Даниэла Стил - Конец лета

Он опустился на пол на колени рядом с ней.

— Ты никакая не обманщица, Дина. Ты никогда не вела себя подобным образом. Мы всего лишь попали в трудное положение, и сейчас мы должны найти достойный выход. Это нелегко, но это будет честно. Мы всегда поступали честно. Я люблю тебя сильнее, чем кого бы то ни было в своей жизни. Я хочу, чтобы ты помнила об этом всегда. Если ты когда-нибудь захочешь вернуться, я всегда буду ждать тебя тут. Всегда. Даже когда мне стукнет девяносто три года. — Он попытался вызвать у нее улыбку, но из этого ничего не вышло. — Давай договоримся сейчас кое о чем другом.

— Что? — Она все еще злилась, когда подняла на него глаза. Она ненавидела Марка Эдуарда, но более всего она ненавидела себя. Она должна сделать аборт. Сделать что-то, чтобы иметь возможность оставаться с Беном. Или, может быть, он смирился бы с существованием ребенка от Марка Эдуарда, если бы она рассказала ему всю правду с самого начала. Но она знала, что никогда не сможет рассказать ему об этом. Он никогда не понял бы ее.

— Ну хватит. Я хочу, чтобы мы договорились кое о чем. Я хочу, чтобы мы дали друг другу обещание не упоминать, что у нас имеется «всего лишь одна неделя». Давай просто жить каждый день, любить каждый день, наслаждаться каждым мгновением, и спокойно встретим час разлуки, когда он наступит. Если же мы будем говорить только об этом, мы испортим себе оставшееся у нас в запасе время. Ну как тебе такой уговор? — Он взял ее лицо в свои ладони и нежно поцеловал в губы, и в этот момент волосы, схваченные узлом у нее на макушке, мягко упали сверху ей на лицо. — Уговор?

— Уговор.

— Отлично. — Он ласково посмотрел на нее, поцеловал ее еще раз и вышел из комнаты.

Через час они отбыли в Кармел, но трудно было не заметить происшедшую перемену. Все теперь казалось не таким, каким было прежде. Их время почти закончилось, и что бы там ни говорили, они оба это прекрасно понимали. Конец был уж очень близок. Лето катилось к своему горьковато-сладкому закату.

— Ты готова, моя дорогая? — Была полночь. В ночь с понедельника на вторник. День Труда. Он уже завершился. Пора отправляться домой. Она в последний раз окинула взглядом гостиную, потом молча взяла его руку. Свет был уже потушен, женщина на пляже на картине Уайета прятала свое лицо в лунном свете. Покидая этот дом, Дина в последний раз взглянула на нее. На улице было прохладно, а на небе полно звезд, и ярко светила луна.

— Я люблю тебя. — Они переговаривались шепотом, когда она тихо уселась в машину. Он коснулся ее лица и затем поцеловал ее.

— Я тоже тебя люблю. — Они оба улыбались, сейчас и впрямь им не о чем было печалиться. Все эти дни их связывали чувства радости, умиротворения и любви, которые вряд ли кому-либо из них удавалось испытать в жизни; и между ними было что-то такое, чего никому бы не удалось у них отнять. Это принадлежало только им. На всю оставшуюся жизнь. — Ты счастлива, так же, как и я, Дина? — спросил он. Она кивнула, продолжая улыбаться. — Я понятия не имею, почему я чувствую себя так чертовски здорово, за исключением того, что это ты делаешь меня таким счастливым, и ты всегда будешь приносить мне радость. Что бы ни произошло.

— Ты для меня значишь то же самое. — И тоже будешь приносить мне радость. Она всегда будет крепко держаться за эти воспоминания в течение всей такой долгой, холодной и беспросветной, как зимняя ночная мгла, совместной жизни с Марком. Она будет думать о нем, когда будет держать в руках своего ребенка, представляя себе, что это мог бы быть его ребенок. Как она хотела, чтобы это было так; ей вдруг захотелось этого больше всего на свете.

— О чем ты думаешь?

Они отправились в обратный путь в Сан-Франциско, рассчитывая добраться туда к двум часам дня. На следующее утро они встанут поздно, а затем после завтрака он отвезет ее домой. Марк должен был появиться во второй половине дня. Во вторник, в три часа. Это было все, что можно было узнать из отправленной им телеграммы. Маргарет прочитала ее содержание Дине по телефону, когда та позвонила к себе домой, чтобы удостовериться, что дома все в порядке. Во вторник, в три часа.

— Я спросил тебя, о чем ты думаешь?

— Минуту назад я раздумывала о том, что была бы очень не против заиметь от тебя сына. — Она улыбнулась куда-то в ночь.

— А моя дочь? Ты бы не хотела и ее? — Они оба улыбнулись.

— И сколько же ребятишек ты планируешь иметь?

— Какое-нибудь круглое число. Может быть, двенадцать. — В этот момент она засмеялась и прилегла на его плечо, пока он вел машину. Ей вспомнилось, как он произнес эти слова в первый раз в то утро после ее выставки. Интересно, будет ли еще когда-нибудь подобное утро в ее жизни?

— Я довольствовалась бы двумя.

Он не мог выносить эти временные формы, с помощью которых она выражала свои мысли. Это напоминало ему о том, о чем он не хотел знать. Даже вспоминать. Только не сегодня вечером.

— Так когда же ты решила, что ты все-таки не слишком стара?

