Алина Знаменская - Колыбельная для Волчонка

— Так… Еще один! — кровожадно сглотнул Рукавицын и схватил парня за грудки. — Лизка! Стерва, у вас что тут, групповуха намечалась?

Лизавета поспешила в коридор прояснить ситуацию.

— Фотографии… На пляже… Адрес точно этот, я записывал… — Парень все пытался сунуть в лицо Рукави-цыну бумажку с адресом, но тот отбрасывал его руку, как назойливое насекомое.

Парень краснел и бледнел в объятиях Рукавицына и, вероятно, не чаял выбраться отсюда.

— Какие еще фотографии? — возмутилась Лизавета. — Ничего я не заказывала.

— А ну давай сюда! — рявкнул Рукавицын, прижимая парня к двери своим брюшком.

Свечников решил вмешаться и встал в проеме дверей.

— Да вот же! — Увидев Сергея, парень обрадовался почти до слез. — Вот этот мужчина был с женой и сыном. Я сделал снимки. А женщина адрес дала.

Он смотрел на Свечникова, как на врача «скорой помощи».

Свечников кивнул и полез в карман за бумажником.

Рукавицын недоверчиво взял у парня сверток с фотографиями и стал медленно, внимательно смотреть.

Фотограф воспользовался паузой, поспешно сунул в карман деньги и ретировался.

— Теперь вижу, — удовлетворенно произнес Рукавицын. — Вижу, что Ирка, хоть она тут и спиной. Вижу, что муж. Вот он, документ-то! — сунул он Лизавете под нос фотографию. — Вот она, копия-то папкина — и глаза, и подбородок, и нос. Весь в отца. Да что там, пойдемте выпьем!

Он моментально потерял к Свечникову всякий интерес и поковылял к столу, разливать коньяк. А Свечников и Лизавета так и приросли к полу в прихожей, не отрывая глаз от снимка.

…Они сидели рядом: Свечников и Антошка, в окружении песочных башен, одинаково улыбаясь, распахнув в фотообъектив одинаковые карие глаза…

— Когда день рождения Антошки? — облизнув пересохшие губы, просипел Свечников.

— В июле, — шепотом ответила Лизавета. У Свечникова кровь застучала в висках.

— Да… — наконец протянула Лизавета, глядя Свечникову в лицо. — Это редко бывает, что у блондинов — карие глаза.

— Лиза! Ты замечательная девушка, — заговорил Свечников, торопясь и запинаясь. — Я думаю, что Ирина не велела тебе давать ее адрес, я знаю, что ты верная подруга, но пойми меня. Встань на мое место. Я не знал, я ничего не знал! Я его сердцем почувствовал, когда увидел на пляже! Ты понимаешь меня? Лиза, я не уйду, пока ты не дашь мне их адрес.

Если бы Рукавицын надумал заглянуть в эту минуту в прихожую, скандал разразился бы с новой силой. Свечников почти обнимал Лизавету, по-собачьи заглядывая ей в глаза.

— Странные вы с Иркой люди. Да вы в одном городе живете, а встретились здесь. Магазин «Машенька» знаешь в центре? Она там работает.

— Стеклянный, в девятиэтажке? — задохнулся Сергей от волнения.

Сколько раз он проезжал на своей «десятке» мимо, ни разу не заглянув туда!

Пока он снова и снова разглядывал фотографии, Лизавета сложила в пакет зайца и грузовик.

— Только про меня ни слова! — предупредила она. — Сам нашел.

Свечников расцеловал Лизавету и пулей вылетел на воздух. Он не хотел и, наверное, физически не мог никого видеть. До ночи он бродил по городу, улыбаясь своим мыслям. Несколько раз его приняли за иностранца, потому что у нас в стране так открыто улыбаются только они. Ночью он побрел к морю. На пляже осторожно обошел парочку, усердно и звучно занимающуюся любовью. Бродил по воде, сняв сандалии, и ликовал.

«Сын! У меня есть сын!» — повторял он, живо представляя выразительное лицо с блестящими темно-вишневыми глазами.

Он удивлялся тому наплыву радости, которая разливалась в его душе, щедро играя переливами забытого чувства.

«Да разве может случиться с кем-то что-то более потрясающее, чем то, что случилось со мной? Разве такой одинокий волк, как я, заслужил подобное счастье? У меня сын, и я уже люблю его… Господи, люблю ведь уже!»

Он почувствовал, что глаза защипало и горло перекрыл неожиданный спазм. Свечников понял, что плачет. Но ему было все равно. Его сейчас никто не видел, кроме огромных южных звезд. А они, старушки, видали на своем веку и не такое.

…Цепь событий, предшествовавших поездке на юг, выглядевшая до сих пор как досадная случайность, превратилась теперь в закономерность. Все так и должно было случиться!

Свечников поражался собственной слепоте и отсутствию интуиции.

Он должен, должен был предчувствовать.

