Автомобиль подрулил к площадке у отеля «Хантингтон», и Марк помог ей выбраться. Он уже заказал ей номер и оплатил его вперед за десять дней. Им ничего не оставалось, как скрыться в ее номере. В конторе он сказал, что его не будет в течение всего дня.


— Марк? — В темноте ночи она, совсем сонная, с трудом оторвала голову от подушки и улыбнулась. Был третий час ночи, и прошло не более двух часов с тех пор, как она заснула.

— Нет. Это президент. Кого ты ожидала?

— Тебя. Почему так поздно? — Он даже не позвонил, но, по правде, она не очень волновалась.

— Понаехала масса клиентов из других мест. Мы провели много закрытых встреч, не прерываясь даже для того, чтобы пойти пообедать. — На самом же деле они связались с рестораном в «Этуаль» и договорились, чтобы им привезли обед в номер.

— Это звучит так скучно. — Она улыбнулась в темноту, перевернувшись на другой бок.

— Как ты себя чувствуешь? — Он раздевался, стоя к ней спиной. Было так странно вернуться домой сейчас после того, как он провел почти целую ночь в другом месте. И ему нужно было придумать себе подходящее оправдание. Он обещал, что проведет с Шантал выходные дни, включая и часть рабочих.

— Спасибо, нормально. Я хочу спать.

— Хорошо. И я тоже. — Он забрался в кровать, дотронулся до ее щеки, поцеловав в макушку. — Bonne nuit[90]. — Расставаясь с Шантал, он произнес эти же слова, но добавил при этом: — Mon amour[91].

— Это мне безразлично, — сказала Шантал. — Я не уеду. Если ты перестанешь платить за гостиницу, я сделаю это сама или найду себе квартиру. В визе сказано, что я могу находиться здесь целых шесть месяцев.

— Это глупо. — Марк свирепо смотрел на нее через всю комнату. Они спорили уже около часа, и дрожь нежно очерченного подбородка Шантал выдавала ее безудержную ярость. — Я сказал тебе. Я буду в Париже через две недели.

— А как долго? Пять дней? Неделю? И что потом? Я не увижу тебя еще два месяца. Non! Non, non et non[92]! Либо мы будем вместе сейчас, либо все кончено. Навсегда! И это, Марк Эдуард Дьюрас, мое последнее слово. Определись наконец в своих желаниях. Либо я остаюсь здесь сейчас, и мы что-либо вместе придумаем, либо я отправляюсь домой. И на этом кончим. Finis! C'est compris?[93] — В этой изящной комнате ее голос звучал как вопль. — Игра, в которую мы играли, закончена для меня. Никаких игр. Я сказала тебе об этом перед приездом. Я не понимаю, что тебя так удерживает рядом с ней. Теперь у тебя нет даже оправдания в лице Пилар. Но мне наплевать. Я не собираюсь жить таким образом без тебя все оставшееся время. Я просто не могу. Либо я остаюсь. Либо… — она угрожающе посмотрела на него, — я ухожу навсегда.

— А что будет, когда через шесть месяцев истечет срок действия твоей визы? Это в том случае, если я позволю тебе это сделать.

Его голова лихорадочно работала, и он быстро соображал… шесть месяцев. Это неплохая идея. Тогда Шантал сможет отправиться домой, а он через несколько недель последует за ней. И после этого устроит Дину с ребенком у своей матери на улице Франсуа Первого. И для него будет вполне благоразумным проводить большую часть времени там. Он будет совершать рейсы между Европой и Штатами, но его основным местом пребывания будет Париж.

— Ты знаешь, Шантал, — сказал он, — в конце концов все может устроиться наилучшим образом. Как ты смотришь на то, что я подумываю о переводе моей основной резиденции отсюда в Париж на следующий год? Я сохраню здесь контору, но вместо периодических поездок из Штатов в Париж я поступлю наоборот, то есть буду жить постоянно в Париже.

— С женой? — Она с подозрением посмотрела на него, так как не была уверена до конца в том, что у него было на уме.

— Необязательно, Шантал. Совсем необязательно. В следующем году я собираюсь провести ряд изменений. — Он взглянул на нее, слегка улыбаясь, и в глазах у нее появились радостные огоньки.

— Ты переедешь в Париж? Почему? — Она хотела добавить: «из-за меня», но не осмелилась.

— У меня есть ряд причин для этого, и ты — не последняя среди них.

— Ты говоришь серьезно? — Она наблюдала за ним, и ей понравилось то, что она увидела.

— Вполне.

— А тем временем?

— Я мог бы разрешить тебе остаться здесь. — Он слегка улыбался. Не успел он произнести эти слова, как она, одним прыжком преодолев разделявшее их расстояние, очутилась в его объятиях.

— Ты и вправду так думаешь?

— Да, моя дорогая, именно так.

Глава 30

Марк Эдуард припарковал свой «ягуар» на углу и достал с сиденья большую, но не броскую коробку. Он уже отправил ей цветы, чтобы не испытывать неудобство, появившись с ними на улице. Коробка, хоть и была громоздкой, внешне не привлекала внимание. Он остановился у узкого здания, зажатого между особняками на Ноб Хилл, и нажал на одну из двух кнопок. Это была уютная квартира, в которую можно было попасть, поднявшись по невысоким ступенькам лестницы. Полы были из черно-белого мрамора, а дверные ручки и замки из меди были начищены до блеска. В веселом настроении он поджидал, заслышав ее шаги у двери. Они сняли квартиру со всей обстановкой с ноября до июня. На ее поиски ушло не более недели. Шантал жила здесь всего лишь два дня, и это будет их первым «домашним» обедом.

