Уинстон Грэм - Корделия

Она скользила рассеянным взглядом по всему залу.

– Ты такая загадочная. Раньше я всегда мог сказать, о чем ты думаешь. Все читал по глазам.

Она улыбнулась.

– Я повзрослела, Стивен. Оба мы стали старше.

– Когда ты отказалась принять меня после несчастья со Слейни-Смитом, – медленно, с трудом заговорил он, – я не знал, что предпринять, и поехал к Роберту Берчу.

– Да?

– От него я узнал о твоем ребенке. Мне и в голову не приходило. На какой-то безумный миг я вообразил, будто он мой. А когда понял, что это не так, страшно расстроился. И уехал с твердым намерением забыть тебя.

Если бы он не смотрел в сторону, то заметил бы странный мягкий блеск в глазах Корделии. Она чуть не открыла ему тайну, которую так долго скрывала.

– И тогда ты решил возненавидеть меня?

– Да. Но у меня не получилось.

Она опустила голову.

– Послушай, – произнес Стивен. – Не думай, что у меня кто-то есть. Ты же меня знаешь. Я все еще люблю тебя и стану твердить тебе об этом каждый день, который ты согласишься провести в Лондоне. Большего я не могу сказать.

– Да, Стивен, – тихо ответила она. – Большего ты сказать не можешь.

Официант принес портвейн. Плеснул немного Корделии, немного – Стивену.

– Выдержки шестьдесят восьмого года, сэр. Как в прошлый раз.

– Хорошо, – он подождал, пока официант отойдет. – За нас, любимая.

Они чокнулись и выпили. Стивен налил еще.

– Выпьем кофе и поедем. Покажу тебе, где я живу. Там сейчас никого нет. Человек, который мне прислуживает, живет в цокольном этаже и не поднимается без вызова. Разожжем камин. Тихо выпьем чаю. Заваришь его, хорошо? Я докажу, что не только люблю тебя до сих пор, но что мы еще можем быть счастливы, что в нас живет страсть. Ты забудешь эти четыре года, своего сынишку, дядю Прайди, Брука… Обещаю! Любимая, ты так хороша, так дорога мне! Поедем?

Она спросила:

– А потом? Если я уйду от Брука?

Он несколько секунд изучал ее лицо. Все сомнения отступили, у него разыгралось воображение.

– Тем лучше. Мы поедем в Америку. Я все устрою. Дай мне всего один месяц.

– А у тебя… нет обязательств перед другими женщинами?

– Я же сказал. Почему ты сомневаешься?

– Но ты занят сегодня вечером…

– Это деловая встреча. Очень важная. Но если хочешь, я отменю ее. Как скажешь.

Их взгляды встретились.

– Я действительно так много для тебя значу? – спросила она.

Прайди и Ян посетили зоопарк. Посмотрели на леопардов, обезьян и аллигаторов, покормили морских львов и покатались на верблюде. Дома их ждала записка от Корделии. Прайди прочел и сказал мальчику:

– Мама немного задерживается. Куда бы нам еще сходить?

– В зоопарк! Пожалуйста, дядя!

Они вернулись и на этот раз посмотрели серпентарий, яму с белым медведем, домик для млекопитающих и вольеру с попугаями. Здесь Прайди попал в передрягу из-за какаду и смотрителя, но главным образом из-за какаду, потому что он попытался вытащить перо, которое посчитал выпавшим.

Когда они снова приехали домой, Корделия еще не возвращалась. Ян устал от ходьбы и от впечатлений и после чая позволил Прайди с миссис Каудрей общими усилиями уложить его в постель. Потом старик похромал к своему другу Уилберфорсу – предупредить, что не сможет прийти вечером, чтобы полюбоваться кроликами. Однако не удержался и бросил на них взгляд, а потом уже никак не мог оторваться, так что домой он вернулся только в половине десятого. Миссис Каудрей принесла ему на ужин ветчину и вернулась к себе, вязать носки для своего сына-матроса. Нет, она не кормила мышей, с чего он взял? Нет, миссис Фергюсон не приходила. Поразительно, как люди забывают о своих обязанностях. Нет, ребенок не просыпался, иначе она сразу прибежала бы. Да, он может заварить чай, раз уж приспичило.

Прайди заварил чай и собрался подняться с чайником наверх, но хозяйка отложила вязанье и буркнула: "Давайте, я сама", а Прайди с тросточкой двинулся за ней.

Прежде всего нужно было покормить его маленьких друзей и рассказать им о кроликах. Потом Прайди понаблюдал за спящим Яном и наконец налил себе чаю, снял неудобную обувь и сел к камину.

Вошла Корделия.

Она несколько секунд постояла в дверях. На лбу у Прайди образовались складки; горячий чай окутал паром лицо.

– Голод не тетка, – сказал он. – Вы как раз к ужину. Увы, как раз ужин у миссис Каудрей получается хуже всего.

Корделия села напротив него – как-то бочком, очень робко – и принялась стягивать перчатки. Расшпилила шляпку.

– Ох, Прайди…

Он знай себе потягивал чай.

– Мы весь день не вылезали из зоопарка. Посмотрели все, что только можно.

Глаза Корделии наполнились слезами. Она пыталась удержать их, но тщетно – слишком давно они копились. Она закрыла лицо руками.

– Ну-ну, успокойтесь, – сказал дядя Прайди. – Съешьте немного ветчины.

Корделия безуспешно боролась с собой. Прайди поставил свою чашку.

– Ну, это уж совсем ни к чему, вышла на денек повидаться с милым, а пришла – и устроила тут потоп. Что случилось?

