Излюбленным местом мистера Слейни-Смита было старое "Варьете" на углу Йорк-стрит и Спринг-гарденс. Там недавно сменился управляющий. В театре сделали ремонт, обновили декорации, поставили более удобную, современную мебель, возвели опоры для покосившихся стен и придали помещению более элегантный вид, благодаря чему туда хлынула элита этой профессии: персонал и артисты.

Вскоре мистер Слейни-Смит свел знакомство с обоими Кроссли, отцом и сыном. Старший из них, полный, вспыльчивый маленький ирландец (хотя и уроженец Лондона), распространил свой бизнес на все провинции и постоянно жил в столице, а управлять филиалами доверил сыну. Стивену Кроссли исполнилось двадцать шесть лет.

Невозможно было долго находиться в обществе мистера Слейни-Смита без того, чтобы не взвился "Веселый Роджер" атеистической пропаганды. Стивен был слишком молод и доволен жизнью, чтобы встать на ту или другую сторону, однако ему доставляло удовольствие внимать витиеватым речам старого джентльмена, который, казалось, вот-вот отправится в крестовый поход по всем церквям Англии, проповедуя чистый разум и изгоняя окопавшихся там жирных священников.

Однажды в разговоре всплыло имя Фредерика Фергюсона.

– Вот вам, мой мальчик, – начал Слейни-Смит, приглаживая через желтый носовой платок длинные, свисающие по обеим сторонам рта усы, – пример умнейшего человека, пострадавшего от христианского учения. Сей вековой предрассудок, чудовищный пережиток идолопоклонничества, настолько завладел им, что приходится сомневаться в его мотивах. Да, он просвещенный предприниматель, который занимается благотворительностью, – но помогает ли он ближнему, потому что так диктуют совесть и разум, или руководствуется страхом перед адским огнем, боится лишиться права на загробную жизнь в райских кущах, среди ангелов?

Стивен рассмеялся.

– Какая разница – коль скоро он творит добро?

Его собеседник был шокирован. Для него побуждения были важнее самих поступков.

– Кроме того, – продолжал он, – вся жизнь мистера Фергюсона сводится главным образом к молитвам, отправлениям культа, святым дням и тому подобным вещам, а это вредно для здоровья. Он не свободный человек, а раб предрассудков. Я всегда говорю ему это прямо в лицо. Суеверия и страх перед Божьим наказанием управляют им точно так же, как каким-нибудь африканским готтентотом. – Мистер Слейни-Смит отпил вина и, повозившись с носовым платком, изрек: – Весьма прискорбно.

– Привозите его как-нибудь сюда, – весело предложил Стивен. – Мы, без сомнения, прочистим ему мозги.

– Увы, это совершенно исключено. Он ни за что в жизни не переступит порог мюзик-холла. Я уже пытался.

– Тогда скажите, чтобы приехал через недельку, здесь будет выступать Великий Клодиус. Я попрошу его предсказать мистеру Фергюсону судьбу. Ручаюсь за неизгладимое впечатление, Правда, Чар?

– Пожалуй, – согласилась барменша.

– Ах, если бы это было возможно, – вздохнул Слейни-Смит.

– Опишите вашего друга, – попросила Чар, протирая стаканы.

– Он владеет красильнями и живет в роскошном особняке за городом. Я регулярно там бываю и даю советы, на основе которых он принимает важные решения.

– И вы не можете избавить его от предрассудков?

– Вынужден констатировать – полное фиаско. Кажется, это звонок?

– Не беспокойтесь, Моррис предупредит нас о начале представления.

– Вы обязательно должны побывать на одной из моих лекций в Карпентер-Холле, – строго произнес мистер Слейни-Смит. – Льщу себя надеждой, что в этот переломный момент в истории человечества и я вношу скромную лепту в дело борьбы против невежества и предрассудков. Перед человечеством открываются новые, необычайно широкие горизонты на путях образования и прогресса. Даже если путь его по-прежнему лежит во мгле, это так вдохновляет – гораздо больше, чем рабское следование средневековым догмам.

В дверь просунул голову Моррис – двоюродный брат и помощник Стивена Кроссли.

– Все готово, Стивен. Держать твое кресло занятым?

– Посади на него мистера Слейни-Смита. Я не пойду в зал.

Через неделю с небольшим Стивен отправился со своим новым другом ужинать к Фергюсонам. Ему был безразличен мистер Слейни-Смит, и он не особенно интересовался владельцем Гроув-Холла, но понимал, как важно водить знакомство с влиятельнейшими людьми в городе. Поэтому он поехал произвести хорошее впечатление и угодил в собственные сети.

Дом во многом оказался таким, как он и ожидал, но обитатели несколько удивили Стивена.

Мистер Слейни-Смит не подготовил его к габаритам и силе личности мистера Фергюсона, и на первых порах это сбило Стивена с толку, Он даже забыл напустить на себя холодный, рассеянный вид, который принимал, имея дело с теми, кто уступал ему по части космополитизма. Брат и сестра мистера Фергюсона показались ему полными ничтожествами, а сын – бледной тенью отца. Зато невестка!…

Она появилась в гостиной перед самым ужином, поздоровалась приятным, нежным голоском, однако за столом говорила мало, больше отдавала распоряжения слугам.

