– Я не удивлюсь, если мы больше никогда не увидим никого из Мэссингтонов, – произнес Брук, нервно покусывая заусеницу. – Все это так несправедливо. В душе они снобы – все до единого.

– Ну и пусть катятся. Это даже к лучшему. Когда ты снова женишься, тебе будет неприятно встречаться с ними.

– Когда я женюсь? – Брук издал нервный смешок: такая мысль, да еще прямо высказанная, застигла его врасплох. – Если я женюсь…

Фредерик Фергюсон повернулся к сыну.

– Я хочу, чтобы ты женился, Брук. И поскорее.

– Но почему? – портвейн снова подвигнул Брука на вызов.

– Я уже говорил.

– Полагаю, на это потребуется время. Не вижу необходимости спешить.

– Тебе должно быть абсолютно ясно: я хочу, чтобы ты вступил в новый брак.

– У меня нет девушки на примете.

– Неважно. Многие почтут за честь выйти за тебя.

– Ты так думаешь? – с невольным интересом спросил Брук.

– Конечно. Кто же откажется от денег, положения в обществе и доброго, покладистого мужа? Даже чересчур покладистого.

В этих словах слышались отголоски давнего спора, но Брук пропустил их мимо ушей.

– Может быть. Я не знаю.

– Никаких "может быть", мой мальчик. Ты можешь сделать блестящий выбор – и сделаешь его.

Больше в этот вечер ничего не было сказано. Однако зерно упало в землю.


* * *

В пасхальное воскресенье мистер Фергюсон оказался не слишком занят (редкое и не особенно приятное явление), и его бьющая ключом энергия, благодаря которой ему удавалось каждые пять лет удваивать семейный капитал и которая сделала его одним из выдающихся членов либеральной партии, а также потребность извлекать из каждого часа жизни максимальную пользу побудили его вновь коснуться этой темы.

После обеда вся семья собралась в гостиной. Брук исполнял ноктюрны Филда, тетя Летиция клевала носом над тамбурной вышивкой, а дядя Прайди перелистывал ноты сочиненной им утром музыки. Они слишком плотно пообедали, и теперь их разморило – всех, кроме Фредерика Фергюсона, который ел больше остальных. Казалось, у него, как у ребенка, пища немедленно переходит в энергию.

Он несколько минут постоял возле фортепьяно, следя за тем, как пальцы Брука летают по клавишам. Сам мистер Фергюсон не разбирался в музыке, но понимал, что его сын играет так же, как делает все на свете: без особого блеска. Дело не в технике, а в отсутствии темперамента.

По окончании пьесы мистер Фергюсон спросил:

– Ты подумал о том, что я сказал тебе позавчера вечером?

Брук беспокойно оглянулся на тетю с дядей.

– Нет еще.

– А следовало бы. От этого зависит твое собственное благополучие и, косвенным образом, мое.

Брук задумчиво перелистывал ноты.

– Это может подождать.

– Непосредственные действия – да. Но не мысли. Такой шаг требует всестороннего и заблаговременного обдумывания.

– Не понимаю, как можно что-то обдумывать, когда еще никого нет на примете.

– Разве твои друзья не могут с кем-нибудь тебя познакомить?

Его друзья… Считать ли таковыми молодых людей, которые изредка наезжали к ним в гости и чьих сестер он встречал в Атенеуме? Не обращать же, в самом деле, внимание на закутанных в шали дочерей бедняков, работавших на их фабриках!

На выручку пришла тетя Летиция.

– Слушай, Фредерик, дай мальчику поиграть. Не мешай, пожалуйста. Музыка так успокаивает нервы!

Фредерик Фергюсон, как обычно, пропустил реплику сестры мимо ушей. Что с нее взять?

– В среду вечером хор церкви Сент-Джеймса будет исполнять "Мессию". Ты поедешь, Брук?

– Наверное…

Маргарет похоронена в Олдерли. Ничто не мешает ему посетить церковь Сент-Джеймса.

– А мне не хочется, – дядя Прайди потряс бородой. – У их теноров металлические голоса, а вместо контральто коровье мычание. Уж я-то знаю. Эта вещь по зубам только профессиональным исполнителям.

– В последнее время хор стал значительно лучше, – возразил Фредерик, частично обращаясь к Прайди, а частично – к сыну, со значением.

– Я и не знал, Фредерик, – сказал Прайди, – что ты неравнодушен к музыке. Приезжай в следующий раз в "Джентльмен Концерт-Холл". Карл Халле покажет тебе, что такое настоящая музыка.

– Проводи меня, Брук.

Молодой человек поднялся с места, и они вышли в перегруженную мебелью прихожую.

– Итак, в среду, – сказал отец. – Присмотрись к первому ряду. С нашего места будет хорошо видно. В той семье две или три взрослые дочери. Конечно, это тебя ни к чему не обязывает.

Брук пристально посмотрел на отца. Все в нем восставало против этого предложения. Дело даже не в недавней утрате. Просто он от рождения боялся решительных действий.

– Я их знаю? – выдавил он из себя.

– Вряд ли ты с ними где-нибудь встречался. Разве что видел в церкви.

– Как их фамилия?

– Кажется, Блейк. Многодетная семья.

– Нет, это мне ничего не говорит, – с облегчением, словно взяв трудный барьер, вымолвил Брук. – Куда ты собрался?

