Эми действительно была красивым ребенком, и казалось, что каждый раз, когда ее выводили погулять, полюбоваться на нее сбегалась вся округа. Именно тогда, когда Эми привлекала всеобщее внимание, Феба, которая была на десять лет старше, находилась в самом неприятном возрасте — двенадцать, тринадцать, четырнадцать лет. Для все это было невыносимо. «Замолчите! — хотелось ей крикнуть. — Мы уже слышали это миллион раз. Ну и что с того, что она красивая?»

Десять лет — неподходящая разница. Пятнадцать или пять были бы в самый раз. В восемнадцать лет Феба могла бы гордиться красивой трехлетней сестрой, в восемь могла этого не заметить. Но в тринадцать было больно.

Хотя какое право Феба имела жаловаться? Какая разница в возрасте у двух ее дочерей, Элли и Клер? Девять лет. И — да, маленькая Клер красивее Элли.

Эми заговорила:

— Я могу отнести вещи в свою комнату или там поселили кого-то из детей?

Почему ты спрашиваешь меня? Кто где спит, решает мама, а не я.

— Дети на самом верху. Твоя комната свободна.

Эми подхватила свою сумку; она была небольшой, размером со спортивную.

Очевидно, Эми прямо с катка отправилась в аэропорт, даже не заехав в гостиницу.

— Я успею быстренько принять душ?

— У нас очень много дел.

Как резко это прозвучало! Она вовсе не хотела лишить Эми возможности принять душ, но прежде чем Феба успела взять свои слова обратно, Эми уже поставила сумку на пол.

— Я могу подождать. Это не страшно.

— Не страшно, если ты летела первым классом, — из другого угла кухни отозвалась жена Йена Джойс. — Думаю, после полета первым классом чувствуешь себя не такой грязной.

Она постаралась, чтобы это прозвучало так, будто, полетев первым классом, Эми сделала что-то дурное. Эми не ответила.

— Чем я могу помочь? — спросила она Фебу.

Феба на минутку задумалась.

— Сделай глазурь. Сгодится сливочный крем. Мама обычно держит две-три коробки сахарной пудры в кладовке.

И снова она услышала себя со стороны. Держит, сказала она. Мама держит. А надо говорить «держала».

Ты же не знала, мама, когда покупала эту сахарную пудру, что она понадобится нам для твоих поминок.

Эми потребовалось некоторое время, чтобы найти сахарную пудру. Затем выяснилось, что она понятия не имеет, как готовить глазурь.

Она не знала, как почистить брокколи, не представляла, как пользоваться кухонным комбайном, но что больше всего вывело из себя Фебу — она не знала, где что лежит на кухне.

Как же так? Она ведь здесь жила. Мама ничего не меняла.

— Все на прежнем месте! — отрезала Феба, Эми это не помогло, а Феба почувствовала себя мегерой.

И все это время Эми выглядела потрясающе, без всякого усилия держась прямо в аккуратно повязанном белом закрытом фартуке. Она действительно ничего с собой не привезла. Тогда у кого она одолжила одежду? У Элли. Вот чьи джинсы подошли Эми — тринадцатилетней девочки. Это казалось несправедливым.


После ужина в тот вечер Джайлс и Феба сидели в библиотеке, просматривая списки, чтобы убедиться, что сделано все, что следует, и все оповещены. Дверь была открыта, но Эми, тихо постучав, дождалась позволения войти.

— Мы можем как-то тебе помочь? — приветливо спросил Джайлс. Они с Эми всегда очень хорошо ладили. Фебе это казалось странным, потому что на первый взгляд у них не было ничего общего.

— Я думала о четверге. — Четверг был днем похорон, но только у отца хватало мужества употреблять это слово. Остальные просто говорили о четверге. — Я хотела узнать, что ты собираешься надеть, Феба.

Одежду. Только Эми могла говорить в такую Минуту о нарядах.

— У меня не было времени об этом подумать.

Эми сжала губы, и на мгновение Фебе показалось, что она выглядит обиженной. Феба чувствовала, что ее слова прозвучали излишне резко, но одержимость Эми одеждой всегда была такой несносной!

— Эми, у тебя десять минут, чтобы одеться, — множество раз повторяла мама. — Через десять минут ты пойдешь в том, что на тебе будет, даже если это окажутся одни трусы. — Только таким образом можно было вытащить Эми из дома.

Но секунду спустя лицо Эми приобрело свое обычное сдержанное выражение.

— Я собираюсь попросить своего друга в Нью-Йорке переслать мне экспресс-почтой платье или костюм. Ты сказала, что из-за ребенка тебе не годится ничего из одежды. Могу я попросить прислать что-то и для тебя?

— Мысль интересная, — произнес Джайлс. Он повернулся к Фебе. — Тебе что-нибудь нужно?

Разумеется, Феба думала о том, что надеть, но ни к какому выводу не пришла. Это был ее четвертый ребенок. Живот уже заметен, а юбка у ее черного костюма узкая — она ни за что в нее не влезет. Можно, конечно, продеть резинку в пуговичную петлю на поясе твидовой юбки и дополнить ее черным блейзером, но вид будет не тот, а мама на похороны всегда полностью одевалась в черное.

