Слово «любовь» за ночь из засохшего зернышка превратилось в опухоль, которая заполнила собой всю голову, не оставив места ни одной другой мысли.

К ним за стол неожиданно подсел сам заведующий кафедрой, и Варя, к своему удивлению, его не только заметила, но и поздоровалась. Однако после этого опухоль вновь заняла прежние позиции. Варе даже не было любопытно, почему завкафедрой вдруг проявил к ним интерес.

— Варвара Калинина — самая способная моя студентка, — с улыбкой отрекомендовала Варю Марина Валерьевна. — Знаете, как называется наша тема? «Проблемы перевода сложных падежных конструкций русского языка на английский».

— Я как раз хотел спросить, какие такие формулы открыла в языке наша милая девушка.

— Очень простые и оттого гениальные, — похвасталась Марина Валерьевна. — Вот, например, фразу «вопросы использования отходов химической промышленности» мы легко можем перевести, пронумеровав существительные: «вопросы» — 1, «использования» — 2, «отходов» — 3, «промышленности» — 4. Согласно формуле, при буквальном переводе на английский слова должны располагаться в таком порядке: 1, 4, 3, 2. Отсюда мы получаем: «the problems of chemical industry waste products usage». Но, учитывая, что русский — это язык, где смысл выстраивается благодаря падежной флексии, а английский оперирует порядком слов и старается избегать отглагольных существительных, в каждом конкретном случае нужно пересматривать позицию номера "2" и по возможности заменять существительное глагольным оборотом, ставя его после номера "1". В результате получается вполне идиоматическая фраза: «the problems of how to use chemical industry waste products».

— Да, действительно, при таком подходе получается настоящий British English вместо классического Russian English, столь любимого нашими техническими переводчиками. Кстати, я вижу дополнительную прелесть этой формулы в том, что при нагромождении родительных падежей нет соответствующего нагромождения предлогов «of». А этим наши переводчики тоже часто грешат…

Варя слушала дискуссию и чувствовала себя состарившимся Львом Толстым, которому читали вслух отрывки из «Войны и мира», а он восторгался и спрашивал, кто же автор.

Интересно, где и когда ее осеняли эти светлые мысли? «Мы жили тогда на планете другой…» Но если на этой планете не было Тимура, то была ли там жизнь? «Любовь, что движет солнце и светила…»

— Владимир Николаевич считает, что эта курсовая работа вполне может стать одной из глав диплома, — сообщила Марина Валерьевна.

Оказалось, что перемена заканчивается, и они уже стоят в коридоре.

— Я постараюсь, — безучастно отреагировала Варя.

Марина Валерьевна посмотрела на свою студентку отнюдь не преподавательским, а материнским сочувственным взглядом.

— Варюша, я прошу вас подумать еще над одной проблемой: любовь не должна уводить вас из жизни. Если так случится, вы потом сами себе этого никогда не простите — ведь у вас прекрасные способности! Вопрос об аспирантуре я считала почти уже решенным…

Варя слушала, пока не прозвенел звонок, и в заключение сказала:

— Хорошо, к следующему разу я обязательно все проработаю.

Марине Валерьевне пора было идти на семинар, но она продолжала с грустной сердечностью смотреть на Варю.

— Как же у вас все-таки обстоят дела?

— Со вчерашнего дня мы не разговариваем, — призналась Варя. Лгать любимой преподавательнице она не могла.

— Я имела в виду курсовую работу, — пояснила Марина Валерьевна, поворачиваясь и уходя в полумрак коридора. Ее ссутулившуюся спину тут же заслонили табуны спешащих на семинар студентов.

Направляясь к лифтам, чтобы ехать вниз — в поточную аудиторию, Варя чувствовала себя килограммов на двадцать тяжелее, а когда ступила в подъехавшую кабину, ей показалось, что тросы должны оборваться под тяжестью того, что у нее на душе.

