А Брук? Сумеет ли она сделать его счастливым и будет ли счастлива сама? Перед уходом он подошел к ней и несмело тронул за локоть.

– Буду с нетерпением ждать воскресенья. Надеюсь, что вы примете правильное решение… в мою пользу.

То был первый раз, когда он заговорил о своих чувствах. При воспоминаниях об этом у Корделии потеплело на душе.

– Эсси, – позвала она.

– Да? – полусонным голосом откликнулась та.

– Нет, ничего.

Она лежала без движения, пока не услышала мерного дыхания сестры, а потом тихонько выскользнула из-под одеяла, подошла к окну и долго стояла возле него в длинной ночной рубашке.

Где-то должна была находиться луна, но небо заволокло тучами. Корделия стояла и думала. Все эгоистичные помыслы – о богатстве, положении в обществе – смешались с более благородными чувствами: симпатией к Бруку, желанием сделать его счастливым… помочь семье…

Да, теперь она сможет помочь семье. Они вечно не вылезали из нужды. Мистер Блейк зарабатывал, главным образом, разъезжая по богатым домам и ремонтируя часы; ему платили раз в три года, да и то не всегда, Некоторые тянули с расчетом. Иметь свою семью, жить обеспеченно – что в этом плохого? Ее дети будут воспитываться не кое-как – их ждут прекрасные школы. Возможно, они научатся чему-то лучшему, чем владеть красильнями. Отказаться от всего этого?…

"Первому мальчику, – думала Корделия, – я дам имя Джон Джеймс, второму – Эдвард Блейк, а третьему, если он будет, – Брук. Да, но что делать с этим Бруком? Мне гораздо больше нравится тот парень, который приезжал к Тедди, когда мне было тринадцать лет. Однако я ничего не имею против Брука. Мы непременно поладим. Он умный, играет на фортепьяно так, как мне ни за что не научиться, и пишет стихи. Настоящий джентльмен. Миссис Брук Фергюсон из Гроув-Холла… Сгинь, Сатана!

Господи, как я возбуждена! Никогда не усну!

Поговорю завтра с папой. Он один сохранил ясную голову. Но что я ему скажу? Вправе ли я перекладывать на него ответственность? Нет, нужно рассчитывать только на себя."

Она отвернулась от окна и медленно побрела к кровати. В темноте слышалось ровное дыхание трех сестер. "Хотела бы я быть на месте Эсси", – подумала Корделия и тут же спросила себя: "Честно?… Ах, если бы повременить!"

Она залезла под одеяло. Рядом заворочалась Эстер, и кровать скрипнула. В голове у Корделии звучали два слова: "Эстер… Брук… Эстер… Брук…"

По ее телу пробежала легкая дрожь, и она подтянула одеяло к подбородку.

Глава V

Через семь месяцев и три дня после смерти Маргарет Брук Фергюсон во второй раз расписался в книге регистрации браков в церкви Сент-Джеймса.

О процедуре заключения брака шло немало споров, и раз-другой мистер Фергюсон даже засомневался, правильно ли он поступил, избрав в невестки дочь такого несговорчивого отца. Это было не совсем то, чего он ожидал.

Мистер Блейк по всем пунктам настоял на своем, и свадьба чуть не пошла ко дну из-за предложения мистера Фергюсона, чтобы свадебный завтрак состоялся в Гроув-Холле. Миссис Блейк, нянчившей теперь пятнадцатое чадо, пришлось пустить в ход все свои таланты по части истерик, чтобы убедить Джона Джеймса, что вовсе не обязательно устраивать торжество в крохотной гостиной над мастерской. Поладили на отеле "Альбион". Там мистер Блейк с неподражаемым достоинством, лишь самую малость страдавшим из-за его хрупкого сложения и слишком широкого воротничка, ответил на речь мистера Фергюсона монологом такой же длины, в котором уподобил жизнь созданию грандиозных часов, а партнерство в браке – слаженной работе двух шестеренок, благодаря чему достигается точность и гармония.

Корделия, сама себе удивляясь, прошла через все это со спокойной отрешенностью. Еще несколько дней назад ею владело невероятное возбуждение, но в день свадьбы оно отступило.

Какая-то девушка сочеталась браком с Бруком Фергюсоном. "Господи, Ты, кто властью своей создал мир из ничего, по чьей воле женщина произошла из ребра мужчины; Ты, который вновь соединил их в единое целое и учил, что ни один человек не имеет права разлучить соединенных Тобой; Ты, придавший браку форму почти мистического таинства…" Такие фразы и обрывки фраз мелькали у Корделии в голове. Она с необычайной ясностью видела и понимала все, что происходило вокруг: нервный пот, выступивший у Брука в уголках за крыльями носа; его очки без оправы, с толстыми стеклами; черный фрак шафера, Тома Гриффина; другого молодого человека с добродушной улыбкой, совершенно очарованного броской красотой Эстер в роли подружки невесты; кричащие коралловые бусы тети Хиггинботтом, предмет ее особой гордости; нового священника, мистера Шрайка. А над всем этим возвышалась внушительная фигура мистера Фергюсона в великолепном белом жилете и блестящей шелковой шляпе. Она видела слезы матери: то ли от горечи разлуки с дочерью, то ли от облегчения, что свадьба все-таки состоялась. А вот мистер Слейни-Смит, произнесший сухую, остроумную речь, явно хвативший через край в своем стремлении превознести этот брак до небес. Жалкая старомодная тетушка Брука, обидеть которую казалось немыслимой жестокостью. Роскошное меню, составленное мистером Блейком – начиная с сардин и кончая редчайшим сортом сыра, какого не пробовал никто из собравшихся. Ее беспокойство не имело ничего общего с естественным смущением новобрачной: Корделию мучила мысль о том, сколько папа ухлопал на эту свадьбу и как семья переживет будущую зиму.

