— Кто вы? — отрывисто спросил Сергей Ипполитович. — И что вам угодно?
— Как ни странно прозвучит, но на сегодняшний день я ваш самый верный друг. Зовите меня Николай Иванович. Разрешите присесть?
— Извольте. — Сергей Ипполитович указал на кресло. Выражение лица у него по-прежнему оставалось суровым и напряженным. Воспаленные глаза блестели.
Николай Иванович присел на краешек кресла и молча принялся разглядывать хозяина. Он ему нравился: несмотря на возбужденное состояние, в поведении Сергея Ипполитовича не было и тени страха, а во всем его облике и в голосе чувствовалось непоказное, природное достоинство. Такие люди у Николая Ивановича всегда вызывали уважение.
— Мой визит в столь ранний час, Сергей Ипполитович, конечно, вызывает у вас удивление, но, поверьте, только чрезвычайные обстоятельства заставили меня появиться здесь без всякого приглашения.
— Простите, — перебил его Сергей Ипполитович, — у меня мало времени, я тороплюсь, поэтому давайте без китайских церемоний.
— Согласен. Давайте без церемоний. Полицмейстер Гречман — мой личный враг. Как и почему получилось — это история длинная, да она вам и не интересна. Вам, я думаю, интересно совсем другое — судьба вашей дочери. Я почти уверен, что в ближайшее время Гречман проявит к ней самый пристальный интерес. Вам будет неприятно это слышать, но глупая девочка влюбилась в конокрада, а за ним Гречман открыл настоящую охоту. Понимаете?
— Я вас слушаю. Говорите.
— Есть одно только верное средство обезопасить вашу дочь — уничтожить Гречмана.
— Что, пойти и застрелить его?
— Да боже упаси! Пойти и застрелить — это самое легкое, но я на каторгу не желаю, да и вы, надеюсь, туда не стремитесь. Его надо уничтожить так, чтобы сама власть стерла его в порошок. Я почти все подготовил, мне нужна ваша помощь.
— Вы что, считаете меня за идиота?
— Нет, Сергей Ипполитович, я вас считаю за порядочного человека, иначе я бы здесь не сидел. Это во-первых, а во-вторых — чтобы обезопасить свою дочь и чтобы до нее не дотянулся Гречман, вы обязательно станете моим союзником.
— Не знаю, будем ли мы союзниками, но Гречман до моей дочери уже дотянулся. Она в полицейском участке, вместе с этим паршивым конокрадом. — Сергей Ипполитович сморщился, как от внезапной боли.
Николай Иванович медленно поднялся с кресла, отрывисто спросил:
— Я не ослышался?
— Нет, слух у вас не испорчен. Моя дочь и этот конокрад находятся сейчас в участке. Официально мне никто ничего не объяснил, но мне удалось выяснить, в обход полиции, что арестовали их с конокрадом в Мало-Кривощекове, в какой-то избе, где был убит хозяин. А до этого Тонечку украли, прямо на улице, засунули в мешок, на подводу, и увезли. Конокрад кинулся ее выручать — он знал, где она находится. В итоге — и Тонечку не выручил, и сам попался… Как видите, положение мое аховое, я готов хвататься за любую соломину и поэтому выслушаю вас до конца.
Николай Иванович молчал. Весь его план, так тщательно выстроенный и на десятки раз обдуманный, с треском рушился, как рушится старая крыша, когда ломаются подгнившие стропила. И теперь он просто вынужден был думать не только о себе и своей мести, но и о людях, которых вольно или невольно втянул в запутанное и опасное предприятие. Самым благоразумным сейчас для него было бы попрощаться и уйти — пусть все идет-движется своим ходом. А он дождется Кофтунова, который явится через два дня, они осуществят все, что задумали, и он навсегда исчезнет из этого города. А Вася-Конь и Тонечка Шалагина… и вот здесь он споткнулся, понял, что не может их просто так бросить на произвол судьбы. А ведь еще оставалась Анна. Что могло произойти с ней, пока он находился в Томске? Николай Иванович от досады даже крутнулся на месте, но пересилил себя и спокойно сел на краешек кресла.
— Почему вы замолчали? — поторопил его Сергей Ипполитович.
— Я ничего этого не знал. Все, что вы рассказали, для меня полная неожиданность. Если не затруднит, позовите вашу горничную.
— С ней уже состоялся разговор, она обо всем рассказала.
— Неважно, я должен кое-что уточнить. Будьте любезны, позовите.
Фрося вошла в кабинет хозяина тихо и понуро, словно ее только что побили. В глазах копились слезы, и от этого они казались еще более ослепительными и красивыми. Она молча встала у двери, спрятала руки под передник.
— Фрося, слушай, что я скажу. — Сергей Ипполитович торопливо и нервно закурил новую папиросу, замолчал, раздумывая, но затем решительно продолжил: — Вот этому господину расскажи все с самого начала. О Тонечке и об этом конокраде. Только ничего не скрывай, теперь уже бесполезно скрывать. Поняла?
Фрося согласно кивнула. Сейчас она, напуганная последними событиями, а главное — тем страшным обстоятельством, что Тонечка сидит в тюрьме, готова была рассказать все, что знала, без утайки.
И стала рассказывать, как Вася-Конь оказался в этом доме, как Тонечка прощалась с ним утром после своего внезапного исчезновения, как затем Вася-Конь пропал и не давал о себе никаких вестей, как они пытались искать его через Калину Панкратыча и не нашли, и, наконец, о своей поездке в Колывань и о том, как через день после этой поездки Тонечку украли.