— Я до сих пор думаю так же, но… так легко помечтать.

— Будучи беременной, ты выглядела бы очень привлекательной. — На этот раз она ничего не ответила. — Ты устала?

— Есть немного.

Она утомлялась достаточно часто в течение всей недели. Это, разумеется, было результатом перенапряжения, но ему все равно не нравились эти темные круги под глазами и эта бледность на лице, когда она вставала из постели по утрам. Но ему уже не придется переживать по этому поводу после того, как окончится сегодняшний день. Сегодня он мог позволить себе это в последний раз. Удивительное дело, но начиная с завтрашнего утра он должен был остановиться.

— А сейчас о чем ты думаешь? — Она с серьезным видом подняла на него глаза.

— О тебе.

— И это все? — Она пыталась подразнить его, но он не стал ей подыгрывать.

— И это все.

— О чем же именно?

— Я думал о том, насколько сильно я хочу, чтобы у нас был ребенок.

Она почувствовала, как комок застрял у нее в горле, и отвернулась.

— Бен, не надо.

— Извини. — Он притянул ее поближе к себе, и они продолжили путь.

— И что это все может означать? — Шантал не сводила глаз с Марка, находясь в противоположном углу комнаты. Он закрыл свою дорожную сумку и опустил ее на пол.

— Это означает именно то, что ты слышала, Шантал. Прекрати, не надо играть в игры. Я находился здесь этим летом почти целых три месяца, а сейчас я вынужден уехать отсюда по своим рабочим делам.

— На сколько? — Она выглядела очень сердитой, а по ее глазам можно было понять, что она недавно плакала.

— Я уже говорил тебе. Я не знаю. А сейчас будь хорошей девочкой, и мне надо идти.

— Non, tant pis[84]. Меня нисколько не волнует, даже если ты опоздаешь на свой самолет. Тебе не удастся покинуть меня таким образом. Что ты думаешь обо мне? Именно сейчас ты собираешься вернуться к ней. Бедная, бедная женушка, ее сердце разбито горем, потому что она потеряла свою дочь, и сейчас дорогой муженек отправляется, чтобы ее утешить. Ну уж нет! А как же я? — Она говорила с ним таким угрожающим тоном, что у него начало сводить мышцы у рта.

— Я говорил тебе. Она больна.

— Ну и чем же?

— Тут много причин. И совсем неважно, чем именно она болеет, Шантал. Она действительно больна, и этим все сказано.

— Ну хорошо, ты не можешь покинуть ее сейчас. Тогда когда же наконец ты сможешь это сделать?

— Черт знает что, мы совершенно забыли об этом и не обсуждали этот вопрос в течение целой недели. Ну почему мы должны разбираться именно сейчас, когда мне нужно успеть на самолет?

— К дьяволу твой самолет. Я не могу допустить, чтобы ты бросил меня. — Ее голос повысился до опасного предела, а глаза метались по всей комнате. — Ты не можешь уехать! Non, Марк Эдуард, non[85]! — Она опять ударилась в слезы, Вздохнув, он снова сел.

— Шантал, chérie[86], пожалуйста. Я уже говорил тебе. Это не продлится очень долго. Прошу тебя, дорогая. Попробуй понять. Ты никогда не вела себя так прежде. Ну почему сейчас ты должна быть такой неразумной?

— Потому что с меня довольно! Для меня это уже слишком! Что бы ни случилось, ты остаешься верен ей. Год за годом, год за годом. Все, я уже сыта всем этим по горло!

— А сейчас ты, должно быть, уже пресытилась? — С выражением отчаяния на лице он посмотрел на свои часы. — Вчера вечером я сказал тебе, если окажется, что это всерьез и надолго, ты присоединишься ко мне. Хорошо?

— И как долго мы будем вместе?

— О, Шантал! — Он выглядел раздраженным, раньше до такого состояния его доводила только Пи-дар, да и то очень редко. — Давай посмотрим, как пойдут дела. Если ты приедешь ко мне, ты можешь оставаться некоторое время в Штатах.

— И сколько это «некоторое время»? — Но сейчас она начала заигрывать, и он заметил это, хотя в его глазах еще оставались огоньки раздражения.

— Столько, сколько я смогу прошагать, ни разу не присев. Тебя устроит такой ответ? А теперь мне надо идти. Я буду звонить тебе почти каждый день. Я постараюсь вернуться через несколько недель. А если мне не удастся выбраться, тогда ты приедешь ко мне. Ты удовлетворена?

— Почти.

— Почти? — Он выкрикнул это слово, но в этот момент она наклонила вперед свое лицо для поцелуя, и он не смог воспротивиться.

— Ты опять! — Он поцеловал ее, и они оба, смеясь, бросились обратно в спальню; они ласкали друг друга, дразнили, они снова были жадными до любви.

— Ты ведь знаешь, я опоздаю на самолет.

— Ну и что? А после всего давай поужинаем у «Максима».

Можно было бы легко предположить, что ей давно следовало бы забеременеть, но они абсолютно точно знали, что это не так. Однажды им показалось, что она беременна, и это вызвало у них, учитывая ее диабет, такую жуткую панику, что они решили больше никогда не испытывать судьбу снова. Они просто не могли себе этого позволить. На карту была поставлена ее жизнь. И Шантал действительно не была против того, чтобы поберечься, у нее никогда не возникало особенного желания иметь ребенка. Даже от Марка.