Материнские чувства, сострадательность личным проблемам сотрудников я давлю в себе нещадно. Могу наорать, ледяным обращением заморозить, выставить за дверь своего кабинета, гарантировать увольнение, высмеять, заставить трудиться в выходные дни. Но за глаза меня почему-то называют не «Мымрой», а «Леди». Слышала, как говорят по телефону: «Наша Леди спуску не дает. Но если что-то архиважное — все к ней».

Что правда, то правда. Выручала глубокой ночью Игорька из милиции, когда его заграбастали по подозрению в распространении наркотиков. Требовала, чтобы травматологи в больнице показали мне рентгеновский снимок Настиной ноги. В рентгенах костей, естественно, не смыслю ни бельмеса. Но ведь врачи, под мое сосредоточенное пыхтение, признали: операция прошла неудачно, необходимо повторное хирургическое вмешательство, иначе останется хромота. Сейчас Настя скачет козочкой, помнить забыла, как шлепнулась на катке.

Со мной работает молодежь, поэтому неприятности случаются с ними, как правило, ночью. И мчусь на выручку я вместе с мужем. Точнее — вылетаю первой, Максим вызванивает Майку, чтобы контролировала спящего Гошку, потом следом едет на такси. Адреса не меняются: либо отделение милиции, либо больница.

Максим входит эффектно: застывает на пороге, весь из себя большой, элегантный и страшно деловой. Окидывает взглядом и безошибочно выбирает главного. Здоровается, представляется, протягивает карточку, в которой он значится как помощник и советник депутата Госдумы. Что истинная правда. Как и то, что у Максима карточек — на все случаи жизни. Есть даже «Почетный снайпер ФСБ». Когда я пыталась выведать у мужа, существуют ли подобные звания в действительности, Максим картинно оскорбился:

— Меня, перворазрядника по стрельбе, заподозрить в подлоге?

— Ты же футболом занимался!

— Что не мешало мне время от времени постреливать.

«Снайпера» Максим предъявляет в крайних случаях. И еще говорит, что современные люди перестали доверять своим глазам и ушам, что напечатанные типографским способом титулы действуют на них магически. Небольшая картонка с российским флагом способна сделать больше, чем разумные аргументы.

Далее, в милиции, Максим просит представиться официальных лиц.

Вредно уточняет и приказывает мне:

— Лидия Евгеньевна, запишите. Майор Соколов Владимир Александрович. Также присутствует дежурный сержант… ваши фамилия-имя-отчество? Или (в больнице): доктор Сердюков Павел Никитич. Лидия Евгеньевна, — это мне, склонившейся над блокнотом, — не Никитович, а Никитич, верно? Дежурный врач. А должность? Заведующий отделением, заместитель заведующего? Просто врач третьей категории?

Переписанные официальные лица ведут себя не в пример тому, как полчаса назад, когда орали, где меня видели с моим подозрением на аппендицит у Наташи, или утверждением, что Петр в аварии невиновен.

Но не совсем уж я от мужа зависимая. Бывало — сама разруливала ситуацию, предварительно взяв на перо милиционеров и докторов.

Тогда Максим входил, мгновенно понимал суть положения, барски-устало вздыхал, вручал карточку «Члена совета Хельсинкского соглашения по правам человека», зевал — вполне натурально, потому что, вырванный из теплой постели, отчаянно желал спать, — говорил, что ждет меня в машине.

На обратном пути домой, сидя за рулем, Максим критиковал меня за ошибки в руководстве фирмой. Мол, относятся ко мне как к палочке-выручалочке, приучать сотрудников к семейно-кастовым отношениям — чистая азиатчина. Они должны знать и соблюдать дистанцию.

— Знают они, — оправдывалась я. — Только в самой безысходной ситуации обращаются.

— У Наташи заболело в животе — это безысходная ситуация?

— Даже анализа крови не сделали, когда привезли по «скорой»! А у Наташи дедушка умер от перитонита, вызванного воспалением аппендикса. Наследственность!

— Дедушка преставился лет этак сорок назад, в каких-нибудь степях Забайкалья.

Можно только поражаться интуиции Максима. Он только слегка ошибся географически: Наташин предок был целинником, умер без врачебной помощи в казахстанских степях. С тех пор для Натальиной бабушки не было большего страха, чем аппендицит. Бабушка и подняла тревогу, из-за которой мы с Максимом не выспались.

Но сколько ни журил бы меня Максим за неправильный стиль руководства, для него, как и для меня, главным мерилом человеческого достоинства оставалась способность броситься на помощь ближнему… дальнему… любому слабому, униженному, страдающему. Если мы будем иметь возможность, но перестанем помогать друг другу из-за лени, по расчету, из-за мелочных обид, из-за желания выспаться — то создадим мир, в котором станет противно жить самим, и главное, — нашим детям.

Другое дело, что я всегда шла напролом, с открытым забралом, как по-честному. Максим же действовал, исходя из конкретной социально-политической ситуации, со своими карточками стрелка, помощника депутата и поборника прав человека. Он всегда был умнее меня. Зато я — искреннее в проявлении натуральных чувств. Кажется, за это и любил.