Николай Иванович слушал ее молча, не перебив ни единым вопросом. Сергей Ипполитович курил, морщился и время от времени встряхивал головой, словно хотел отогнать наваждение.
— Вот, как на духу, — закончила Фрося, — больше мне сказать нечего.
— Ясно, — задумчиво протянул Николай Иванович, — яснее ясного картина дня. Ступай, детка, я все понял.
Фрося молча поклонилась и вышла.
— Что скажете, что посоветуете? — спросил Сергей Ипполитович, глядя на своего собеседника с тревогой и надеждой.
— Скажу одно: украли ее по приказу Гречмана. Хотел Гречман напугать девочку и узнать, где находится Вася-Конь. А тот сам заявился. Что там произошло — нам не ведомо, нам лишь одно известно, что они сейчас в кутузке. Теперь — к делу. У меня находятся бумаги, которые принадлежали раньше акцизному чиновнику Бархатову, в них — полный отчет обо всех деяниях господина полицмейстера. Там каждая запись на три года каторги потянет, не меньше. Через два дня сюда приезжает высокий чиновник, чтобы начать по этим бумагам следствие. Но ему нужен формальный повод — жалоба от именитых горожан на его имя. Я хочу попросить вас подписать эту жалобу, а еще — прошу поговорить с теми людьми, с которыми вы сочтете нужным, чтобы они тоже поставили под ней свои подписи. Я уверен: начнется следствие, и мы выручим вашу дочь. Вы согласны?
Вместо ответа Сергей Ипполитович неожиданно спросил:
— Скажите, у вас есть дети?
— Детей у меня нет, но какое это имеет значение?
— Имеет. Если бы ваш ребенок сидел в кутузке, как вы изволили сказать, вам бы два дня вечностью показались. Я не могу столько ждать! Не могу! Готов подписать любую бумагу и людей найду, которые подпишут, но это надо делать сейчас, сегодня, а не через два дня! Я же не знаю, что там происходит, какие протоколы составляет Гречман! Ничего не знаю! Девочка, понимаете, девочка…
Сергей Ипполитович осекся, будто захлебнулся, и замолчал. В наступившей тишине было слышно, как он тяжело и надсадно дышит.
В этот момент дверь в кабинет широко распахнулась и Любовь Алексеевна возникла в прямоугольном проеме. Не переступив порога, она замерла, словно изваяние, глядя на мужа исплаканными глазами, и наконец едва слышно выдавила из себя:
— Сережа, умоляю, сделай же что-нибудь…
И, не дождавшись ответа, закрыла дверь.
Николай Иванович вздрогнул, будто его ударили. Этот тоскливый, обреченный голос страдающей женщины отбросил напрочь все его благоразумие. И если до этого мгновения он колебался, то после него возникла неожиданная решимость. Он поднялся с кресла, почти вплотную подошел к Сергею Ипполитовичу:
— Вы не можете ждать два дня, но часа два-три подождать можете? Я буду у вас в конторе, здесь нам встречаться больше не нужно. Ждите.
Кузьма выскочил из санок и подбежал к Николаю Ивановичу, задышливым голосом, словно сам скакал всю дорогу, сообщил:
— Аньку тоже взяли, прямо у бабки взяли! Чего делать-то будем?
На тревожный вопрос Николай Иванович не ответил. Покивал головой, будто соглашаясь с известием, и негромко приказал:
— Поглядывай тут…
Медленным, усталым шагом подошел к крыльцу шалагинской конторы, тяжело стал подниматься по ступенькам. В руке у него был старенький, потрепанный портфельчик. И этот портфельчик, точнее сказать — его содержимое, Николай Иванович должен был сейчас оторвать от себя, отдать, а душа противилась и не желала этого. Она иного жаждала: увидеть раздавленного полицмейстера Гречмана, насладиться его поражением. Да не судьба… Тонечка Шалагина, Вася-Конь и Анна безмолвно требовали спасения, и отказать им было невозможно. Николай Иванович передернул плечами, словно скидывал с них ненужную тяжесть, и решительно открыл дверь.
— Погоди, Николай Иванович, — окликнул его Кузьма, — позабыл…
Тот остановился в дверях, а Кузьма вытащил из-под сена в санках что-то похожее на длинную палку, замотанную в тряпку и перевязанную веревочкой. Донес, передал. Николай Иванович удобнее перехватил поклажу и вошел в контору.
Сергей Ипполитович, ожидая его, стоял у окна в своем кабинете и барабанил пальцами по подоконнику, выстукивая отрывистую мелодию.
— Вот главное ваше оружие на сегодняшний день. — Николай Иванович поставил портфельчик на стол, расстегнул его медные застежки и вытащил кипу бумаг. — Все это — наследство господина Бархатова, упокой, Господи, его душу грешную. Исполнял он при Гречмане и роль казначея, и змея-искусителя одновременно. Впрочем, вы полистайте, вам ясно станет, вы же по этой части, с торговыми бумагами дело имеете.
"Конокрад и гимназистка" отзывы
Отзывы читателей о книге "Конокрад и гимназистка". Читайте комментарии и мнения людей о произведении.
Понравилась книга? Поделитесь впечатлениями - оставьте Ваш отзыв и расскажите о книге "Конокрад и гимназистка" друзьям в соцсетях.