– Просто прогуляться. Тебе тоже не помешало бы заняться физическими упражнениями, вместо того, чтобы горбиться в кресле у камина.

– Сегодня ненастная погода.

– У их отца часовая мастерская на Оксфорд-Роуд.

– Мастерская? – Брук был ошеломлен. – Это что-то новое – после Мэссингтонов из Олдерли-Эджа.

– Мой мальчик, не принимай близко к сердцу. Это всего лишь смутное предположение. А миссис Блейк – образованная женщина. Кажется, она вышла замуж не за ровню.

– И мне предстоит последовать ее примеру?

– Как я уже говорил, знатное происхождение не гарантирует семейное счастье. Тебе самому решать. Если бы можно было воскресить Маргарет… но это не в человеческих силах. А раз так, нужна ли нам еще одна больная? У нас много денег, это тебе известно. У тебя большой и абсолютно свободный выбор. – Фредерик Фергюсон потрепал сына по плечу. – Это всего лишь предположение. Ты волен пропустить его мимо ушей.

Он открыл дверь и, выйдя из дому, повернул в ту сторону, где жил его приятель, мистер Слейни-Смит, который, не будучи священником, знал, тем не менее, подноготную семейства Блейков.

Глава II

Когда Брук с отцом вошли в приходскую церковь Сент-Джеймса, там уже было полно народу. Они оказались единственными представителями семьи Фергюсонов, Прайди наотрез отказался пойти, а что касалось тети Летиции, то Фредерик Фергюсон лично отговорил ее. Он заботился о сестре, но предпочитал не показываться вместе с ней в общественных местах. Есть же предел человеколюбию.

Они прошли вдоль всего прохода – одетые в черные сюртуки и держа в руках глянцевитые черные шляпы с широкой траурной каймой из крепа. В Бруке было пять футов восемь дюймов росту, Фредерик был повыше – шесть футов один дюйм – и посолиднее. Прихожане шептались им вслед, а один шутник пробормотал: "Можно начинать службу: Фергюсоны на месте!"

Церковь была убрана в честь Пасхи, и, выстроившись в несколько шеренг, хор оказался в обрамлении нарциссов, примул и зеленых пучков мха, принесенного заботливыми прихожанами. Обычно он состоял из одних мужчин, но в особых случаях к ним присоединялись один-два ряда молодых женщин и девушек. С постоянной скамьи Фергюсонов были хорошо видны лица дам – сияющие, ухоженные, в нарядных капорах. Женщины праздно перебирали пальцами ноты и опускали глаза.

Брук и ждал, и боялся этого вечера. Рядом с ним тяжело пыхтел отец, устраиваясь на скамье. Всякий раз, когда мистеру Фергюсону нужно было на людях занять неподвижное положение, ему приходилось делать над собой колоссальное усилие: с таким трудом давалось ему вынужденное безделье. Взгляд Брука блуждал по первым рядам хора. Он женился в двадцать один год и до знакомства с Маргарет ни разу не встречался ни с одной девушкой. Маргарет – совсем другое дело. Со временем она перестала подпадать под общую категорию женщин – загадочных, недосягаемых существ; она была его женой, специально созданной для него природой.

Если он снова женится, придется начинать все сначала. На каждом шагу его будут ждать новые сложности и проблемы. Эти мысли, взятые сами по себе, были способны отвратить его от нового брака. Но вообще-то он любил бывать в обществе дам, беседовать с ними и время от времени тешился романтическими мечтами о том, как бы найти во второй жене нежность, доброту, понимание и тонкость чувств – присущие Маргарет, высоко ценимые им, добродетели.

Началась оратория. В этот день выступали два новых солиста, и Брук подумал, что, услышь их дядя Прайди, ему пришлось бы подавить профессиональное самолюбие и признать несомненную одаренность певцов.

Музыка творила с Бруком чудеса. Им овладели сладкие грезы; в воображении одна за другой возникали яркие и живые картинки недавнего прошлого.

Вспомнилось венчание с Маргарет в этой самой церкви. Невеста была немного бледна в своей фате с флердоранжем. Гости обменивались полупрезрительными улыбками: здесь сошлись две волны, представители двух слоев общества – аристократы и коммерсанты. Вспомнился Дэн – высокий, худощавый циник – и мать Маргарет, со скрипучим голосом и разговорами о старинных кружевах. Медовый месяц в Файли, прогулки меж скалами, а потом – усталость, тревога и разочарование. Но ведь было же, было немного счастья и душевного тепла; они искренне привязались друг к другу.

Мысли плыли на волнах музыки то вверх, то вниз, то снова вверх – в более счастливое будущее, в котором – сейчас в это было легко поверить – рядом с ним появится прелестная молодая девушка, очарованная его внешностью, манерами, разговором…

Фредерик легонько подтолкнул его локтем.

– Вон там три сестры Блейк. В первом ряду. Рядом с долговязой в очках.

Брук залился краской: громкий шепот отца наверняка услышали соседи.

Три юные хорошенькие девушки в соломенных шляпках с широкими полями радостно пели. Брук взглянул на отца, но мистер Фергюсон смотрел на солиста, как человек, всецело поглощенный музыкой. Один Брук знал, что это – обычное выражение его лица: оно никогда не расслаблялось, менялся лишь объект пристального внимания.