Маркус хмыкнул:

– Хорошо сказано.

Мо подперла щеку рукой.

– Это очаровательный домик. Держу пари, что у вас тут целый день солнце. Солнце – это хорошо. Когда светит солнце, чувствуешь себя лучше. Вы согласны? А цветы у вас растут?

– Да, вы бы видели, как распускаются тюльпаны весной. В прошлом году я подолгу копался в саду после несчастного случая. Не хотел заходить в дом, противно было сидеть в четырех стенах. Я приделывал инструменты к длинным палкам и работал. В апреле и мае сад переливается всеми цветами радуги. Если будете проезжать мимо в это время, остановитесь и посмотрите сами.

– С удовольствием. Я боюсь спрашивать, но скажите, вас не обидит, если я уберу и помою посуду?

– Вовсе нет. Терпеть не могу мыть посуду. Чаще всего я ем из бумажных тарелок. Мерфи тоже.

Мо рассмеялась. Мерфи застучал хвостом по полу.

Мо налила в раковину горячую воду, добавила жидкого мыла. Маркус подал ей тарелки. Через двадцать минут вся посуда была вымыта.

– Как насчет того, чтобы что-нибудь выпить? У меня есть отличное вино. Рождество вот-вот кончится.

– Вино так вино, – согласилась Мо.

– Что это вы вдруг стали со всем соглашаться? – Маркус подмигнул ей. – Чем вы занимаетесь, Морган Эймс?

– Я – архитектор, проектирую торговые центры – большие, маленькие, магазинчики. Я мечтаю проектировать мосты. Я никогда не пробовала, но мне почему-то очень хочется. Я сейчас работаю в фирме, но думаю на следующий год открыть собственное дело. Это, конечно, смелая идея, но если я собираюсь когда-нибудь начать, то лучше больше не откладывать. А вы работаете дома или в офисе?

– Дома. Большую часть времени. В офисе появляюсь редко. У меня есть несколько сотрудников… Я их называю моими ногами. В общем, дела идут хорошо.

– Послушайте, Маркус, где вы вчера спали? До меня только сейчас дошло, что у вас одна спальня.

– Я спал здесь, на кушетке. Она широкая и глубокая, так что мне было очень даже удобно. А что вы думаете о моей елке? – спросил он гордо.

– Вы ее очень красиво нарядили. А запах просто опьяняющий. Я всегда любила Рождество, с самого детства. Мама говорила, что в канун Рождества я всегда заболевала, не могла дождаться Санта-Клауса.

Мо встала под елкой и представила себе, что она стоит дома и ждет, когда Кейт наденет ей на палец кольцо. Ей так сильно этого хотелось, что на глазах выступили слезы. Она быстро смахнула их и притворилась, что это дым щиплет глаза, но вспомнила, что камин работает на газе.

– Я тоже больше всех праздников любил Рождество. Я всегда боялся, что Санта-Клаус пропустит наш дымоход или у него сломаются сани. Я так хорошо себя вел весь декабрь, что отец называл меня святым. Что с вами? Что-то случилось? У вас такой вид, словно вы потеряли близкого человека. Если хотите мне что-нибудь рассказать, я готов вас выслушать.

Хотела ли Мо рассказать? Она оглядела комнату, взглянула на человека в инвалидном кресле и собаку у его ног. Почему бы не поговорить с этим человеком, ведь она никогда больше его не увидит? Может быть, он даст ей какой-нибудь совет. Мо кивнула и протянула свой бокал.

Только закончив свое печальное повествование, она поняла, что все еще стоит возле елки. Она тяжело опустилась на стул, сознавая, что перепила. Ей хотелось снова заплакать, но тут она увидела беспомощный взгляд Маркуса.

– Все мы делаем большие глупости, по крайней мере, раз в жизни. Кажется, пришел мой черед. – Мо снова протянула бокал.

Маркус откупорил еще одну бутылку. Мо заметила, что его движения замедленны. Возможно, он не привык так много пить.

– Не думаю, что из меня получится хороший пьяница. Я никогда в жизни так много не пила.

– Я тоже. – Вино выплеснулось из бокала. Мерфи слизал его.

– Я не хочу, чтобы меня рвало. Кейт пил слишком много, и его иногда рвало. Меня тошнило от одного его вида. Печально, не так ли?

– Я всегда терпеть не мог людей, которые не умеют пить, – сказал Маркус.

– Вы это так смешно произнесли, – почти пропела Мо.

– А вы произнесли это так, словно собираетесь запеть. Вы и в самом деле собираетесь? Надеюсь, вам медведь на ухо не наступил. – Он лукаво взглянул на нее.

– Ну и что, если и наступил? Ведь когда поешь, поет душа. Тем более, вы собирались петь рождественские гимны для Мерфи. Вот и споем вместе.

– Похоже. – Маркус опустил ступеньку на кресле и пересел на стул возле елки. – Давайте просто посидим вместе под деревом. Сидеть не хуже, чем стоять… по-моему. Пойди сюда, Мерфи, будешь с нами.

– Сидеть хорошо. – Мо икнула.

Маркус похлопал ее по спине и обнял за плечи. Мерфи с радостным лаем прыгнул хозяину на колени.

– Скажите, что конкретно у вас не в порядке? Или с моей стороны невежливо спрашивать? – Она отхлебнула прямо из бутылки.

– Смотря что вы хотите спросить. Я не понял. Спросите еще раз.

– А?

– О чем вы спрашивали?

– О чем… о чем… все ваши части работают?