Феба на самом деле не так уж заботилась о том, как она выглядит. Человек должен либо вообще не обращать на внешний вид внимания, как ее невестка Джойс, либо, как Эми, заботиться о нем постоянно. Феба же обычно уделяла своей внешности от силы один или два субботних вечера в месяц — как раз столько, чтобы почувствовать себя за это время несчастной, но недостаточно, чтобы как-то с этим справиться.

— Тогда давай воспользуемся любезным предложением Эми, — сказал Джайлс. Он все прочел по ее лицу; он знал, что ей нечего надеть, он знал также, что она собирается отказаться. — У тебя будет одной заботой меньше.

— Полагаю, да. — Феба даже удивилась, что в ее голосе прозвучало столько недоброжелательности. Да что это со мной? Почему я не могу быть доброй?

— И раз так, то как насчет Элли, Клер и Алекса? — спросила Эми. — У моего друга, вероятно, не слишком большой опыт в покупке детской одежды, но ему, я уверена, это понравится.

Понравится? Только у Эми могли быть знакомые мужчины, которым понравилось бы покупать детскую одежду.

— В этом нет необходимости. — Феба постаралась, чтобы ее голос звучал помягче. — Они могут пойти в своей одежде для воскресной школы. Платья у девочек не черные, но…

— Соглашайся, — перебил ее Джайлс. — Хотя бы ради девочек. День предстоит ужасный. Может, всем будет чуточку легче в новой одежде.

Джайлс был не из тех мужчин, что высказывают свое мнение по любому поводу. Он говорил о чем-либо, только когда это его действительно заботило. Поэтому Феба кивнула и сказала, что девочкам, вероятно, понравятся новые платья.

— Алексу не надо. — Мальчику было шесть лет. — Он скорее прыгнет в реку, чем наденет новую одежду.

Пятнадцать минут спустя она услышала, как Эми обратилась с тем же предложением к Йену.

— Тебе пришлют одежду из Нью-Йорка? — переспросил Йен. — Не слишком ли это экстравагантно?

На мгновение наступила тишина.

— Наверное, так это и кажется, — ответила Эми.

— Что ж, — быстро проговорил Йен, — я обязательно скажу Джойс, но, по-моему, они привезли все, что им нужно.


Как Феба и предполагала, Джойс отклонила предложение Эми. Жена Йена была социальным работником и через калифорнийские школы работала с коренным населением. Она старалась быть ближе к природе, пекла великолепный хлеб и готовила густые, ароматные супы. Носила она полинявшие водолазки и длинные юбки в крестьянском стиле, а волосы заплетала в косу.

— Я чувствую себя прекрасно и никогда не волнуюсь по поводу мнения окружающих. — Джойс любила подчеркивать, насколько она независима. — Мы никогда не выбираем для Мэгги одежду. — Мэгги была дочерью-подростком Джойс и Йена. — Мы уважаем ее право на собственное мнение.


Одежду доставили к вечеру в среду, и Феба вынуждена была признать, что платья для нее и Элли подобрали великолепные. Ее платье было из черного кашемира с атласным воротником и манжетами. Это был наряд для будущей матери — весь корсаж застрочен мелкими вертикальными складками, которые чуть ниже талии постепенно расходились. Сидело оно изумительно, и чувствовала себя Феба в нем прекрасно.

— Я никогда в жизни так хорошо не выглядела, — сказала она, глядя на себя в зеркало.

— Да, нам идут такие воротники, — согласилась Эми. — Я сказала Хэнку, что мы похожи, и он…

— Мы не похожи, — возразила Феба. Красавицей всегда была Эми.

— Да нет же, похожи. У нас разный цвет кожи и волос, и я гораздо больше занимаюсь своей внешностью, но форма лица у нас почти одинаковая.

Феба снова посмотрела на себя. С этим воротником, касавшимся подбородка, она впервые увидела, что действительно немного похожа на Эми.

Но важнее, чем собственное, для нее было платье дочери. Тринадцать лет были трудным возрастом для Элли, и она скорее прыгнула бы в реку вслед за братом, чем надела бы платье, которое привлечет к ней внимание. Феба попросила Эми объяснить это ее другу. Кто бы он ни был, он все прекрасно понял. Платье Элли было сшито из черной плотной ткани, с заниженной талией и юбкой в складку, складки были острыми, как ножи. Единственным украшением служили два ряда черных пуговиц. Оно было настолько неброским, что даже Элли не могла представить, что будет выглядеть в нем по-дурацки.

— А я, мама? — прощебетала четырехлетняя Клер. — А я?

Все они собрались в широком коридоре верхнего этажа, разглядывая себя в полный рост в зеркале. Эми отправилась в свою маленькую спальню в передней части дома распаковать платье Клер, потом вышла и поманила Фебу.

— Хэнк нас подвел, — тихо произнесла она. — Боюсь, с платьем Клер он немного перестарался.

Это еще было мягко сказано. Платьице для малышки оказалось причудливой фантазией в викторианском стиле: черная юбка на кринолине, украшенная оборками нижняя юбка и отделанная рюшами верхняя юбка, а швы корсажа, манжеты и вырез обшиты шнуром. Кому могла прийти в голову идея сшить такое платье этого размера, было выше понимания Фебы. Она не могла себе даже представить, что кто-то сочтет такое платье подходящим для ребенка.