Уинстон Грэм - Корделия

Прайди сказал:

– Этот парень Гексли. Умнее, чем я думал. И Дарвин. По-прежнему не во всем с ним согласен. Полностью не согласен. Но у них есть свои сильные стороны. Здесь странный народ. Как раз вчера вечером… Впервые смог выйти на улицу после приступа… Это наш малыш?

– Нет, он спит.

– Странно… Я ходил в театр с человеком по имени Уилберфорс. Граф или кто. Прямо бред какой-то. Передо мной сидела дама с обнаженной спиной. Не оторваться. Во втором антракте, пока Уилберфорс протирал пенсне, я увидел у нее блоху. Естественно, раздавил.

– И что дальше?

– Вскрикнула. Как-то вяло. Ужасное оскорбление. Ее кавалер был очень агрессивен. Я показал ему блоху. Объяснил. Обыкновенная "пулекс ирританс". Ноль внимания. Полное отсутствие чувства меры. Я попытался объяснить, что чуму в Лондоне главным образом переносили блохи и я действовал исключительно в интересах гигиены. По какой-то непонятной причине приняли за новое оскорбление. Чуть не полезли в драку, но тут, к счастью, поднялся занавес.

Корделия боролась с душившим ее смехом.

– Разве в Манчестере было бы не то же самое?

Он резонно возразил:

– В Манчестере она бы не явилась с голой спиной. Кстати, известно ли вам, что на этой самой улице чума унесла почти шесть тысяч жизней? Я сказал об этом миссис Каудрей. Она и не подумала огорчиться. Стойкая женщина.

Смех Корделии почти перешел в рыдание.

– Ох, Прайди!

– Возьмите еще конфетку.

– Я… не любила Брука. Никогда. Во всяком случае, так, как следует. Вы знаете…

– Ну, это еще не трагедия.

– Я… любила другого… несколько лет. Вы догадывались?

– Терпеть не могу гадать – оставим это ученым. Уилберфорс никакой не ученый. Вам бы следовало с ним познакомиться. Он совсем пал духом.

– Прайди, я вот уже пять лет люблю Стивена Кроссли. Когда умер Брук, я не могла оставаться в Гроув-Холле с мистером Фергюсоном. Я приехала в Лондон, чтобы разыскать Стивена. Помогите мне, пожалуйста. Вы единственный, кто знает, где его искать.

Дядя Прайди потрещал пальцами.

– Если бы знал, то, конечно, помог бы вам, юная леди. Откуда мне знать? В Лондоне четыре миллиона жителей.

– Но вы же как-то встретились с ним на улице, и он пригласил вас в мюзик-холл. Вы писали, он там управляющий.

– Правда? О, это было много месяцев назад. Я так и не пошел. Это не для меня. Но он управляет еще двумя-тремя. Может, уже далеко отсюда.

– Понимаю. Да, я все понимаю. Что угодно могло случиться. Но это все-таки шанс. У меня такое чувство… Видите ли, Прайди, в последний раз, когда он заезжал в Гроув-Холл, я его не приняла, а перед тем порвала с ним. Всю неделю – после смерти Брука – я чувствовала, что мне нечем дышать, и поняла: нужно попытаться найти Стивена, увидеться, объясниться и, может быть, что-то исправить. Эти годы… они для меня потеряны.

Прайди немного помолчал и спросил:

– Когда Брук был в Лондоне – перед тем, как в первый раз заболеть, – вы всю неделю встречались со Стивеном?

– Да.

Он покачал головой.

– Стоило посмотреть на вас по возвращении: нарцисс после бури. "Королевское варьете" здесь совсем недалеко. Наткнулся, когда искал памятник Нельсону. Хотите пойти?

Корделия вздрогнула.

– Прямо сейчас?

– Почему бы и нет? Еще нет девяти.

Оказавшись так близко от цели, Корделия вдруг испугалась; ей захотелось бежать. Слишком много для одного дня. Может быть, в среду. Но какой найти предлог? Нужно написать отцу с матерью… И потом…

– Хотите, я пойду с вами?

– О, если бы вы могли… Но…

– Я свободен и в четверг. Пользуйтесь. Завтра я иду к Уилберфорсу смотреть его кроликов. Он получил черного от двух белых. С кроликами не так интересно: меньше вариантов.

Почему бы и не сегодня?

– А Ян? – почти с надеждой спросила Корделия.

– Миссис Каудрей за ним присмотрит. Она привыкла ухаживать за моими мышами.

– Прайди, вы действительно собираетесь составить мне компанию?

– Если не помешаю.

– О, нисколько! Если вы обещаете не брать с собой мышей.

В глазах дяди Прайди вспыхнули веселые огоньки.

– Пойду возьму галоши.

Они доехали омнибусом до Чаринг-Кросс Роуд, сидя друг против друга на обитых синим плюшем сиденьях, в слабо освещенном газовой лампой салоне, трясясь и качаясь вместе с другими восемью пассажирами. Корделию подташнивало, но она убеждала себя, что это из-за тряски и духоты.

Наконец кондуктор открыл что-то вроде люка и объявил: "Чаринг-Кросс". Они вышли. Прайди сильно хромал.

– Идите с другой стороны, – попросил он, – а то я боюсь задеть вас тростью.

Они завернули за угол и пошли по Стрэнду. Над рекой клубился легкий туман; ярко горели уличные фонари. Магазины стояли с освещенными витринами, многие еще работали. Ларьки с апельсинами, табачные киоски, трактиры… На улицах было полно омнибусов, повозок и кэбов; привычно переругивались продавцы спичек и газет.