Эта травма была у Сергея не первой. Гоночная машина постоянно попадает в передряги, и риск есть всегда. Хоть на грунтовой трассе, когда кажется, что из тебя все кишки скоро посыплются, хоть на шоссейной — никогда нельзя быть уверенным, что придешь к финишу цел и невредим. Но в этот раз было все по-другому. Он ждал этих гонок в Европе. Во-первых, это очень престижные гонки. Во-вторых… Да что там — ему уже не 25, на пятки наступают молодые. Только дай себе слабину и не заметишь, как тебя спишут в тираж. А без гонок Сергей себя не представлял. Скорость, азарт… Да черт его знает что еще! Для него это, пожалуй, среда существования, как вода для рыб. Но участвовать в гонках на этот раз было не суждено. Он попал в аварию во время доводки новой «Лады» опытного образца. Хорошо еще, что иностранцы уже ушли с полигона. Перед этим он битый час катал их по треку во всех видах. Шеф представил его гостям несколько хвастливо: «Наш Белый Волк, гордость команды, мастер мирового класса». Мастер-фломастер… Рисанулся! Спустя полчаса этот мастер перевернул опытный образец. Первой мыслью было: «Хорошо, что Вовка увез иностранцев обедать…» Потом, лежа на больничной койке, Свечников признался себе, что машины ему не жаль, а жаль только одного — команда на этот раз уехала в Европу без него. А он так глупо влип! Как он бесился, как ругал себя тогда, лежа в гипсе и зло пялясь в белый потолок! Он просто издевался над собой.

Белый Волк! В белом гипсе под белой простыней! Хорош…

Это прозвище он получил с легкой руки молодого финского журналиста. Мода пошла давать прозвища наиболее ярким гонщикам. Знатоки автоспорта были в курсе, кто скрывался под псевдонимом Красный Дьявол. Ни для кого не секрет, кого называли Желтой Акулой. На одной труднейшей гонке в Греции появился и Белый Волк.

Он набрал тогда максимальное количество очков, и то ли белая «восьмерка», то ли донельзя выгоревшая шевелюра сыграли тогда свою роль, но на следующий день после того заезда он услышал свое новое прозвище.

Журналисты подхватили его как сороки на хвостик, и оно закрепилось за Сергеем на долгие годы.

…После нелепой аварии на испытательном полигоне он отправился зализывать свои раны на юга.

А успокоиться никак не мог.

«Почему?» — тысячу раз вопрошал, глядя в ясное южное небо. Как будто кто-то мог ему оттуда все растолковать. До сегодняшнего дня Свечников был твердо уверен, что судьба по неизвестной причине сбилась с курса. Ошиблась. Иначе как можно объяснить причину, что она его, молодого, полного сил, отбросила на обочину? Его, для которого гонки самая главная страсть. И только сегодня, бродя босиком по пустому ночному пляжу, Сергей уверился, что ничего в жизни не бывает зря.

— Баба Нина! — вопил Антошка от самого колодца, едва замаячил вдали зеленый забор палисадника и манящими красно-желтыми солнцами засверкали за. ним спелые жигулевские яблоки. — Баба Нина! Мы приехали!

Он вскочил на крыльцо и забарабанил в дверь нетерпеливыми кулачками.

— Эй, торопыга! На огороде она, наверное. Сбегай-ка. — Ирина поставила сумки на крыльцо и сама тоже села на горячую крашеную ступеньку.

У мамы всегда хорошо, хоть зимой, хоть летом. Но летом — особенно. По левую сторону от крыльца — три старые березы. Они бросают прохладную, спокойную тень. В жару просто рай. Мама раньше собиралась избавиться от этих берез — разрослись, свет загородили. Отец не давал. Теперь, когда отца не стало, мать решила оставить все как есть.

Напротив крыльца зеленая лужайка — простор для котят, щенят и Антошки. А за домом — уходящий вниз, к самой реке, огород.

Антошка стремглав ринулся туда и пару минут спустя уже важно шествовал назад, обхватив руками внушительный вилок капусты. За ним с ведром помидоров, ярких, как иллюстрации к «Чиполлино», семенила баба Нина, сияющая и довольная.

— Я как чуяла, что у меня сегодня гости. Все утро с пирогами возилась, — доложила она, по очереди расцеловывая дочь и внука. — И сердце — веришь, нет? — так и екало перед обедом. Знаю, что рано вам еще, вы же не собирались так быстро назад. Знаю, а сама жду.

И тут же тревожно взглянула на дочь:

— А чё это вы так скоро вернулись? Не заболели?

— Да ну тебя, мам, — отмахнулась Ирина и взяла ведро с помидорами. — Уж сразу про болезни. Ты же знаешь, кафе у меня. Некогда отдыхать…

За чаем и пирогами Антошка не закрывал рот — так его теснили впечатления, которые просто необходимо было излить на бабку. Он сбивался, захлебывался собственными словами и эмоциями, а Нина Ивановна с готовностью внимала внуку: охала, всплескивала руками, качала головой.

Ирина с удовольствием наблюдала эту сцену. И все же мягко остановила сына:

— Не торопись, солнышко, ты с бабой Ниной еще наговоришься. Ты и завтра с ней будешь, и послезавтра… — И добавила уже для матери: — Я его пока у тебя оставлю, мам. В садике карантин.

Нина Ивановна сообщению обрадовалась.

— Вот и славно! — заворковала она, подняла внука на руки и расцеловала в нагретые солнцем щеки. — Нечего и делать в этом ихнем мегаполюсе. Жил бы с бабой в деревне. Красота!

— Мегаполис, мам, — поправила Ирина. — Хорошо тебе рассуждать: жил в деревне… А я? Я-то что без него делать буду?

— От твоего города одна грязь и болезни, — рассуждала Нина Ивановна, укладывая внука на свою кровать. — Правильно бабуля говорит, голубок? У бабули-то мальчик не болеет, у бабули он парное молочко пьет и босиком по траве бегает. А у вас там завод на заводе. Одно слово — химия…