Покачав головами, девушки вышли из дома вслед за леди Бэйнтон и Ниссой и направились к черной барже, откуда доносились жалобные крики бедной Кэт. Внутри каюты с королевой находились Норфолк, Томас Кранмер и Стивен Гардинер. Все четыре женщины, поднявшись на борт, бросились утешать свою госпожу. Герцог Саффолк, лорд Бэйнтон и прочие члены Тайного совета сели на другую баржу, в которой также находились солдаты. На третьей барже плыли служанки, исповедник королевы и еще один отряд солдат.

Баржи двинулись вниз по реке, прошли под Лондонским мостом, на перилах которого все еще торчали головы Фрэнсиса Дерема и Томаса Калпепера. К счастью, глухие черные занавеси в каюте уберегли королеву от отвратительного зрелища гниющих голов ее любовников. На ступенях Тауэра уже дожидался констебль сэр Джон Гейдж, который почтительно приветствовал Кэтрин Говард так, будто ничего не изменилось, будто она все еще королева и просто заехала с визитом.

Плачущей, дрожащей королеве помогли сойти с баржи. Ее привели в особые покои в доме лейтенанта, предназначенные для королевских особ. И Кэт не могла не думать, что когда-то в этих самых комнатах находилась ее кузина Анна. Вечером того же дня к королеве прибыл епископ Линкольн, чтобы ее исповедовать. И Кэтрин исповедалась, но это не принесло ей успокоения.

Тем временем Тайный совет, желая смягчить сердечные муки короля и добиться казни Кэтрин Говард как можно скорее, пока король не успел над нею сжалиться, поставили Большую государственную печать вверху Акта о государственной измене и написали: «Le Roi le veut», что по-английски означало «Король этого желает». Таким образом королю необязательно было собственноручно подписывать документ, который надлежало затем прочесть в обеих палатах Парламента и огласить так называемую Королевскую санкцию. Только после этого можно было казнить и Кэтрин Говард, и Джейн Рогфорд. Все было официально.

Разумеется, по воскресеньям казни не проводились, так что Кэтрин Говард получила еще один день жизни. Вечером воскресенья сэр Джон Гейдж испросил позволения навестить Кэт, и позволение было дано.

Учтиво поклонившись, он заговорил, стараясь, чтобы голос его звучал как можно мягче:

– Мадам, казнь назначена на завтрашнее утро. Мы придем за вами в семь. Советовал бы вам исповедаться, если желаете облегчить душу. Если вы желаете что-то еще, мадам, и в моей власти выполнить желаемое, вам нужно лишь попросить.

Он снова поклонился. Дамы в тревоге застыли, ожидая нового приступа истерики. Но Кэтрин Говард сказала:

– Сэр, пусть мне принесут колоду, на которой должно окончиться мое скорбное существование. Я хотела бы научиться правильно класть голову – хочу напоследок произвести хорошее впечатление. Больше я ни о чем не прошу. Однако благодарю за предложение.

Комендант Тауэра был ошеломлен ее просьбой, однако сказал:

– Ее принесут немедленно, мадам.

И, поклонившись снова, поспешил уйти.

– Как вы можете? – прошептала Бесси Фицджеральд. Ее голубые глаза в ужасе расширились. Девушка не могла поверить, что завтра в это время дорогая подруга будет уже мертва. Ведь она так молода! А молодые не должны умирать.

– Анна встретила смерть с большим изяществом и достоинством, – ответила Кэт. – Она была одной из клана Говардов, и я тоже Говард. Мне следует брать с нее пример.

– Что будет с нами, когда все закончится? – спросила Кейт Кэри у леди Бэйнтон. – Что с нами сделают?

– Разумеется, отправят по домам, – ответила леди Бэйнтон. – Отныне королевский двор не место для молодых девушек. Мрачное и скучное это место – дом короля без королевы.

– Генрих недолго пробудет без жены, – резонно заметила Кэтрин. – Он не из тех мужчин, что могут обходиться без женщины. Я слышала, что он уже вовсю празднует свою скорую свободу. Говорят, что он утешается с Элизабет Брук и весьма благоволит к нашей давней подруге Анне Бассет.

– Бога ради, откуда вы все это узнали? – опешила леди Бэйнтон.

– Слуги в Сайон-Хаус прекрасно осведомлены, – ответила Кэт. – Они болтали с нашими камеристками, которые, в свою очередь, были не прочь порассказать все мне – стоило лишь попросить.

– Про Элизабет Брук давно ходит дурная молва, – с презрением заметила леди Бэйнтон. – Она охотно ложится в постель с любым желающим. А что до госпожи Бассет, то она бесстыдница – принимать подарки от женатого мужчины! Когда-нибудь она плохо кончит, помяните мои слова.

Вопреки всему леди Бэйнтон успела полюбить Кэтрин Говард.

– Она всегда так гордилась лошадью и седлом, которые подарил ей король, – сказала Нисса. – Думала, что это ставит ее выше всех нас. Очень заносчивая особа, хотя ее сестра довольно милая девушка.

Кэтрин Говард улыбнулась Ниссе – женщине, которую она называла своей лучшей подругой.

– Скоро ты снова будешь дома, в своем поместье, – сказала она. – Я знаю, как ты обрадуешься. Сколько сейчас твоим малышам? Наверное, они очень подросли с тех пор, как ты видела их в последний раз. Кто о них заботится? А мне не суждено было стать матерью. – Она горестно вздохнула. – Наверное, это к лучшему. Посмотри на маленькую Бесс, дочку кузины Анны. Она совсем одна, боится приблизиться к отцу. Хотела бы я знать, что с ней станется, когда она вырастет.