Почему сказала в прошедшем времени — «любил»? Нет, в настоящем — любит! Если по-иному, то повешусь. Не хочется. Отчаянно не хочется кончать жизнь на люстре в большой комнате. Самоубийцы всегда казались мне читателями, раньше времени отбросившими книгу. Будоражащее и завлекательное — на последующих страницах, потерпите. Писатель долго раскачивался и все хитросплетения сюжета впереди.


Во втором списке Максим на первом месте. Хочу купить ему горные лыжи, ботинки и костюм. Все это у Макса имелось, да позаимствовал Майкин Владостас, оправляясь на горный курорт. А там якобы украли снаряжение. Пропил, наверное. Гошка давно мечтает об игрушечной железной дороге с паровозиками, но я противилась: разложить эту дорогу с рельсами, стрелками, станциями, семафорами — в комнате станет возможным передвигаться только по стеночке. С другой стороны, Новый год — праздник, когда сбываются мечты. Железную дорогу, в конце концов, можно потом к бабушке с дедушкой перевезти. Подарить Майке хороший комплекс для ухода за лицом? Не оценит. Кроме того, Майка активно поддерживает отечественного производителя. Утверждает, что благодаря дешевым российским кремам у нее нет морщин. Но благодарить надо жирок, который прячется у нее под щечками.

Люблю делать подарки. Покупать их в спешке, примчаться в магазин, и быстро по прилавкам: это маме, это сыну, свекрови, подруге… — мне кажется недостойно тех, кто тебе дорог. Хотя, конечно, всеобщее затоваривание привело к тому, что настоящей радости, сюрприза уже не получается. А раньше, бывало, вулкан страстей переживаешь, получив долгожданную вещь.

Помню, мама купила мне вожделенные кроссовки. Я в них лезгинку по комнате отплясывала, потом другие танцы народов мира, включая дикие пляски африканцев. Падала на диван, задирала ноги, болтала ими в воздухе, любовалась кроссовками. Хотелось лечь в них спать. Теперь и бриллиантовые дорогущие серьги, подаренные на день свадьбы мужем, вечером сняла: колются, спать неудобно.


Тетя Даша явилась домой еще позже меня, заметно усталая.

Рухнула на стул в кухне:

— Нет сил даже помыться.

— Как говорит Гошка: я вчера помылся за сегодня.

— Это юмор мальчика?

— Вроде того. Гошка никак не может понять, почему нельзя вычистить зубы на неделю вперед.

— Зубные протезы также требуют постоянного ухода.

— Передам ему, — сказала я и мысленно посмеялась.


У Гошки молочные зубы еще не выпали, ему до протезов расти и жить, жить. А Максу пришлось поставить имплантаты. Два месяца ходил к протезисту. И рассказывал-то обтекаемо: протезист сказал, протезист обещал…

Как-то спрашиваю:

— Сколько лет дядьке-протезисту?

— Она, собственно, не дядька.

— Протезист женского пола? — поперхнулась я чаем, который в тот момент пила. — И ты молчал? Молоденькая, конечно? Наваливается на тебя торсом, чтобы глубже бормашиной просверлить? А у самой халатик на груди расстегнут, сиськи наружу? По$том не несло? Французскими духами?

Максим, с опухшей после стоматологических манипуляций щекой, проталкивающий в рот Гошкину овсянку — единственную пищу, которую способен был поглотить, смотрел на меня… С насмешливой любовью. Как ни странно это сочетание слов: «насмешка» и «любовь» — к взглядам мужа на меня подходит более всего.

Да! Я ревнива. Перманентно и в развитии. Сначала, видя вокруг десятки красоток не мне чета, мучилась комплексом неполноценности. Максим был просто обязан бросить меня и уйти к этой, той, пятой, десятой, сотой девушке с голливудской внешностью. Потом возникло чувство собственницы. Зачем ему столь мужественно и ласково улыбаться Маше, Глаше, Стеше? И даже Майке? Проживут без его улыбок. Все его улыбки — мои! А также: шутки, жесты, умные речи, пошлые анекдоты… — все мое! Не отдам! Кто здесь вертится? Пошла прочь, зараза!

Ревность моя столь необъятна, что при реальном поводе — заявлении Максима об уходе — ее замкнуло. Так, наверное, человек, не умеющий плавать, оказавшись в пучине, судорожно трепыхается, держится на поверхности, но по-прежнему не верит, что научился плавать.

Относительно протезисток и прочих дамочек, имеющих дело с мужским телом, — разве я не знаю! Видела собственными глазами, сидела в кресле, ждала, когда освободится мастер-парикмахер Клара. Она обслуживала дядьку, имеющего, по жаргону парикмахеров, прическу — «озеро в лесу». Это когда лысина на макушке, а вокруг редкие волосики. Уж он Клару по своим чахлой растительности загонял: то слева порежь, то справа выступает. Клара вокруг него тридцать минут вертелась (и припадала жарким торсом), по волоску филировала.

Сев, наконец, в кресло, я возмутилась:

— Клара, он явный извращенец. Прилюдно млеет, плавится от ваших прикосновений. Эротика в парикмахерской! Сюжет для порнухи. Клара, почему вы терпите?