Они упорно протискивались сквозь толпу. Корделии было в диковинку видеть столько людей сразу. Босоногие мальчишки; иностранцы в длинных, свободного покроя пальто; размалеванные женщины; молодые девушки парочками, с крашеными желтыми волосами; элегантная театральная публика; завсегдатаи пивных; официанты; старики… Запахи, шум, суета большого города… Все это угнетало Корделию, и она обрадовалась, когда они свернули в безлюдный переулок и вскоре вышли к ярко освещенному парадному. Театр был похож на старое "Варьете".

– Ну, вот мы и пришли, юная леди.

– Давайте зайдем как простые зрители, – предложила она. – Просто посмотрим представление. Оставим расспросы на потом.

"Неужели через каких-нибудь пять минут я увижу Стивена?"

Представление уже началось. Четыре девушки в черном трико и черных юбочках пели песенку о первой любви. Может быть, из-за того, что здесь не было балкона, помещение казалось меньше, уютнее; они сразу же окунулись в шум, духоту, потоки света. Вдоль одной стены тянулась стойка бара. Здесь было гораздо больше женщин, чем в подобных заведениях в Манчестере.

Им достался столик за колонной. Замечательно.

Дядя Прайди заметил:

– Мюзик-холл… Одно название. Кого может обмануть этот металлический лязг? Музыкой здесь и не пахнет, – он прислонил к столику трость и попросил официанта: – Нет ли у вас лимонада? У меня ишиас. И немного шерри для леди. Я его что-то не вижу, Корделия, а вы?

Она растерянно озиралась по сторонам. Интерьер показался ей довольно убогим. Драпировка потрепана; некоторые столики в винных пятнах. В зале было сильно накурено. Ведущий оказался толстяком с зычным голосом и лицом в багровых пятнах. За его столиком оставалось несколько свободных мест.

– Он не всегда выходил в зал, – объяснила Корделия. – Подождем немного.

Прайди приподнял брови.

Девушки упорхнули, и начался балет – гвоздь сегодняшней программы. Гибкий танцовщик в тигровой шкуре носился по подмосткам среди девушек в пачках, время от времени наскакивая на колдунью со светящимся жезлом.

Официант принес ужин и шерри для Корделии.

– Лимонада нет, сэр. Могу предложить имбирное пиво. Надеюсь, это вас устроит?

– Этот бифштекс недожарен, – проворчал Прайди. – Скажите, мистер Кроссли, Стивен Кроссли, все еще здесь управляющий?

– Да, сэр. Но если вы хотите пожаловаться на качество пищи…

– Я говорю о мистере Кроссли. Он сегодня здесь?

– Полагаю, он вот-вот появится, сэр. Вчера его не было, потому что он был в "Золотом руне". Может быть, вы захотите поговорить с мистером Уорбертоном?

– Мне не нужен мистер Уорбертон. Если мистер Кроссли придет, он заглянет в зал?

– Думаю, да. Он всегда так поступает, – официант сгибался и разгибался над их столиком.

Прайди вооружился ножом и вилкой.

– Секрет приготовления бифштекса, – брюзжал он, – заключается в том, что с ним нужно обращаться, как с проштрафившимся супругом – хорошенько колотить скалкой. Пожалеешь скалку – испортишь блюдо.

Балет подошел к концу. Добродетель восторжествовала. Это была новая и весьма популярная постановка. Ведущий тщетно пытался утихомирить расходившуюся публику.

– Взгляните, – с туго набитым ртом произнес Прайди, – до чего же люди нерационально используют свои способности. Эти фрески на стенах. Подделка под древние, выкопанные из земли в Египте. Хотите в греческом стиле – привезите из Греции. Зачем громоздить дешевые псевдохрустальные колонны, которые могут оттолкнуть любого здравомыслящего человека? Вы совсем не едите, юная леди? Не так давно у вас был отменный аппетит.

– Потому и не ем, – ответила она, но, конечно, дело было совсем не в этом.

– С тех пор, как мы вошли, вон тот тип в углу не спускает с вас глаз. Должно быть, он принял меня за старого сатира.

– Не обращайте внимания.

– Битый час крутит себе усы. Здесь их носят даже длиннее, чем у нас в Манчестере. У моего друга Уилберфорса самые длинные усы в Лондоне. Как солома, которой набивают матрасы, – Прайди помахал вилкой. – Позвольте вам сказать, у миссис Каудрей весьма жесткие матрасы. Оно, конечно, пустяки, просто мы избаловались у себя в Гроув-Холле. У Фредерика тяжелый характер, но надо отдать ему должное – он знает толк в хорошей мягкой постели.

Корделия положила ему на руку свою ладонь. В зал кое-кто вошел.

Она узнала Стивена сразу, как только увидела его макушку в сутолоке у входной двери. Он направлялся в зал. Что-то в посадке его головы, развороте плеч разбудило в ней прежние чувства и воспоминания; она, забыв про вуалетку, опустила голову, боясь быть узнанной прежде, чем будет готова без страха и смущения встретиться с ним.

Когда Корделия подняла глаза, он был уже в центре зала, рядом с высокой молодой женщиной в зеленом.

Прайди сказал:

– Не думайте обо мне, если решите подойти. Я доем ваш бифштекс.

Они сели рядом с ведущим. Тот радостно приветствовал босса и его спутницу. Официант отодвинул для них стулья. Ведущий наклонился и начал что-то говорить о танцовщиках, которые как раз исполняли шуточный танец. Принесли напитки. Официант дал Стивену закурить. Они с молодой женщиной принялись обсуждать меню – их головы почти соприкасались. Женщина в эффектном зеленом платье то и дело вскидывала голову, отбрасывая назад непокорные пряди. Должно быть, ей было лет двадцать восемь, тридцать.