Странная жалость, которую я испытывала к королеве, не уменьшилась. Я понимала, как разрывается ее сердце, а слухи, доходившие до наших ушей, только подтверждали правильность моих домыслов. Мама не разделяла испытываемых мной чувств. Ее обида на Елизавету стала гораздо сильнее. Одно дело – когда Летицию из-за свадьбы с графом Лейстером удалили со двора. Другое – когда казнят любимого сына.

– Она была вынуждена так сделать, – размышляла я. – Враги Роберта заставили ее. Королева тоже страдает, даже больше, чем мы. Рассказывали, когда приехал ко двору французский посол, она жаловалась на грусть, которой теперь овеяна ее жизнь. Глаза королевы наполнились слезами, когда она упомянула Роберта. Королева вздохнула и сказала, что понимает его амбиции и импульсивность характера. В последние два года она уговаривала Роберта удовлетвориться своим положением при дворе и прекратить относиться к ней с презрением, которое он начал тогда выказывать. А хуже всего, посягать на ее власть, иначе королева вынуждена наказывать его по законам Англии, а не по ее собственным законам, которые он находил мягкими и не оставлявшими места для страха. Но этому совету, данному от всей души, Роберт не последовал, мама!

– Он был загнан в угол, мой мальчик, – мама покачала головой. – Хорошо – давать советы или жаловаться французским послам после того, как дело сделано. Она страдает! Елизавета пошла в отца: казнить своих фаворитов, приближенных – обычное у Тюдоров дело. Вроде и дед королевы не брезговал такими методами. Несмотря на печаль и тоску, наверняка развлекается сейчас вместе со своими подданными.

– Наверное. Но говорят, развлечения королеву уже не радуют. Прошлое овладевает настроением и не дает отдаться веселью. Ее здоровье показывает признаки немощности. Королева совсем мало ест и постоянно жалуется на плохой вкус тех блюд, что ей подают. Многие при дворе ждут смерти королевы, которая избавила бы ее от боли и грусти.

– А я всегда говорила: жизнь вблизи природы, вдали от города с его пороками, куда полезнее для здоровья, – перебила мама. – Посмотри на меня. Я, конечно, печалюсь из-за смерти Робина, но никто не скажет, что я немощна, не могу воспитывать внуков, которые остались со мной.

Однако не все с нетерпением ждали смерти Ее Величества. Некоторые искренне любили королеву, негодуя на ее врагов. Однажды мы встретились с сэром Джоном Харрингтоном, заехавшим к маме поздравить с Рождеством.

– О, если бы вы знали, с каким сожалением смотрю я на свою крестную! Королева столько сделала для нашей семьи: для мамы, служившей ей фрейлиной, для отца, чье состояние увеличилось благодаря Ее Величеству. И для меня, ее крестного сына! Она следила за моим образованием, любила слушать мои стихи, которые я слагал во многом благодаря ее постоянной поддержке и похвальбе. Я не так часто теперь вижу королеву. Но при каждой встрече я вижу ее глаза, наполненные слезами.

– Она вспоминает Робина? – не удержалась от вопроса мама.

– Да, постоянно. Королева спросила меня при последней встрече, видел ли я лично графа Тирона. Я ответил, видел. И тут Ее Величество вспомнила, с кем я находился тогда в Ирландии. «О, ты ведь был один из них!» Она взяла свою позолоченную чашу, которую в последнее время постоянно подносит к губам, напиться. Но душу и сердце не наполнишь. Они опустели, и им нужно нечто большее, чем золотая чаша. Вечером того же дня королева снова приняла меня. Я старался развеселить ее. И я доволен, что мое чувство юмора позволило ей отвлечься от печальных мыслей и от дел, которые ее тревожили. Она спросила моего совета по поводу происходившего в Ирландии, и я с готовностью ответил ей. В конце я прочел королеве несколько новых стихотворений, которые написал в ее честь. И она сказала, что счастлива, ведь я не растерял своего таланта…

Сэр Джон уехал, еще раз посетовав напоследок о несправедливой судьбе Роберта. Он советовал мне писать королеве. Но я боялась следовать этому совету. Навредить Чарльзу, напомнив о себе, было слишком просто. Просить развод я не осмеливалась. А Рич словно бы забыл обо мне и детях. Он не навещал нас, стараясь полностью отгородиться от нашей семьи, запятнавшей себя изменой Роберта.

– Вот уж кто вызывает у меня презрение! – негодовала я. – Рич! Когда Роберт был фаворитом королевы, он делал вид, что не замечает моей связи с Чарльзом, и всячески поддерживал Роберта. Сейчас все переменилось. Даже наши дети отвергнуты им.