Казалось, Корделия не слышала. Прайди встревожился: она вся тряслась от рыданий. Он встал, поскреб в затылке и попробовал прикрикнуть на нее. Потом для разнообразия почесал затылок у нее. Направился было звать на помощь миссис Каудрей, да передумал. Вернулся, налил Корделии чаю и протянул ей чашку. Она как раз решила воспользоваться его занятостью, чтобы улизнуть в свою комнату, неловко повернулась и выбила чашку у него из рук.

Этот маленький инцидент моментально привел ее в чувство. Маятник качнулся в сторону душевного равновесия. Бормоча извинения, Корделия встала на колени и помогла Прайди навести порядок.

Он стал утешать ее: чашка разбилась, зато ему удалось удержать блюдце. Он где-то слышал, будто чай – замечательное средство для чистки ковров. Однажды в Гроув-Холле он пролил чай на размытое пятно – эффект был поразителен: пятно стало напоминать по форме хризантему.

– Мне очень жаль, – произнесла Корделия. – Я никак не могла взять себя в руки. Я в таком отчаянии, сроду не было так плохо. Мне хочется умереть.

– Чепуха, – проворчал Прайди. – В вашем возрасте не призывают смерть. Идите умойтесь, это поможет вам успокоиться.

– Я ужасно себя чувствую, должно быть, и выгляжу так же. Я чувствую себя, как тетя Тиш.

– Где-то тут у меня была запасная чашка. А, вспомнил. Я насыпал в нее чечевицу.

Прайди вышел. Корделия с трудом поднялась и пошла в ванную умыться и привести себя в порядок. Когда она вернулась, Прайди уже освободил чашку и сидел себе, попивая чай. Корделия опустилась в кресло и в последний раз шмыгнула носом.

– У Уилберфорса совершенно замечательные кролики, – сообщил Прайди. – Толстенькие и такие плодовитые! Одна самка приносит в год сорок два малыша. Это ужасно!

– Да, Прайди, это было ужасно, – сказала Корделия.

– Еще бы. Если они все выживут, через четыре года получится миллион кроликов от одной особи. Давайте, я познакомлю вас с Уилберфорсом.

– Я сразу нашла Стивена в театре. Мы… поехали кататься по городу.

– Угу, – крякнул Прайди и подвинул ей тарелку. – Возьмите салата.

– Не могу есть, – с надломом в голосе пожаловалась она.

– Может, вам лучше прилечь? Потом расскажете.

– Хотите послушать?

Он в замешательстве помахал ножом.

– Расскажите мне. Выговоритесь. Только потом не жалейте: мол, зря я старому хрычу все рассказала!

– Нет, я не стану жалеть. Единственное, о чем я жалею, что не рассказала вам раньше, много лет назад. Мне всегда было не с кем поделиться. Рядом не было человека, которого бы это не шокировало.

– Ну, меня не так легко шокировать. Я скрещиваю мышей.

Корделия чуть не засмеялась, но ее удержал страх, что смех перейдет в истерику. Сейчас ее мысли прояснились. Пусть так будет и впредь.

– В какой-то степени я поступила нечестно, скрыв от него то, что я случайно узнала. Но он должен был первым упомянуть о ней, потому что это важно, это было так заметно… Пускай бы он сказал: "Корделия, я полюбил другую" или даже: "Я помолвлен или женат" – если бы он только честно сказал… – она начала заламывать руки. – Но он не сделал ничего подобного.

Прайди уминал ветчину.

– Не знаю, может быть, я была самонадеянна или слепа… Меня с самого начала насторожили некоторые вещи. В то же время было и что-то другое – теплое, великодушное, порывистое… то, что я в нем любила. Мне показалось, что я все еще нужна ему… я не говорю о любви, страсти… по-человечески необходима. Но, если даже это когда-то и было правдой… все изменилось. Что бы ни было пять лет назад… теперь уже поздно.

– Продолжайте.

Она посмотрела невидящим взглядом на бархатную скатерть с вышитыми по центру цветами.

– Я поняла – к концу обеда, – что могу вернуть его. Наверное, мне следовало чувствовать себя польщенной – ведь та женщина обворожительна. Но я растерялась. Что-то мешало радоваться. У меня не было уверенности в том, что я ему действительно необходима. Из наших отношений ушло что-то очень важное.

– Если оно там когда-нибудь было.

– Если оно когда-нибудь было… Сама не знаю.

– Как он отреагировал на смерть Брука?

– Я не сказала. Не смогла. Если бы он узнал, сразу догадался бы, зачем я приехала в Лондон, почему захотела встретиться. Я решила, что вправе утаить – раз он скрывает от меня ту девушку. Но постепенно мне становилось все труднее держать это при себе…

Прайди перестал жевать; его лицо расплылось в ободряющей улыбке.

– Он… хотел, чтобы мы поехали к нему домой. И вот, перед тем, как выйти из ресторана, после того, как он наобещал мне золотые горы, я вдруг почувствовала, что больше не могу, и спросила: "А как же Фреда Джеральд?" Он был ошарашен. И очень обиделся. Когда я рассказала, откуда я знаю о ней, обвинил меня в том, что я вела нечестную игру. Начал оправдываться, куда только делась вся нежность, вся наша близость… Временами мы как будто говорили на разных языках. Он делал ложные умозаключения, извинялся совсем не за то, что нужно. Конечно, вчера вечером я испытала ревность. Но как я могла его осуждать? Ведь я даже не обещала, что мы когда-нибудь увидимся. Он не мог всю жизнь избегать женщин. Все, что мне было нужно – искренность и доверие. Когда я это сказала, он вконец разозлился и заявил: как он мог быть откровенен, когда у нас уже был печальный опыт с Вирджинией? Мол, в первый же раз, когда я увидела его с другой, я порвала наши отношения – на целых пять лет! Я ответила: будь он честен, я бы никогда не оставила его – никогда!