Нисса рассмеялась.

– Сколько вопросов, Кэт! Первого марта Эдмунду и Сабрине стукнет годик. Разумеется, они успели подрасти, потому что им было всего пять месяцев от роду, когда я уезжала из Уинтерхейвена. Заботится о них моя мама, никому больше я бы детей не доверила. Я часто думаю, какие они сейчас, и буду очень рада снова увидеть долину реки Уай. Мы как раз успеем туда к началу весны, если я сумею убедить короля отпустить Вариана и вернуть ему имение Уинтерхейвен.

– Сколько бед я тебе причинила, – с сожалением произнесла Кэт. Она внезапно сделалась печальной.

– Да, – согласилась Нисса, и остальные застыли в ужасе, но затем Нисса продолжила: – И все равно я тебя очень люблю, Кэтрин, и горжусь тем, что ты называешь меня своей подругой.

Небесно-голубые глаза Кэт заволокла дымка слез, и она спросила:

– Вы меня не забудете? И станете за меня молиться?

Нисса обняла подругу.

– Да, я стану за тебя молиться. И разве я могу забыть тебя, Кэтрин Говард, после всех тех приключений, которые мне пришлось испытать по твоей милости? – Нисса засмеялась, но голос ее дрожал. – Я ни о чем не жалею.

– Говарды нашли тебе прекрасного супруга и тем самым спасли от Генриха Тюдора, – сказала Кэт. – Ты встретила любовь, Нисса. Знаю, что ты и сама понимаешь, какое счастье выпало на твою долю. Грустно, что любовь забыла про меня! Даже король, который не скрывал своей страсти, всего лишь желал меня, ему хотелось, чтобы рядом была красивая молодая жена, чтобы ему все завидовали. Мэнокс и Дерем просто хотели меня соблазнить. Вот Том Калпепер, тот немного любил меня. Но, подозреваю, ему нравились опасные игры. Он сделал ставку и надеялся выиграть. Ах, Нисса, похоже, я так и не узнала, что такое настоящая любовь!

Нисса не успела ответить. Внесли колоду и поставили прямо в центре королевской камеры. Кэтрин Говард смотрела на этот предмет как зачарованная. На этом куске дерева закончится ее жизнь. Нагнувшись, она коснулась колоды рукой. Она была гладкой и холодной. Кэт поежилась.

– Завтра утром леди Бэйнтон и леди де Уинтер будут моими помощницами в последнюю минуту. Кейт, Бесси! Вы тоже пойдете с нами, но я освобождаю вас от столь страшной обязанности. Не сомневаюсь, однако, что вы с радостью услужили бы мне и в этом деле, если бы я попросила. – Кэтрин взглянула на Ниссу и леди Бэйнтон. – А теперь помогите мне, я хочу попрактиковаться.

Дамы помогли Кэтрин встать на колени. И шея молодой женщины коснулась колоды в первый раз. Право же, это оказалось совсем нестрашно. И все закончится очень быстро. Кэтрин подняла голову, затем снова нагнулась и вытянула шею вперед. Так повторила она несколько раз. Затем, с видимым удовлетворением, встала на ноги и воскликнула:

– На ужин я хочу мяса! И пирог с девонскими сливками, и самое лучшее вино, что найдется в королевских погребах! Пошлите к сэру Джону, пусть достанет все это.

Ужин, который подали королеве в ее последний вечер, был довольно скромным. Тушенные в белом вине креветки, каплун в лимонно-имбирном соусе и большой кусок говядины, артишоки в сливочном масле с лимоном, хлеб, масло, сыр. Пирог оказался огромным, со сладкими взбитыми сливками. Они осушали кубок за кубком, не чувствуя опьянения. Потом девушки вспоминали, как были фрейлинами Анны Клевской, и леди Бэйнтон, слушая их истории, хохотала до колик.

Слишком быстро пролетела ночь! Вдруг оказалось, что уже шесть утра. Служанка втащила в камеру ванну, и Кэт выкупалась. Затем ей помогли надеть исподнее и платье черного бархата с черной с золотом парчовой нижней юбкой. Пришлось, однако, спороть большой стоячий воротник ее платья… Чудесные каштановые кудри Кэт зачесали на самую макушку ее маленькой головы. На ножках были туфельки с закругленными носами. Кэтрин Говард не надела украшений.

Ее дамы тоже облачились в траур, в простые черные бархатные платья. На леди Бэйнтон был французский чепец, отделанный золотой тесьмой и жемчугом. Бесси и Кейт предпочли надеть плоские бархатные чепчики, украшенные жемчужинками и перышками цапли. А Нисса убрала волосы под золотую сетку – такая прическа всегда очень нравилась Кэт.

Пришел духовник королевы, и она исповедалась, запершись со священником в своей спальне. Последняя исповедь королевы не отняла много времени. Потом наступила очередь церемонии стука в дверь. Нисса медленно распахнула дверь, за которой стояли все члены Тайного совета, за исключением герцога Саффолкского, который в ту ночь заболел, и герцога Норфолкского, который позже признался, что был не в состоянии смотреть на казнь своей племянницы.

– Время пришло, мадам, – возвестил граф Саутгемптон.

У Ниссы екнуло сердце. Но Кэт просто кивнула и сказала: