— Именно там проехали похитители Гийома ле Марешаля. Слушайте внимательно, Ричард, и запомните хорошенько, — говорит Алиенора, повернувшись к сыну. — Вы всегда будете находить заговорщиков на стороне Лузиньяна, Ангулема с сотоварищами. В самом Пуатье стоит только повернуть голову в сторону Роберта Илчестера, безотказной опоры вашего отца, чтобы обнаружить опасного врага.

Иоанн Беллесмен делится воспоминаниями своей юности в Лондоне при дворе Теобальда Кентерберийского, впечатлениями о путешествии в Рим вместе с ним.

— Я смогла составить представление об анналах римской курии, — говорит Алиенора, — когда нас принимал Папа, меня и короля Людовика VII, после нашего возвращения из крестового похода. Тогда я узнала, что там вас считали самым умным и блистательным среди всех послов.

Алиенора думает об узах братства, объединяющих Томаса Беккета, Иоанна Беллесмена и Иоанна де Солсбери. Генриху не удалось порвать эти узы. Все трое были отлиты по меркам старого Теобальда, который раздавал кошельки беднякам.

— Готье Man[152] написал, что во время роскошных римских трапез не прекращались восхваления в ваш адрес, потому что вы лучше, чем кто либо, умеете — и с завидным красноречием — отблагодарить сеньора, который вас принимает.

— Теперешний Рим, разоренный гражданской войной и передовой линией Барбароссы, не имеет ничего общего с тем Римом, который мы знали.

— Здесь, в Пуатье, ни я, ни мой сын не желаем видеть, как нашего епископа отравит какой-нибудь наемный убийца, оплаченный кем-либо из мятежников. Я надеюсь, что ваше окружение будет доброжелательным и Пуатье не потонет в уличных конфликтах.

— Рассчитывайте на меня, если пожелаете установить здесь мир.

Алиенора знает, что это искренние слова. Томас — мятежник, но Иоанн Беллесмен — ярый пацифист.

— А если мы займемся церемониями коронации нашего молодого герцога, — предлагает Иоанн Беллесмен, обратившись к Ричарду, — и его религиозным воспитанием? Важно то, что он понимает миссию герцога Аквитанского, хотя немного молод для того, чтобы оценить ее значение.

— Вовсе нет, — замечает Ричард. — Сейчас матушка всегда рядом, а позже у меня будут свои советники, и среди них такие же ученые, как вы. Будет ли это за или против него, но я воспользуюсь уроками, которые преподал мне мой отец, чтобы стать герцогом, достойным этого титула.

Алиенора иногда удивляется ответам своего сына. Застенчивый и в то же время смелый, он порой склонен к проявлению надменности. Ее долг матери — помочь Ричарду избежать ловушек, уготованных великим мира сего, — веры в собственную безгрешность и чрезмерной гордости. Она говорит сыну об этом и в то же время с гордостью обнаруживает, что у него уже проявляются качества лидера. При ее словах Ричард встает на дыбы, но он уважает мать. Иоанн Беллесмен воздерживается от вмешательства. Его спокойствие смиряет Ричарда, и Алиенора впервые чувствует себя свободно при великом церковнике. До сих пор королеву защищал лишь ее бравый капеллан. Иоанн Беллесмен объясняет Ричарду:

— Мое вмешательство в ваши дела будет скромным, если ваши родители хотят мне доверить заботы о подготовке к вашей коронации. Я не претендую на соревнование с вашими учителями, но должен буду поговорить с вами о нашей церкви в Пуату, которая является и вашей. Она поведет вас к Богу, на счастье ваших подданных. Вы ознакомитесь с манускриптами, в которых описывается жизнь святых; вам это будет очень полезно. Например, святой Жан Духовник, епископ Александрии, святой Алексей, исповедник в Эдессе и в Риме, святая Мария Египетская, кающаяся[153]…

Алиенора возвращается к вопросу коронации Ричарда. Она может предоставить сыну свое герцогство лишь при согласии его отца. Официальное выдвижение произойдет только через два года, когда принцу исполнится пятнадцать лет. А для него коронация уже сейчас представляется значительным событием. Он должен проникнуться всей торжественностью и важностью ситуации, приобщиться к культу святой Валерии, святого Марциала Лиможского[154].

Епископ уточняет:

— На паперти собора Святого Марциала епископ наденет вам на палец кольцо святой Валерии, увенчает короной, потом представит ваш герб. Затем вы войдете в церковь вслед за епископом и направитесь к алтарю. У вас возьмут шпагу. Вы принесете присягу уважать права церкви Лиможа. После этого епископ посвятит вас в рыцари, и вы займете место среди сеньоров вашей свиты. Когда прелат кончит вести мессу, вы передадите ему вашу корону, ваш герб и вашу мантию для его церкви. Но вначале заедете ко мне, в Пуатье, мне будет доверена честь, — добавляет Иоанн, — объявить вас герцогом Аквитанским в церкви Сент-Илер и передать вам ваше копье и ваше знамя.

Ричарду сказали, что по случаю коронации он получит множество подарков от своих новых подданных. Кроме подаренных трофеев, китобои Байонны[155] дадут китовое масло, он получит также лучшее вино епископов Бордо, лучшие сыры и соленую рыбу виконтства Овернь и, наконец, герцогскую корону работы лиможских мастеров по эмали. Будущее, как и всем высокородным юношам, казалось, улыбается ему.