Беседуя с мистером Фергюсоном и мистером Слейни-Смитом, Стивен то и дело бросал на нее восхищенные взгляды. Он забыл свое прошлое и думал лишь о том, что еще не встречал такой красавицы. Она словно озарила бледно-золотым сиянием всю его жизнь, вошла в нее так неожиданно и волнующе, что он чувствовал ком в горле и слышал биение своего сердца. Речь Стивена сделалась более гладкой, вдохновенной, с присущим его ирландским предкам остроумием.

Впоследствии он никак не мог восстановить в памяти ход этого вечера; даже мистер Слейни-Смит признал, что никогда еще время не летело так быстро.

Когда миссис Фергюсон их оставила, все кругом потускнело. Стивен с тревогой спрашивал себя: увидит ли он ее еще раз? Во время разговора за столом он иногда ловил на себе ее внимательный взгляд, особенно когда речь заходила о будущем театра.

Ему, однако, скоро пришлось сменить тему из-за явного неодобрения мистера Фергюсона. Если он хочет и дальше быть принятым в этом доме, нельзя ссориться с хозяином.

К его огромной радости, немного погодя, миссис Фергюсон вновь присоединилась к их кружку, и он смог лучше разглядеть ее, пока она устраивалась в кресле у камина.

Стивен не мог взять в толк, откуда она взялась и что здесь делает. Его попытки вовлечь ее в разговор бесцеремонно пресекались кем-нибудь из присутствующих. Старики не желали, чтобы она царила на их званом ужине. А Стивен умирал от желания услышать ее милый голосок, понять, что она из себя представляет.

Частью из любопытства, он свернул разговор на тему религии, втайне гадая: вцепятся ли старые приятели друг другу в глотку? Однако этого не случилось. Спор был похож на фехтование двух опытных бойцов, которые успели досконально изучить повадку противника и с невероятной ловкостью отражали каждый выпад, без труда угадывая направление следующего удара. Кося одним глазом в сторону молодой женщины, Стивен подбрасывал спорщикам провокационные вопросы, но получалось, что не они, а он начал терять выдержку – так на него подействовала та напыщенность, с какой они провозглашали свои взгляды.

Наконец мистер Слейни-Смит завел разговор о даме, которая с месяц назад давала в "Варьете" сеансы чтения мыслей и телепатии. Стивен почувствовал себя на родной почве и с жаром заговорил. Но ему быстро заткнули рот более словоохотливые джентльмены.

– Вчера в Атенеуме было исключительно интересно, – заметил Брук. – Жалко, что вас не было.

– А, новоявленный спиритизм…

– Да, новоявленный спиритизм, – строго произнес мистер Фергюсон и объяснил Стивену – Речь шла о том, чтобы – как это они выражаются? – "прийти к общему знаменателю относительно природы столоверчения". Дискуссия велась на высочайшем интеллектуальном уровне и сопровождалась демонстрацией опытов.

– Успешных? – осведомился Слейни-Смит.

– В какой-то мере. Не настолько, чтобы убедить меня в правоте приверженцев этого учения, но до некоторой степени…

– О чем это вы? – спросила Корделия. – Брук ничего мне не рассказывал.

– Да, – растерялся тот. – Признаюсь… Стол действительно раскачивался, и довольно сильно. Это вполне согласуется с теорией доктора Карпентера. А именно: если несколько человек сядут вокруг стола, положат на него ладони и как следует сосредоточатся, сила мысли оказывается достаточной, чтобы двигать легкий столик по комнате.

– "Сила мысли"! – уронил в усы мистер Слейни-Смит. – Это антинаучно!

– Как же вы это объясняете?

– Чистейшей воды шарлатанство! Вам морочат голову. Знаю я публику Атенеума! Сборище молокососов, падких на всякие фокусы.

– О нет, – возразил Брук. – Вы несправедливы, мистер Слейни-Смит. Все было в высшей степени серьезно. Председательствовал сам доктор Пауэлл, а уж о нем никак не скажешь, что он склонен к мистификациям.

– Вы хотите сказать, – удивилась Корделия, – что столик действительно сам по себе двигался? И это может случиться с любым столиком?

– Почти, – ответил Стивен. – Но круглый удобнее всего, особенно если его поверхность не слишком отполирована. Бесспорно, столоверчение – простейшее из явлений такого рода. Если среди собравшихся отыщется медиум, чудеса обеспечены.

– У вас, должно быть, большой опыт? – она впервые обратилась прямо к нему.

– Ну… есть кое-какой (однажды в Ноттингеме он предпринял попытку такого рода с "Сестрами Бейли" и комиком Максом).

– Это имело отношение к мюзик-холлу? – полюбопытствовал Брук.

– Не совсем. – Стивен начал испытывать раздражение: разговор пошел не туда. – Нас интересовал спиритизм сам по себе. В Америке, например, подобные опыты в порядке вещей. У меня там есть знакомые.

– Об этом часто приходится читать, – сухо добавил мистер Фергюсон.

– Надеюсь, вы сами не медиум? – с досадой проговорил мистер Слейни-Смит.

– О нет. Я просто любознателен. Много путешествую. Стараюсь расширять кругозор.

Вот теперь он на правильном пути. Беда лишь в том, что, пытаясь заинтересовать миссис Фергюсон, он привлек к себе внимание остальных. Завязалась оживленная беседа. Стивен все больше углублялся в дебри и вдохновенно прикидывался знатоком в таких вещах, в которых его собеседники смыслили еще меньше.