Корделия поднялась.

– Большое спасибо за откровенность.

Интересно, к какому типу он относил ее самое?


* * *

В пятницу они уехали в Северный Уэльс. Брук не очень-то хорошо себя чувствовал, но был готов исполнить любое ее желание, а Корделией руководило одно паническое стремление – бежать! После первых шагов к отступлению последующие дались ей значительно проще.

По предложению Корделии, они сняли комнату на ферме близ Лландидно. Перед отъездом она написала Стивену не менее дюжины писем – и ни одного не отправила. И вдруг, за полчаса до отъезда, нацарапала коротенькую записку:

"Стивен!

Брук все еще очень слаб и нуждается в моей заботе. Я вышла за него свободно и без принуждения, поэтому мой долг – сдержать слово и остаться с ним.

Это конец, Стивен. Правда, конец. Прошу тебя, не приезжай. Мы были очень счастливы, и я этого никогда не забуду. Но мы оба знаем, что другой путь грозит обернуться несчастьем для нас четверых и для многих других людей.

Прощай, Стивен.

Корделия."

Она измучилась, пока писала, а приехав в Уэльс, чуть не написала новое письмо, в котором отказывалась бы от предыдущего, открывала правду о своем состоянии и обещала последовать за ним куда угодно – по первому зову.

Первые две недели оказались самыми тяжкими. Корделия не раз была на грани истерики. Она постоянно прокручивала в голове сложившуюся ситуацию, глядя на нее то под одним, то под другим углом; внезапно просыпалась среди ночи в ужасе – ей чудилось, что нужно срочно бежать, спасаться, пока ее не разоблачили. Потом она в изнеможении опускалась на подушки, брала себя в руки, а проснувшись, вновь становилась самоотверженной труженицей.

Как ни странно, в это время ее очень поддержал Брук. Он был добр, внимателен и очень неприхотлив. Здоровье его поправлялось, так что вскоре он уже мог сопровождать жену на прогулках.

Иногда наезжал мистер Фергюсон – всякий раз его последующий отъезд приносил им обоим облегчение. Корделия пытливо всматривалась в лицо свекра: нет ли признаков того, что ему все известно?

Наступило Рождество. Оно прошло совсем не так, как в прошлые годы. Ни своего дома, ни хлопот по подготовке званого ужина.

Наконец Корделии удалось достичь хотя бы внешнего спокойствия. В душе она чувствовала себя ничуть не менее несчастной и не более уверенной, чем когда они покинули Гроув-Холл, но огромное напряжение последних месяцев немного отступило.

Вскоре после Нового Года они поехали в Рил. Прошлись по набережной, полюбовались прибоем и зашли в павильон выпить чаю. Только они сели, как Брук воскликнул:

– Боже праведный! Да ведь это Стивен Кроссли!

Вот оно…

– Привет, Кроссли. Вот это сюрприз! Не знал, что у вас есть дела в Уэльсе. Подсаживайтесь к нам.

– Спасибо. Здравствуйте, миссис Фергюсон. Мне показалось, что я видел вас на прогулке, но я не поверил своим глазам.

Встреча старых, но не слишком близких друзей… Все то же обаяние, та же раскованная мужская грация, которую она любила и которой боялась. Он сел напротив нее – сильный, мужественный, прекрасно сложенный.

– Нет, – ответил он на вопрос Брука, – не думаю, что "Варьете" снова откроет двери. Мы продали театр.

– Да? – удивился Брук. – А я и не знал. В последние два месяца я большей частью сидел дома.

– Его приобрел некто Пембертон. Думаю, что "Варьете" снесут и возведут административное здание. Их не интересует шоу-бизнес.

– Как жалко. Я был у вас пару раз и получил большое удовольствие. Хотел как-нибудь взять с собой Корделию.

– Я тоже мечтал об этом, – вежливо ответил Стивен.

– Каковы ваши планы? Останетесь в Манчестере?

– Нет. Я буду управлять одним из наших театров в Лондоне.

– Здесь вы тоже собираетесь открыть мюзик-холл?

Стивен улыбнулся шутке.

– Нет. Я приехал по делу, связанному с моим разводом.

Брук вздрогнул и, ощутив неловкость, взглянул на Корделию, а потом на Стивена.

– Вы это серьезно?

– Конечно. Какие могут быть шутки?

– Я даже не знал, что вы женаты.

– Об этом мало кто знал. Мне нечем было хвастаться. Мы с самого начала не сошлись характерами. Вам трудно это представить: ведь вы счастливы в браке и вряд ли за все время хоть раз поссорились с миссис Фергюсон. Моя жена была ревнивой и властолюбивой женщиной. Если я уходил, то потом обязательно давал подробный отчет, где был и что делал. Это мешало моей работе… Прошу прощения, миссис Фергюсон, вам, должно быть, скучно?

– Нет-нет, – она смотрела в сторону; где-то в потаенных глубинах ее существа шевельнулась страсть, но она ничем себя не выдала.

– Но вы со мной не согласны?

– Как женщина, я не могу не жалеть о том, что вашей жены сейчас нет с Вами и она не может защитить себя.

– Вы мне не верите?