– Так не будет продолжаться бесконечно, – ответила мама. – Он в итоге сам даст тебе развод. Надо лишь дождаться Чарльза. Тут все и сдвинется с места. Рич не станет терпеть вашего открытого проживания в качестве мужа и жены. Поверь, он даст развод сам…

1602 год

– Развод дает королева, мама, а не Рич! – напомнила я. – А к ней лучше сейчас не обращаться…

К весне нового года наконец-то пришло письмо от Чарльза. Он занимался все тем же: старался вынудить графа Тирона окончательно сдаться, строил форты, которые превращал в укрепленные гарнизоны, и таким образом пытался защитить берега от повторной высадки испанцев. По всей стране Чарльз ограничивал власть Тирона, отрезая его от возможности получения продовольствия и оружия. В конце зимы Чарльз, собрав все силы, отважился атаковать графа в крепости, в которую смог его загнать…

– Представь, мама, каково там приходится Чарльзу! – мне трудно было вообразить сложности, встречавшиеся на его пути в страшной и странной Ирландии. – Крепость Тирона взять не удалось. Чарльз жалуется на ужасные дороги, практически непроходимые! Всюду – шпионы, рыскающие по стране и докладывающие Тирону о каждом шаге, каждом передвижении англичан. Климат зимой суровый. Солдаты болеют, а продвижению снег, дождь и ветер не способствуют. В общем, не удалось Чарльзу захватить крепость.

– Ирландия всегда мне не нравилась, – проворчала мама. – Твой отец туда ездил, надеясь подчинить Англии север. Не вышло. Пока всех ирландцев не убьют, мира там не будет.

Впрочем, предпринимать новой атаки не пришлось. Граф Тирон очутился в ситуации, из которой не было выхода. Его люди умирали от голода либо покидали крепость. Граф вновь согласился сдаться, высказав те же условия, что и раньше. Сесил умолял королеву подписать с графом договор о перемирии, приняв его условия: траты на войну в Ирландии становились невыносимыми для казны. Расходы на содержание солдат увеличивались, а не уменьшались с годами, несмотря на успехи последних месяцев. Однако королева немедленно ответила отказом. Все, чего удалось от нее добиться, это обещания сохранить жизнь Тирону и простить его, если Чарльзу не удастся захватить графа до наступления Рождества.

К концу года Тирону удавалось по-прежнему оставаться на свободе. Тайный Совет настаивал на выполнении королевой своего обещания. Она отвечала, как обычно, тепло и вежливо, что не торгуется с подданными. Даже болезнь не способна толкнуть ее на такой шаг. Но граф Тирон, говорят, умудрился подружиться со многими министрами королевы. Им удалось сломить упорство Ее Величества: королева отдала приказ Чарльзу обещать мятежнику свободу и пошла на кое-какие из условий, которые ставил Тирон.

Королева посчитала такое примирение унижением для себя и впала в еще большую меланхолию. Именно подавленное состояние духа, которое Елизавета испытывала после смерти Роберта и после смиренного согласия с условиями Тирона, считали главной причиной ее смерти…

Тем не менее Совет считал условия тяжелыми и неприемлемыми для графа. Но его положение, оказывается, стало совершенно невыносимым. Пока новости шли в Ирландию, граф сдался на милость Чарльза, надеясь на снисхождение королевы. Случилось это в следующем году, через четыре дня после смерти Ее Величества. Она так и не узнала, что унижение, которое испытала, не стало достоянием гласности: граф сдался, так о нем и не услышав…

1603 год

В январе Ее Величество, несмотря на не прекращавшуюся печаль и меланхолию, выезжала на конные прогулки и даже на охоту. Погода стояла отвратительная, но это не останавливало королеву. Она успела нанести два визита своим подданным, что являлось для нее давно заведенной привычкой.

К марту состояние здоровья королевы вдруг резко ухудшилось. Сэр Джон, ее крестник, старался навещать Елизавету почаще. Он нам и рассказывал новости:

– Прибыв ко двору, я застал Ее Величество в состоянии куда худшем, чем прежде. Она не выходила из своих покоев. Узнав о моем прибытии, королева велела позвать меня в спальню. Она сидела, облокотившись на подушки. Я поцеловал ей руку и сказал, что моя самая великая радость – видеть ее здоровой, и мое единственное желание, чтобы так продолжалось как можно дольше. А она взяла меня за руку, сжав ее крепко, и ответила: «Нет, Джонни, я не здорова». Затем, королева поделилась со мной подробностями своего плохого самочувствия: на сердце у нее было скорбно и тяжело последние десять дней. Пока она говорила, вздыхала раз сорок-пятьдесят точно! Горестно мне было видеть Ее Величество в подобном тяжелом положении. Два раза всего наблюдал я в ней похожее настроение: когда казнили королеву Шотландии Марию и когда казнили Роберта.

На этих словах вздохнули и мы с мамой. Слезы снова навернулись на глаза. Сэр Джон извинился, но мы лишь махнули платками в его сторону, не в силах вымолвить ни слова.

– Я вспомнил все слова, которые могли бы развеселить королеву и вылечить от овладевшей ею меланхолии. Но она поселилась в сердце слишком глубоко, и невозможно было так просто от нее излечить. Затем неожиданно королева приказала подготовить для нее в церкви личную комнату, где она обычно наблюдала за службой. На следующий день все подготовили к ее приходу. Но к одиннадцати часам королева так и не появилась. Один из слуг передал просьбу подготовить часовню, примыкавшую к спальне Ее Величества. В конце концов она так и не встала с постели, прослушав службу через открытую дверь.

День ото дня королеве становилось хуже и хуже. Сэр Джон вернулся ко двору в надежде уговорить крестную поесть: Ее Величество отказывалась принимать пищу. Она не спала ни ночью, ни днем, сидя в одной и той же позе в кровати, опираясь на подушки. Надежды на выздоровление уже не оставалось: кроме всего прочего, королева отказывалась следовать советам докторов и не пила лекарства, которые те прописывали.