Стив медленно опустил листок на стол и откинулся на спинку кресла. Он никогда не был ханжой и сам прошел в жизни через многое – но это… Он не мог поверить, что Пат, открытая, отнюдь не развращенная Пат могла дойти до такого цинизма. Здесь какое-то недоразумение, ошибка. Стив еще раз поглядел на конверт: на нем не было ни адреса, ни почтового штемпеля. Значит, этот НК был здесь? Или кто-то от него? Но кто он? «Боже, чем я занимаюсь, – вдруг вздрогнул Стив. – Вычисляю любовника жены! Стареешь, дружище. Бог с ней, с Пат, теперь мы все равно никогда не станем семьей. Ее можно отпустить, она не пропадет уже нигде. Но письмо? Отдать распечатанным? Мерзко. А, впрочем, не все ли уже равно? Интервью, даже без съемки, слишком хорошо, чтобы не дать ему появиться в эфире».

И уже равнодушно Стив подобрал бумаги, белевшие, как мертвые лепестки, положил их обратно в конверт и пошел в фонотеку проверить, какими песнями Ямагути они располагают на данный момент.

Пат поднималась по непарадной лестнице левого крыла, соединявшей администрацию с техническими службами, и на площадке третьего этажа нос к носу столкнулась с мужем. Ее сразу же поразило его светлое лицо – лицо человека, который долго выполнял какую-то сложную, ответственную и неприятную работу, наконец-то успешно с ней покончил и теперь имеет полное право чувствовать себя свободным…

Он весело и беззаботно чмокнул ее в щеку. Такого поцелуя Пат не получала уже давно.

– Ты что, Стиви?

– Открываем сегодня «кабель». Сколько я с ним провозился! Приходи к трем в первую, я буду толкать там речь! – Стив рассмеялся и, подавая Пат конверт, сказал, не смущаясь и не осуждая: – Вот твое интервью с Ямагути. Как бы там ни было, материал классный, я уже просмотрел. – И предупреждая все вопросы ставшей белее, чем конверт у нее в руках, Пат, поспешил добавить: – Пакет лежал у нашей двери рано утром. Там тебе еще письмо, очень красивое. – Лицо Пат исказила гримаса, в которой Стив без труда прочитал одновременно страх, отвращение, любопытство и возбуждение. – Не переживай так, моя девочка, ты самостоятельный человек и вольна поступать как знаешь. Теперь мы спокойно сможем поговорить о многом. Все в порядке. И не забудь – в три!

Стив побежал вниз, прыгая, как мальчишка, через три ступеньки, а Пат, прижавшись спиной к шершавой бетонной стене, вытащила полупрозрачные листки. Буквы плясали перед ее глазами, но даже в таком состоянии она поняла, что такого интервью с Ямагути ей самой было бы не сделать никогда. Это был настоящий, щедрый подарок. Второй же листок она сразу скомкала, едва взглянув на него. Что этот человек может открыть ей в письме, после того, что открыл своим каменным и гладким, как обточенная морская галька, телом? Теперь она сама будет владеть, или вернее, может это делать – с нее довольно сознания такой власти. Ее даже не слишком взволновало то, что Стив, наверное, прочел письмо до конца.

И, медленно поднявшись к себе в кабинет, Пат с удивлением обнаружила, что из зеркала на нее смотрит лицо с тем же выражением облегчения и свободы, какое она только что видела у мужа. Осознав возможность своей власти над другой половиной человечества, Пат осознала и свое превосходство. Мир стал понятнее и упорядоченней. И Пат рассмеялась прямо в лицо своему отражению.

А через несколько часов, стоя среди других приглашенных, она искренне радовалась за Стива, который в своем светло-сером костюме, сияя загорелым и, несмотря на начинавшие седеть усы, молодым лицом, обращался к тысячам и сотням тысяч людей: «Телевидение должно пробуждать в нас мечты, удовлетворять нашу тоску по прекрасному, увлекать нас в путешествия, превращать в участников событий. Оно должно знакомить нас с настоящей жизнью и великим искусством!»..

После записи Пат, с трудом протолкавшись сквозь толпу, подошла к Стиву, обняла, а потом протянула ему ладонью кверху свою маленькую руку:

– Мы нужны друг другу несмотря ни на что?

– Да.

– И мы оба свободны?

– Да.

– И наша работа – это наша работа?

– Да.

И Стив опустил свою ладонь на ладонь Пат.

В субботу Патриция Фоулбарт показала в «Чемоданчике» интервью с Дзюнко Ямагути в вопросах и ответах, иллюстрированное ее песнями. Перед тем как выпустить интервью в эфир, она долго сидела над ним в глубоком раздумье: как профессионал, Пат все же не была уверена, что такая подача материала будет понятна ее зрителям – американцам и европейцам. И, несмотря на возражения Стива, она все-таки переработала текст, расставив акценты по-своему. А через пару месяцев интервью было признано телезрителями лучшим интервью года на канале Си-Эм-Ти, а ведущая получила приз «за взаимопроникновение культур».

Доктор Наоэ смотрел передачу с большим интересом, отдавая при этом свое блестящее и узкое, как меч, тело трем молоденьким гейшам.