Брук волновался гораздо больше нее, хотя уже во второй раз проходил через свадебную церемонию. Любопытно, что Корделия совсем не думала о его покойной жене: она не была знакома с Маргарет, даже не видела фотографии; у нее ни разу не возникло подобия ревности или желания узнать о ней побольше. Маргарет принадлежала к прошлому Брука, и незачем было вызывать ее из небытия.

После завтрака мистер Слейни-Смит тоненьким, чистым тенорком спел "Скажи мне, Мери, как тебя добиться", а вслед за ним мужской квартет с одинаковыми напомаженными коками и сверкающими манишками затянул "Твой зов, Гармония" и "Славный Аполлон" – молодые в это время переодевались наверху.

После прощания со своей семьей Корделия замешкалась у двери и окинула быстрым взглядом гостей – они сгрудились все вместе и ласково улыбались ей; самые молодые готовились бросать рис. Она подумала: "Это на самом деле происходит со мной". Ей бросилось в глаза выражение боли и сомнения на лице отца, когда он захлопнул дверцу кареты, а она откинула вуаль и дотронулась до его руки, словно в последний раз в жизни. Кругом кричали и смеялись. Карета тронулась.

"Я – миссис Брук Фергюсон. Мой дом – Гроув-Холл. Мастерская, кухня, маленькая гостиная, фортепьяно – я буду приезжать к вам в гости, как посторонняя. Прощайте, знакомый распорядок дня, безобидные шутки, домашние запахи и часы – привычные с детства бой и тиканье. Кресло-качалка, чайник со свистком…"

– Уф! – услышала она голос Брука. – Как я рад, что все позади. А ты, дорогая? Я прямо вспотел в церкви, а в столовой было свежо – надеюсь, я не подхватил простуду? Во сколько, папа сказал, мы прибудем в Блэкпул?

– В четверть четвертого, – ответила Корделия. – Как ты считаешь, в поезде будет много народу?

– Только не в первом классе.

Она стала смотреть в окно. Они проехали мимо массивного черного здания госпиталя. А вот каменный фонтан с питьевой водой – на парапете сидели трое нищих. Ломовые лошади тащили тяжелые груженые подводы. Все чаще попадались носилки, тачки, старушки в черных бархатных салопах и черных капорах, босые сорванцы в лохмотьях. Корделия повернулась к мужу – он сидел в тяжелом плаще и шикарной шелковой шляпе, отбрасывавшей тень на его нервное, тонкое лицо.

"Мы совсем чужие, – думала она. – Несколько вежливых слов, касанье рук, смущенный поцелуй… Тонкие ниточки взаимопонимания.

Сейчас не время сомневаться или питать сентиментальные чувства к оставшемуся позади. Этот человек имеет право на мое внимание и привязанность. Он много сделал для меня – уже одним своим предложением. Как можно требовать искренних чувств, когда кругом родственники? Весь день я ничего не чувствовала, как деревяшка. Теперь все будет иначе."

– О чем ты думаешь? – спросила она.

– О том, как жалко, что сейчас октябрь и рано темнеет.

– Разве это имеет значение?

– Нет. Наверное, нет.

Одна рука Брука покоилась на колене. Корделия накрыла ее своей ладошкой. Бледное лицо мужа озарилось радостью.

– Корделия, – сказал он. – Наконец-то мы отделались от этих несносных людей. Ненавижу, когда все вокруг глазеют и пытаются угадать, что вы чувствуете. Такое облегчение – остаться с тобой наедине. Ты мне очень нравишься, Корделия. Надеюсь, у нас все будет хорошо. Я стану делать тебе подарки, чтобы ты была счастлива.

– Мне ничего не нужно, Брук. Я и так счастлива.

Было еще светло, когда они прибыли в Блэкпул и отправились в отель. Дул сильный западный ветер. Курортный сезон закончился, и в отеле было не так уж много отдыхающих. По предложению Корделии они сразу же снова вышли на улицу, чтобы захватить побольше светлого времени, и прошлись вдоль набережной, иногда останавливаясь присесть на один из тех огромных валунов, с которых был отличный вид на море. Возвращались они через центр городка, где несколько отдыхающих развлекались возле вульгарных машин для подсматривания.

Кое-какие магазины были еще открыты. Их владельцы зычными голосами зазывали покупателей выложить деньга за дешевые украшения или средство от несварения желудка. В одной лавчонке Брук купил Корделии шоколадных конфет и новую сумочку. Он собирался купить еще что-нибудь, но она воспротивилась. Тогда он взял себе сигар, и они пошли дальше, пока не увидели вывеску. "Замечательные фотопортреты Смита. Чистые, свежие краски благодаря новейшему методу!" Они договорились заглянуть сюда на следующий день и отправились вдоль рядов маленьких коттеджей в отель.