– Конечно, верю. Но в споре две стороны.

– В каждом споре две стороны, миссис Фергюсон. Только очень предубежденные люди отказываются выслушать другую сторону.

– Именно это я и хотела сказать.

Наступила короткая пауза. Стивен взволнованно смотрел на Корделию.

– Я, конечно, не без греха. В мире столько прелестных существ, но все это такие пустяки – рябь на море; ей следовало знать об этом. Уверяю вас, я не корчу из себя святошу. Но женщина с сильным характером, с любовью в сердце, а не в плену у мелкого самолюбия, должна найти в себе силы отбросить мелкое, наносное и понять главное в человеке.

– Трудно понять правду, если ее от вас скрывают.

– Конечно, трудно, если только и думать о своем оскорбленном достоинстве.

– Может быть, то, что вы называете оскорбленным достоинством, не что иное, как самозащита?

Брук поставил свою чашку и безмятежно поинтересовался:

– Кажется, вы говорили, что у вас кто-то есть?

– Совершенно верно.

– И она тоже замужем?

– Да. Но я думаю, если люди по-настоящему любят друг друга, ничто, никакие придуманные людьми законы не могут помешать им соединить свои судьбы.

Молчание.

Наконец Корделия промолвила:

– Брук, нам пора идти. Тебе вредно после наступления сумерек оставаться на улице.

Они еще немного поговорили и дружески расстались. Дома Брук сказал:

– Странно, что вы с Кроссли вечно пикируетесь. Ты всегда его недолюбливала, да?

– Нет, что ты.

– Он неплохой парень. Хотя, мне кажется, ему не следовало при тебе вдаваться в подробности своего развода. Не очень-то это приятная тема. – Он немного подумал. – Это лишний раз подтверждает…

– Что?

– Что чужая душа – потемки. Мне много приходилось слышать о распущенности людей театра, но я считал Стивена не таким, как все.

Корделия не удержалась:

– Если люди совершили ошибку и поняли это, не лучше ли попытаться исправить ее, а не оставаться несчастными до конца жизни?

Он был удивлен ее горячностью.

– Развод? Не знаю. В нем есть что-то безобразное. Развод влечет за собой множество последствий, о которых вначале не думаешь.

– Понимаю.

– Я лично тысячу раз подумал бы, прежде чем решиться на такой шаг. И уж во всяком случае, не стал бы обсуждать это за чаем так, словно собираюсь поменять квартиру, а не жену.

Корделия промолчала, и он оставил эту тему. Женщин не поймешь. Постоянно меняют свое мнение, так что не стоит придавать значения.

Она старалась не выходить из дома и только на следующий день, ближе к вечеру, пошла в деревню, чтобы отправить письмо. Отойдя от почты, она увидела Стивена, спешившего к ней со стороны местной гостиницы.

Он приподнял шляпу.

– Какая приятная неожиданность! Ничего, если я провожу тебя до фермы?

– Стивен, – быстро произнесла Корделия, – я говорила серьезно.

– И все из-за Вирджинии? Тебе невыносима мысль о том, что я был женат?

– Сейчас это уже не важно. И неважно, по какой причине я… Во время болезни Брука я сделала свой выбор. Я поняла, что дорожу им больше, чем думала раньше.

– Не понимаю и не верю. Что на тебя нашло?

– Ничего, – внезапно в голосе Корделии зазвучала нежность. – Мне очень жаль… очень. Не думай, что мне легко.

Они дошли до околицы. День угасал. Отсюда брала начало тропинка – утоптанная, сухая.

Корделии очень хотелось сказать Стивену правду, объяснить свое положение. Но его дернуло сказать:

– Если ты не хочешь бежать со мной и ничто не может тебя переубедить – может, будем встречаться, как раньше?

Она яростно замотала головой.

– Что нам мешает? Мэссингтон больше не стоит у нас на пути.

– Нет-нет, никогда!

Стивен начал злиться.

– Можно подумать, я уговариваю тебя заделаться святой мученицей.

– Боже мой, как это далеко от того, что я чувствую!

– Отец предупреждал, что ты меня бросишь.

– Ну что ж, – в ее душе смешались обида, боль и гнев. – Считай, что я тебя бросила. Что еще он говорил? Что твое поведение – верх совершенства и что позволительно лгать – пока это удобно? С кем еще ты говорил о нас? Делился, так сказать, маленьким секретом. Должно быть, все твои друзья осуждают меня за то, что я от тебя отказываюсь. А теперь…

– Успокойся! – он схватил ее за руку. – Если ты…

Корделия попыталась вырваться, и наконец ей это удалось. Не обращая внимания на коровницу, глазевшую на них из-за изгороди, она бросилась бежать по тропе, а Стивен за ней. Потом они замедлили шаги и пошли через рощицу – до самой фермы. Под ногами шуршала прошлогодняя листва. Чтобы попасть на ферму, оставалось пройти по узеньким мосткам.

– Он предупреждал меня, – с горечью повторил Стивен, – говорил, что ты в последний момент струсишь.

Корделия глубоко вздохнула. Хорошо, что он сердится. Гнев легче печали. Может быть, в нем сгорит их общее прошлое.