– Нет, вы говорили что-то другое. Зачем вам знать, все ли… мои части работают? Я вас что, привлекаю? Или вы хотите украсть мою собаку? Заведите себе свою, черт возьми. А все мои части работают превосходно.

– Ну не злитесь, не злитесь. Когда вы в последний раз пользовались ими? Я хочу сказать… откуда вы знаете, что они работают?

– Я знаю! Вы что, хотите воспользоваться мной? Я могу разрешить, а могу и не разрешить.

– Вы пьяны.

– Да, но это вы меня напоили. Вы и сами не трезвее.

– Естественно. Вы ведь все время мне подливаете. Но знаете, мне все равно. А вам, Маркус?

– Мне нет. А что вы собираетесь делать с этим типом, который ждет вас? Рождество уже почти прошло. Неужели вы думаете, что он так и сидит под елкой?

Мо покачала головой и заплакала. Мерфи вилял хвостом и слизывал ее слезы.

– Не плачьте. Этот сопляк не стоит вашего мизинца. Мерфи бы он не понравился. Собаки хорошо чувствуют людей.

– Кейт не любит собак.

– Я так и знал. Больше и говорить не о чем! – Это прозвучало так драматично, что Мо захихикала. Это было мало похоже на поцелуй, потому что она хихикала, Мерфи совал свою морду, а Маркус неловко коснулся губами ее щеки.

– Очень мило, – хмыкнула Мо.

– Мило! Мило! – взревел Маркус в притворном гневе.

– Ну, приятно.

– «Приятно» звучит лучше, чем «мило». Мне никто раньше этого не говорил.

– А сколько раз было «раньше»?

– Не ваше дело.

– Действительно, это не мое дело. Давайте споем. «Бубенчики», например. Вряд ли мы сейчас вспомним что-нибудь получше. Сколько осталось до конца Рождества?

Маркус взглянул на часы.

– Несколько часов. – Он поцеловал ее снова, на этот раз не так неуклюже. Мерфи тоже принимал участие, облизав их обоих.

– Мне понравилось.

– Конечно, понравилось. Вы очень хорошенькая, Мо. Ужасное имя для девушки. Но Морган мне нравится. Я буду звать вас Морган.

– Мой папа хотел мальчика. А родилась я. Очень печально. Сколько раз я повторила эти слова за последние несколько часов? Много. – Она вскинула голову и запела: – «Бубенцы, бубенцы…»

Маркус стал фальшиво подтягивать. Они обнялись, смеясь как сумасшедшие.

– Расскажите мне о себе. У вас есть еще вино?

– На кухне. Там справа полка.

Мо с трудом поднялась на ноги, проковыляла на кухню, откупорила бутылку и принесла в гостиную.

– Из закуски осталась только индейка.

– Люблю предусмотрительных женщин.

Маркус принялся есть, внимательно глядя на сидящую рядом девушку. Он нисколько не опьянел, но немного притворялся. Зачем? Она была хорошенькой и милой. И он ей тоже нравился, он это чувствовал. Инвалидное кресло не отпугивало ее, как других женщин.

Она, правда, была немного взбалмошной и своевольной. Но поделилась с ним, совершенно чужим человеком, своими горестями. И Мерфи она нравилась. Да и ему тоже – он даже уступил ей свою комнату. А теперь она сидит и ждет, когда он начнет рассказывать о себе. Что ей рассказать? О чем умолчать? Почему он не мог быть таким же открытым, как она?

– Мне тридцать пять лет, – начал он. – Я владелец и управляющий семейной инженерной фирмой. У меня надежный заработок и в перспективе хорошая пенсия. Этот маленький дом – моя собственность. Люблю собак и лошадей. И кошек. Я почти привык к этому креслу. Я вполне самостоятельный. К людям старше меня отношусь с уважением. В детстве был бойскаутом и получил множество наград. Как-нибудь покажу. Раньше я катался на лыжах. Я хожу в церковь, правда, не часто. У меня нет ни… сестер, ни братьев. Я стараюсь не загадывать намного вперед и не слишком часто думать о прошлом. Это не значит, что я не строю планов на будущее, но в моем положении один день – уже большой срок. Вот и все.

– Ну что ж, ваша жизнь кажется не такой уж плохой. Я уверена, что у вас все будет хорошо. Нам приходится мириться с некоторыми вещами… Кресло… Это еще не конец света. Вам неприятен этот разговор? Ладно, поговорим о чем-нибудь другом.

– Что бы вы почувствовали, если бы вернулись домой в канун Рождества и увидели Кейта в инвалидном кресле? Что, если бы он сказал вам, что не сообщал о себе, потому что не хотел видеть вас несчастной? Как бы вы отнеслись к тому, что он не сможет ходить? Что, если бы он сказал, что вы будете его единственной опорой?

Он ждал. Она молчала.

– Не надо было спрашивать меня об этом сейчас, я плохо соображаю. Мне хочется петь. В прошлом году я не пела, потому что мне было слишком грустно. Вы спрашиваете о настоящем или о прошлом?

– Какая разница? – сухо спросил Маркус.

– Разница есть. В прошлом году я бы… я бы сказала, что это не важно, потому что я люблю его… А все его части… работают?

– Не знаю. Это я к примеру. – Маркус отвернулся, чтобы спрятать улыбку.

– А сейчас… Не знаю. Наверное, жалела бы его. Кейт очень… не знаю даже, как сказать. Я бы справилась с такой ситуацией, а он нет. Он бы впал в депрессию и сдался.