* * *

Это было первое Рождество, на которое Пат и Стив приехали в Ноттингем вместе. Теперь, когда между ними не стояли те сложности, которые неизменно порождает телесная близость, они могли полностью и без оглядки наслаждаться обществом друг друга. Взрывная восторженность Пат уравновешивалась мягким юмором Стива, а его воистину энциклопедические знания дополнялись той яркой эмоциональностью, которую Пат вносила в любое дело.

Тридцатидвухлетняя Пат, уже давно утратившая девчоночью угловатость, приобрела взамен пластику туго натянутой и готовой в любой момент развернуться пружины. Стиву, частенько с любопытным одобрением смотревшему на жену, всегда в такие моменты приходило на ум сравнение с породистой горячей лошадью, знавшей цену и себе, и опытной руке умелого всадника. Гонявшая на «порше» быстрее, чем он сам, и заставлявшая обращать на себя внимание в самых блестящих компаниях спокойной уверенностью, среди друзей Пат была проста и всегда ровно весела. Приятели Стива завидовали ему, не подозревая, что Шерфорды на самом деле никакие не супруги, а отлично понимающие друг друга старинные друзья. Пат с удивлением смотрела, каких замечательных девочек умудряется находить ее муж, а Стив с уважением, не исключавшим, впрочем, абсолютного непонимания, признавал, что женщина может иметь вместо любовных страстей совершенно другие интересы. Тем более что поклонников у нее, звезды Си-Эм-Ти, было, пожалуй, даже слишком много.

Вечерами, сидя в крытом прозрачным куполом патио, где журчал маленький водопад – Пат уверяла, что душа прелестной Ла Беллиот переселилась именно в него, иначе он не мог бы так соблазнительно лепетать и грассировать – она со смехом рассказывала Стиву об очередных ухаживаниях и так точно умела показать нелепость мужского поведения, что ему оставалось только поднимать руки вверх, сдаваясь.

Как-то душным августовским вечером, когда падали звезды, и сам воздух, казалось, был наполнен истомой, Стив, переживавший очередное увлечение, все-таки рискнул спросить у Пат:

– Послушай, но ведь ты вполне чувственная здоровая женщина…

Пат рассмеялась.

– Ах, Стиви, не заставляй меня думать, что и ты такой же, как все! В мире есть уйма вещей куда более интересных, если действительно проникнуть в их суть. К тому же после того, что я испытала тогда в Саппоро…

– Ну, ведь это же были лишь первые шаги в великом искусстве.

– Что?!

– То, что написал тебе этот твой загадочный НК. Разве ты не помнишь?

Пат задумчиво потерла переносицу.

– Я не читала. Как только ты ушел тогда, я сразу выбросила второй листок. И… Теперь это уже все равно.

Но после этого разговора Стив, привыкший по-прежнему подмечать все тонкости в настроении и поведении Пат, все же обнаружил, что она стала чуть более пристально смотреть на кого-то из мужчин. Правда, дальше этого не пошло.


И вот они сидели в просторном салоне, так непохожем на узкий и тесный летающий гроб, который доставил Пат в Штаты больше десяти лет назад. Она свернулась калачиком и задремала, положив голову на колени Стиву, а он еще долго смотрел в черную бездну за иллюминатором и думал о том, как странно повернулась жизнь. Вот он, процветающий телемагнат за сорок, летит к абсолютно чужой девочке, которая ему дороже всего на свете, и обнимает мать этой девочки, женщину близкую и одновременно тоже совершенно чужую. Разве в шестьдесят пятом, мотаясь начинающим журналистом по дебрям Боливии в надежде вырвать интервью у призрачного Че Гевары и валясь с ног чуть ли не под копыта мулов, он мечтал об этом? Разве, принимая младенца у вздумавшей рожать прямо среди их хипповской коммуны под Энсенадой девицы, он так представлял себе свою семейную жизнь? Эх, Вирц, бродяга из бродяг… И Стив осторожно убрал руку с теплого плеча Пат.


В Лондоне висела обычная морось, и, не задерживаясь, они прямо из аэропорта покатили в Ноттингем в надежде приехать еще засветло. Пат сама села за руль, а на Стива всю дорогу сваливались большие и маленькие коробки с подарками. Город встретил их зелеными венками омелы над каждой дверью и белыми шапками на статуях. Джанет нетерпеливо разгуливала перед домом, встряхивая копной золотистых волос и, пока Пат возилась с машиной, она уже повисла на шее у Стива.

– Папочка! Ты бист зо пунктлих![15] – куда возможно вставляя немецкие слова, кричала она и в восторге болтала ногами, как маленькая. Два года назад Джанет, очарованная немецкими сказками, начала учить немецкий язык.

– Да подожди ты, фройляйн, – отбивался Стив, пытаясь рассмотреть лицо дочери, которую не видел больше двух лет. Наконец Джанет сама отошла на шаг и подбоченилась, позволив любоваться собой.


В десять лет она была крупной девочкой, почти по плечо Стиву и – поразительно красивой. Синие миндалевидные глаза и лукавый яркий рот на узком удлиненном, словно летящем вперед лице… И Стив поднял вверх два пальца, признавая победу. Подошедшая Пат ласково потрепала Джанет по щеке, и та умчалась в дом сообщить о приезде родителей.

– Боже, в кого такая красавица? – совершенно очарованный дочерью, пробормотал Стив, на что Пат, отряхивая успевший налипнуть на волосы снег, не поднимая глаз, тихо ответила: