Уинстон Грэм - Корделия

– Естественно. Чтобы слушать музыку, вовсе не обязательно обладать четырьмя ушами.

– А почему я вас ни разу не видел?

– Обычно я сажусь подальше. Мне не по карману бархатное кресло. Да и публика в партере слишком фривольная.

Корделия оглядела несколько рядов партера. Солидные торговцы с женами. Чугунноголовые банкиры. Богатые евреи и немцы. Бородатые врачи. Городские советники и священнослужители. Сливки общества. Воплощение респектабельности и здравомыслия. Она украдкой бросила взгляд на Стивена Кроссли и в первый раз отметила красивую форму его головы, длинные, сильные руки.

Публика встретила Блаватского громом аплодисментов. Великий музыкант поклонился и сел за рояль. Пока он устраивался поудобнее, Корделия обратилась к молодому человеку.

– А вы не хотите посмотреть программку… Стивен?

* * *

На дядю Прайди нельзя положиться – Брук всегда это говорил. Обычно он вел себя вполне благовоспитанно, но время от времени все, что было в нем эксцентричного, вырывалось наружу.

Под конец его поведение стало просто невыносимым. Выходя из зала, он выхватил взглядом в толпе старого приятеля по фамилии Корнелиус – тот играл в их оркестре на гобое – и, пробормотав несколько невнятных слов извинения, рванул к нему. Потом узрел еще кучку самодовольных старцев и пустился с ними в обсуждение достоинств Верди и Мейербера. Стивен с Корделией несколько минут ждали его в карете. Наконец он просунул голову в окошко и заявил, что договорился пойти с Корнелиусом в клуб, а поэтому не мог бы Стивен отвезти домой его племянницу?

Стивен прочистил горло.

– Ну конечно же, отвезу. А потом? Прислать за вами карету в клуб?

– Не стоит. Я прекрасно доберусь на своих двоих. Здесь всего-то пара миль. Я всегда возвращаюсь с концертов пешком.

Прежде чем отъехать, Стивен вышел из кареты и что-то шепнул кучеру. Затем проводил взглядом тысячу раз благословенного дядю Прайди. И только после этого вновь занял свое место в экипаже.

Сидя в полутьме кареты, Корделия думала о том, что могло заставить дядю Прайди пренебречь элементарными приличиями. Стивен сел рядом с ней. Карета плавно тронулась с места, Мимо проплывали огни Питер-стрит.

С минуту Корделия смотрела в окно – на струящуюся толпу, омнибусы, старую, закутанную в шаль торговку горячим картофелем на углу…

– Может, сначала поужинаете со мной? – предложил Стивен.

– Ох, нет… Какой замечательный пианист! Я вся полна музыкой.

– Я заказал столик у "Коттема". Без этого вечер будет незавершенным.

– Я получила огромное удовольствие. Большое спасибо.

– Это очень тихое место.

– …Лучше не стоит, мистер Кроссли.

– Стивен, – поправил он.

– Лучше не надо… Стивен.

Он выглянул в окно и что-то сказал кучеру. Они завернули за угол и некоторое время ехали молча. Из трактира с песнями и криками вывалилось несколько пьяных.

– Вы, должно быть, думаете, что нам не следует бывать наедине? – произнес Стивен. – Но раз уж так случилось, я благодарен судьбе. Завтра я уезжаю и, может быть, вернусь только через несколько месяцев.

– Мне очень жаль.

– Хочу надеяться, что вы говорите это не только из вежливости.

Она смешалась.

– Корделия, – проникновенно заговорил он. – Вы позволите звать вас Корделией?

– Да… если вам так хочется.

– Корделия… Корделия… Корделия…

С каждым повторением ее имени близость между ними становилась все более тесной.

– Корделия…

– Да?

– Вам известно, как я к вам отношусь?

– Ну… Наверное, я вам нравлюсь.

– Не то! Это звучит так невыразительно, так банально! Жизнью клянусь!

– Мне очень жаль…

– Я люблю вас! – выпалил он. – И вы это знаете.

У нее бешено забилось сердце.

– Нет. Откуда? Что могло навести меня на такую мысль?

– Божья милость и все, что я сказал и сделал, каждый мой взгляд! Ах, я не должен был спешить с признанием!

– Но почему вы так уверены? Это… просто невозможно. Прошло так мало времени…

– Невозможно! – с досадой воскликнул он. – При чем тут время? Бывает, проходит один только час – и нет человека! Мне, чтобы разобраться в своих чувствах, потребовалось полтора часа. Нет. Я полюбил вас с первого взгляда и не смел мечтать о взаимности. Господи, терзался, думая о том, что, встреть я эту женщину раньше, она могла бы стать не чьей-то, а моей женой. Ведь правда?

– Я не могу отвечать вам. Не спрашивайте.

– Такой ответ выдает вас с головой. Ведь если бы вы считали это невозможным, вы бы сразу так и сказали.

Они выехали за черту города. Миновали костер, возле которого грелся часовой.

Короткая передышка помогла Корделии собраться с мыслями.

– Спасибо за комплименты. Но я вовсе не имела в виду…

– Комплименты? Я и не думал говорить вам комплименты! Это вы оказали мне честь, потому что вы… просто святая!

– Ох нет, Стивен, только не святая!

– И слава Богу.

– У меня кольцо на пальце, а не венчик вокруг головы.

– Я предпочел бы, чтобы было наоборот… хотя это тоже плохо. Вы счастливы с Бруком?

– …Конечно.

– Вы его любите? Прошу вас, ответьте честно!

– Я не обязана давать вам отчет.

– Вы давно замужем?

– Почти полтора года.

– Ваши чувства послушны долгу, не правда ли? Точно взвод солдат. Хотел бы я, чтобы со мной было то же самое!

Некоторое время оба молчали. Стивен первым нарушил молчание.

– Ну хорошо. Вы несвободны. Признаю. Но означает ли это, что между нами невозможна дружба?… Господи, я и сам в это не верю! Какая там дружба, когда я завтра уезжаю из Манчестера – может быть, навсегда! Но вы не можете запретить мне любить вас – ваш голос, ваши волосы, блеск ваших глаз, вашу душу – все то, что зовется Корделией! Даже будь я пятьдесят раз женат, а вы сто раз замужем, мне суждено до конца моих дней любить вас. Клянусь так же нерушимо, как если бы это было сказано в церкви! Будьте моей свидетельницей. Эта клятва не написана чернилами и поэтому не поблекнет с годами.

– Прошу вас, молчите!

– Простите. Я испортил вам настроение?

– В какой-то мере.

– Но почему – если вы не испытываете ко мне никаких чувств?

– Я сама не знаю, что говорю.

Стивен опомнился.

– Пожалуйста, простите меня. Всему виной моя импульсивность и привычка выкладывать все, что на душе. Мне не следовало это говорить. Скажите, что вы меня прощаете!

– Да.

– И забудете все, что я сказал?

– …Постараюсь.

– Мне было бы невыносимо, находясь в разлуке, знать, что двери вашего дома для меня закрыты.

Они были уже недалеко от Гроув-Холла.

– Поговорим о чем-нибудь другом, – предложил Стивен. – Сегодня был замечательный концерт. Просто необыкновенный! Я ничего не слышал.

– Но аплодировали вместе со всеми.

– Я аплодировал не этому волосатому старику, а вам.

– Мы собирались говорить о посторонних вещах.

– Становится свежо. Наверное, ночью будет туман. Корделия, вы будете хоть немного думать обо мне?

– Да.

– Моего кучера зовут Маркус Хедер. Он родился в Ньюкасле, и у него дюжина братьев и сестер. А где родились вы, Корделия? Я ничего о вас не знаю.

– Недалеко отсюда.

– У вас есть братья и сестры?

– Один брат и восемь сестер.

– Как вы думаете: если я пойду к вашему отцу и скажу: "Мистер…" – как его зовут?

– Блейк.

– Блейк. Корделия Блейк. Мне нравится. Даже очень. Если я пойду к вашему отцу и скажу: "Мистер Блейк, я люблю Корделию, но она не разделяет мои чувства – так вот, нет ли у вас хотя бы одной дочери из восьми, у которой была бы четвертая доля ее красоты и десятая доля очарования и которая умеет похоже улыбаться, и закусывать губку от смущения, и хмурить одну бровь, и могла бы благосклонно отнестись ко мне…" – Как вы думаете, это поможет?

– Наверное, он порекомендует Вирджинию.

– Гм… Красивое имя.

– Она изумительно хороша собой.

– Моложе вас?

– Да. На девятнадцать лет.

Он в первый раз дотронулся до нее, положив свою ладонь на ее руку в перчатке.

– Я не могу ждать девятнадцать лет, пока она станет такой, как вы.

Карета подъехала к воротам Гроув-Холла. Стивен наклонился и, отогнув край перчатки, поцеловал ее запястье.

– Я вам не нравлюсь, да? Нет-нет, и не думайте отрицать. Вы считаете меня излишне театральным и напористым, а также думаете, что я унаследовал ирландское непостоянство. Ну, так вы правы. Все плохое, что вы можете сказать обо мне, будет справедливо. Я не стою вашей доброты. Но поверьте одному: я люблю вас. Забудьте, если хотите, все остальное, но только не это. Доброй ночи, моя радость, и до свидания.

Фортуна щедро одарила Стивена Кроссли богатством, приятной внешностью и необычайной непосредственностью. С тех пор, как ему исполнилось шестнадцать лет, он много раз влюблялся, так что это увлечение поначалу походило на все остальные. Но потом все изменилось.

Его поездка планировалась на неделю, но и вернувшись в город, он постарался не привлекать к себе внимания – избегал появления в клубе и держался подальше от "Варьете", где мог столкнуться с мистером Слейни-Смитом.

Правильнее всего было бы два-три месяца не показываться в Гроув-Холле, но это было чересчур для его огненного темперамента – знать, что она живет в какой-нибудь паре миль отсюда, и проводить вечера в одиночестве – только из-за собственноручно наложенной на себя епитимьи.

Временами он впадал в меланхолию, а то вдруг начинал рвать и метать, превращая жизнь – свою и окружающих – в настоящий ад. Он потерял интерес к обычным занятиям и по нескольку дней не показывался в мюзик-холле и парке отдыха, подолгу сидел дома, читал, пил и никак не мог на чем-либо толком сосредоточиться. В конце концов он заставил себя отправиться в Лондон, где обошел все второразрядные мюзик-холлы в поисках неизвестных талантов – но это делалось без души.