Алиенора рассказывает о своем плане заказать мастерам Лиможа по эмали дорогие обложки для литургических манускриптов для церкви Сент-Илер по случаю коронации. Признательный Иоанн Беллесмен рассыпается в благодарностях и вспоминает, что аббат Уингхем[156], верный сторонник Томаса, заказал в той же мастерской подобную обложку для аббатства Сен-Виктор[157]. Томас почитал это аббатство и его руководство. Томаса заставили замолчать, держат на голодном пайке, а его имущество отдали бессовестным бандитам — порочным церковникам — на разграбление. Теперь же ему не до праздников. Иоанн Беллесмен почувствовал угрызения совести: ему — который всем, или почти всем, обязан Томасу — оказывают почести и хвалят; он чувствует свою вину перед Беккетом. Краска сходит с его лица. Алиенора приписывает бледность епископа усталости или какой-либо еще — более серьезной — причине. Она решает закончить визит.

— Церковники, — шепчет ей ее сын, — всегда страдают от мук, которые перенес Христос и несчастные. Лучшие среди них им сочувствуют; таких я уважаю.

После ухода королевы и ее сына Иоанн Беллесмен отправляется в молельную. Он молится, кается. Он всего лишь презренный придворный, и ему стыдно.

— Клянусь, — говорит он, беря Бога в свидетели, — что я с ним поговорю о Томасе Беккете, чтобы защитить архиепископа, чего бы мне это ни стоило.

Глава 36

Эрменгарда и ее свита на пути в Кастилию

Проснувшись после сиесты в тени чахлых горных деревьев по пути в Сомпорт, Эрменгарда приняла немного свежей воды, которую подал в кувшине незнакомый юноша, держащий в руке кувшин. Прекрасный, как греческий бог, счастливый, что встретил трубадуров, которые сопровождают виконтессу на свадьбу маленькой Алиеноры и юного Альфонса VIII Кастильского, он представился. Эрменгарда просит его рассказать свою историю и слушает очень внимательно.

— Меня зовут Карака, я живу в этой деревне, — говорит он, показывая на хижины, — но я приехал из Мило. У меня было стадо баранов на равнине, трава там редкая, но хорошая. К несчастью, волки истребили почти всех животных, несмотря на собак, они и меня чуть не сожрали. Я и ушел оттуда… Говорят, что среди ваших спутников есть жонглеры? У себя в горах я тренировался, чтобы стать мимом. Могу продемонстрировать несколько номеров, а еще я показываю фокусы. Это всегда может пригодиться.

Монах из Монтодона, сопровождавший Эрменгарду, державшийся в стороне от этой суматошной свиты, сжалился над Каракой. Он представил себе повседневную жизнь этого не избалованного судьбой юноши, полного сил и энергии. Бернарт де Вентадорн, видя гнев Пейре, молчит.

Эрменгарда рассуждает про себя. Этот мальчик ей симпатичен, его история выглядит правдоподобной. Она никогда не отказывается дать шанс тем, кто в нем нуждается.

— Проедем некоторое время все вместе, — предлагает она Караке. — Мои друзья примут вас, если вы что-нибудь умеете.

— Ах, — говорит юноша, — если я вам могу помешать, то вернусь на свое плато. Но я покинул Ларзак, чтобы следовать за своей судьбой.

Пейре, любовник виконтессы, забеспокоился из-за этого парня, чувствуя, что виконтесса не равнодушна к шарму юноши. Он предупреждает жестом группу странствующих акробатов: либо они отправят этого смутьяна обратно в горы, либо будут сваливать на него все неприятности. Плохо, что он не может прервать разговор этого выскочки с Эрменгардой. А она, избегая убийственного взгляда Пейре, приказывает паковать вещи и дает сигнал к отъезду. Новичок ищет укрытия рядом с охраной, которая не выказывает своего расположения, но он очень боится, что с ним разделаются трубадуры. Молчание длится долго. Наконец Эрменгарда кричит, ни к кому не обращаясь:

— Ну ладно, приятели, вы что, забыли ваши улыбки и шутки в Нарбонне?

— Если бы я не сдерживался, — шепчет Пейре в сторону, — то отбил бы у нее охоту провоцировать и обращаться с нами насмешливо.

Он в отчаянии поднимает глаза к небу… и что же он там замечает? Над их головами кружится птица. Она порхает, затем бросается вниз прямо на них и спокойно садится на плечо Караки, новичка. Все удивлены. Этот голубь отыскал своего хозяина. Тот его радостно поглаживает.

— Это мой часовой. Он меня отыскал.

— Вы сокольничий? — спрашивает Эрменгарда.

— Я не люблю соколов, только голубей. Они умеют путешествовать.

— Вы его дрессировали?

— Просто вырастил, но он не смог вынести моего отъезда. Если пожелаете, я могу его прогнать. А затем уйти сам, — добавляет он, — я чувствую, что не ко двору.

— Ничего подобного вы не сделаете, — резко заявляет Эрменгарда. — У вас есть дар, который может быть для нас бесценным. Оставайтесь, молодой человек, и добро пожаловать вместе с вашим голубем.