и вышел из комнаты. Звякнуло стекло. Через минуту он вернулся с бокалом коньяка. Подойдя к Даше, он влил ей добрую половину напитка в рот. Даша закашлялась, кровь бросилась ей в лицо. Она разрыдалась и с кулаками накинулась на Никиту.

— Да как ты! Как ты смеешь…

— Ну вот, хорошая, моя, вот и пришла в себя, все хорошо, слышишь, все будет хорошо, — он держал рыдающую и пытающуюся поколотить его Дашу за руки.

— Ну почему я! — Даша билась в истерике, — Почему я!? Почему это происходит? С тех пор как я вернулась, — ни одного спокойного дня, а теперь вот это! Кому я сделала плохо?! Кто хотел меня убить?! Никита, Никита, ну что ты молчишь, как дубина! — она вырвалась из его рук, покрывало сползло, в тусклом свете свечи обнажив её грудь. Она не замечала этого, она глядела на Никиту, а тот, словно во сне, обнял её и поцеловал. Он целовал её глаза, мокрые от слез, губы, шею. Точно в бреду, Даша шептала:

— Никитушка, мой Никитушка, мой любимый, не оставляй меня никогда, слышишь, не бросай меня одну. Люблю тебя…

Никита уже не мог остановиться. Свеча погасла, и темнота накрыла обоих. В объятьях Никиты Даша согрелась и расслабилась. Его поцелуи разожгли в ней желание, которого она раньше не испытывала. Он шептал ей на ухо что любит её, что всегда любил, с самого детства, что жизнь отдаст за неё и всегда будет с ней. Он обнимал её, и она чувствовала, как бьется в груди его сердце. Его поцелуи становились все увереннее и настойчивее. Запретные доселе ласки ей так нравились, что она даже не думала останавливать его. И только когда она поняла, что сейчас всё случится — она испугалась:

— Нельзя, Никита, не смей…Я боюсь…

— Чего…

— Всего… того, что будет

— А что может быть страшного, чего ты так боишься

— что будет больно!

— Маленькая моя, я и забыл, что твой муж уехал прямо со свадьбы. Так ты и не стала женой по настоящему….Больно только чуть-чуть сначала, — он поцеловал её в губы. Она закрыла глаза. Резкая боль, короткий вскрик, поцелуи и ласки Никиты, в которых она тонула как в омуте, и она уже не помнила сегодняшнего страха. Она не желала думать, что было раньше, и что будет потом. Она чувствовала его в себе, сливалась с ним, была его продолжением. Волна наслаждения, откуда-то снизу прокатилась по всему её телу, сладкими судорогами, словно взрывая мозг. Даша охнула и обняла Никиту так крепко, как только смогла. Слезы потекли по её лицу. Никита, целуя её, вытирал их.

— Тебе было хорошо? — Он с улыбкой смотрел на неё

— Я не знала что это так хорошо!

— Я так тебя люблю. Правда, было не страшно.

— Мне с тобой ничего не страшно. Только будь со мной, всегда будь со мной. Я люблю тебя.

Рассвет застал их в постели, в объятиях друг друга.

* * *

Даша проснулась от скрипа половицы в комнате. Открыв глаза, она обнаружила себя в объятиях Никиты, который тоже сонно поднял голову с подушки и огляделся вокруг. Около постели, зажав рот руками и округлив свои синие глаза, стояла Ульяна. Даша с Никитой сообразили мгновенно, что их застали, и что за этим последует. Ульяна отступила в сторону двери. Никита одним прыжком оказался у двери и закрыл её на ключ. Поспешно натянув одежду, он присел на кушетку возле кровати:

— Дашенька, а ведь она Федору проболтается, это точно. А Федька у нас хуже бабы. Вся дворня знает, как хороша его Ульяна, он уж всем похвастал.

— Барышня! О чем это он! Барышня, я все объясню, простите…

— О чем это он? — Даша встала с постели. Пятно крови на её простыне говорило само за себя. Даша накинула пеньюар, сдернула простыни с кровати и свернула их клубком:

— Надо сжечь! Никита, кинь в камин, выйди, мне с ней поговорить надо.

Никита вышел, заперев комнату снаружи и кинув простыни в камин, затем подложил несколько поленьев и зажег. Сухие дрова весело запылали язычками оранжевого пламени и белый комок простыней занялся сгорая и унося с собой их тайну. Этой ночью она стала его, Даша принадлежала ему, он так сильно этого хотел. Как ему теперь с этим жить, и что будет потом. Он знал, что должен найти, во что бы то ни стало того, кто хотел зла его любимой, и чувствовал себя самым счастливым от воспоминаний о прошедшей ночи, она шептала, что любит его. Она его действительно любила.

Даша подошла к Ульяне, та упала на колени перед ней.

— Где ты была всю ночь

— С Федькой, барышня, с Федькой. Простите меня, пожените уж нас поскорей, а то позору не оберемся.