Марк прислушался к ее поспешным шагам за дверью и не смог сдержать улыбку. Он принял правильное решение, хотя и не без ее нажима, но его радовала мысль, что она будет рядом всю зиму. И весну. Дина больше не появлялась с ним нигде; большую часть времени она проводила в студии, хотя и не работала там, а просто сидела.

— Ну что там? — Он снова нажал на кнопку. И вдруг дверь открылась настежь, и она предстала перед ним в белом шифоновом халате и сандалиях серебристого цвета.

— Bonsoir[94], месье. — Она сделала глубокий реверанс, затем поднялась с лукавой улыбкой на лице. В квартире был полумрак, но в дальней комнате он разглядел небольшой круглый столик с цветами и свечами, сервированный к обеду.

— Как все мило! — Он обнял ее и посмотрел вокруг, Свет свечей мягко отражался в столовом серебре, все вокруг сверкало и сияло. Эта прелестная маленькая квартира принадлежала женщине-дизайнеру, которая жила зимой во Франции со своим любовником. Все отлично устроилось. Он крепко сжал ее в своих объятиях. — Ты красивая женщина, Шантал, ma chérie[95]. И от тебя исходит такой божественный аромат. — Она рассмеялась. За день до этого он послал ей большой флакон духов «Джой». Это просто восхитительно, что она была рядом. Он мог сбежать из конторы, чтобы пообедать с Шантал, встретиться с ней поздно вечером перед уходом домой. Он мог утром забежать к ней выпить чашку кофе и расцеловать, а после полудня заняться любовью.

— Что в этой коробке? — Она с нескрываемым любопытством разглядывала огромный сверток. Он медленно провел рукой вдоль ее щиколотки. — Перестань! Что там в коробке? — Она смеялась, а он продолжал поглаживать сверху вниз ее оголенные ноги.

— В какой коробке? В ней ничего нет. — Он дотронулся губами до внутреннего изгиба ее колена и стал медленно двигаться вверх к бедру. — Я нахожу тебя намного интереснее, моя любовь, чем все содержимое неизвестных коробок. — Она вполне разделяла его интерес, и вскоре халат оказался смятым на полу…

— Проклятье. — Она выбралась из его объятий, когда они, разомлевшие, лежали на кровати. Они проспали не менее получаса. Марк Эдуард удивленно приподнялся.

— Проклятье? Что это значит? — Он пытался сделать оскорбленный вид, растянувшись поперек кровати. Он был похож на очень длинного кота очень светлой окраски. Но она была уже в середине комнаты.

— Индейка! Я забыла! — Она пулей влетела в кухню, а он, откинувшись, лежал на кровати и ухмылялся. Но через минуту она вернулась, успокоившись.

— Ça va?[96]

— Oui, oui[97]. Я готовлю ее уже почти шесть часов, а она даже не подгорела.

— С ними всегда так, поэтому они и напоминают по вкусу солому. А почему, хотел бы я знать, всего лишь после трехнедельного пребывания в Штатах ты начала уже готовить индейку? — Дразня ее, он приподнялся, и она села рядом с ним на кровати.

— Я приготовила ее потому, что завтра День Благодарения, и я очень благодарна.

— Благодарна? За что? — Прежде чем лечь снова, он взъерошил копну ее с рыжеватым отливом волос, которые, распластавшись по плечам, изящно оттеняли нежные черты ее лица. — За что же ты так благодарна, прелестное дитя?

— Благодарна тебе за то, что живу здесь, в Штатах. — La vie est belle, mon amour[98].

— Неужели? Тогда пойди открой пакет. — Он пытался сдержать улыбку.

— Ох, какой ты! — Она убежала в другую комнату и вернулась с коробкой, обернутой в бумагу коричневого цвета. — Что это? — Она была похожа на маленькую девочку в ожидании рождественского подарка, и он улыбнулся. — Qu'est-ce que c'est?[99].

— Вскрой и посмотри! — Он получил не меньшее удовольствие, чем Шантал, когда, разорвав оберточную бумагу, она обнаружила невзрачного вида коричневую коробку. Он явно наслаждался своими проделками. Она сидела, уставившись на коробку, боясь открыть ее и растягивая удовольствие в предвкушении сюрприза.

— Это что-то для дома? — Она посмотрела на него своими громадными глазами, но он перевел свой взгляд, медленно скользя им по ее великолепной груди, пока она, сидя рядом с ним на кровати, голая, прижимала к себе подарок.

— Продолжай, глупышка… Посмотри, что там. — Она открыла верх и запустила руку в тонкую оберточную бумагу, чтобы выяснить, что там находится. И тут же отдернула руку, будто дотронулась до пламени, мгновенно поднеся ее ко рту.

— О, нет! Марк Эдуард!

— Да, мадемуазель?

— Ох… — Шантал снова запустила руки в бумагу, и пока она медленно, с особой осторожностью вытаскивала содержимое, ее глаза все больше расширялись. На этот раз она, почти задыхаясь от напряжения, извлекла все наверх и принялась нежно поглаживать мех. Это была великолепная, темно-коричневого цвета шуба из русского соболя.