Лишний вес тяжелых раздумий Варя надеялась сбросить на лекции; точнее, выбить клин клином: языкознание — и без того нелегкий предмет, здесь не до разборок с самой собой. К тому же рядом с ней не будет Наили, способной задать какой-нибудь личный вопрос (бедняжка настолько ничего не понимала на этих лекциях, что даже на них не ходила, рассчитывая в нужное время просто вызубрить учебник). Выйдя из лифта, Варя тупо повернула в нужном направлении и вдруг так же тупо застыла на месте…

«Миллион, миллион, миллион алых роз…» — пела Пугачева на протяжении всего Вариного детства. Песня была о любви, причем о такой сказочной, какой не бывает на свете.

Лет в тринадцать Варя стала с грустью это сознавать и считать Пугачеву идеалисткой.

Но вот он был прямо перед ней, этот миллион алых роз — необъятная пылающая любовью охапка. А к ней, словно бабочки на огонь, летели взгляды абсолютно всех находящихся в поле зрения людей, даже вечно усталых гардеробщиц и сонных вахтеров. Громадный букет плыл по воздуху в руках замечательного молодого человека — высокого светловолосого парня с внешностью Ивана-царевича, который сам буквально светился оттого, что нес весь свой сердечный жар в подарок любимой. Несколько девушек (и Варя к ним тут же присоединилась) следовали за Иваном-царевичем будто на поводке, желая непременно увидеть ЕЕ и обсудить, что же он в ней нашел.

Букет проследовал в библиотеку, и девушка на контроле была настолько поражена, что даже не потребовала предъявить читательский билет, только открыла рот и заморгала. Букет поднялся по лестнице — к прозрачным, застекленным от пола до потолка читальным залам; свита неотступно следовала за ним. Букет вошел в читальный зал и огляделся. И тут же от книг поднялись абсолютно все головы, кроме одной…

Наиля, как всегда, что-то усердно конспектировала, и Варе стало искренне жаль, что ее подруга не увидит волшебной сцены — подношения роз счастливице. Но долго жалеть Наилю не пришлось: Иван-царевич подошел именно к ней и встал навытяжку, ожидая, когда ОНА соизволит взглянуть.

Наиля взглянула. Подняла брови. Ласково улыбнулась. Сказала, что выбран ее любимый цвет. Приняла целомудренный, но нежный поцелуй в щечку. И помахала рукой на прощание. Иван-царевич тоже махал рукой и уходил от нее, пятясь, как если бы Найдя была царственной особой.

— Кто это?! — Варя не выдержала и бросилась расспрашивать Наилю, не успел ее поклонник даже окончательно выйти за дверь.

— Да так… — Наиля мило и неопределенно пожала плечами. — С физического факультета. Мы пару месяцев уже встречаемся.

— А розы в честь чего?

— А это вместо бриллиантовых серег — я ему рассказала про наши обычаи.

Варя села на стул неестественно прямо, стараясь выровнять вставшие на дыбы мысли: мир не то чтобы рушился, а нагло кривился, словно в зеркалах комнаты смеха.

— Но ты же еще в пятницу говорила…

— Так ведь после пятницы были суббота и воскресенье! — рассудительно заметила Найдя. Она вздохнула, как умудренный жизнью человек, и добавила:

— Пока не выйдешь замуж и не встанешь к плите, надо брать от жизни все.

Варя задала решающий вопрос, о который, как ей казалось, невозмутимость Наили должна была разбиться вдребезги:

— А ты ему не рассказала про ваш обычай выходить замуж девушкой?

Наиля отмахнулась:

— Ой, я тебя умоляю! До свадьбы заживет.

Ну, не смотри на меня, как на сумасшедшую: есть же специальная операция, а папа мне достаточно денег присылает…

Но Варя перестала поражаться происходящему почти с самого начала. Она ясно чувствовала, что, несмотря на разительную перемену курса, в паруса Наили продолжает дуть один и тот же попутный ветер. И потому она смотрела не в тревожное будущее Наили, а в свое собственное недалекое прошлое…

* * *

…Варя вышла с семинара по древнерусской литературе в удивительно приподнятом и возвышенном настроении. В ее голове сказочным серебром переливались строки из «Жития святых Бориса и Глеба», где говорится, что мечи у князей-мучеников блестели «аки вода». Люди едут на смерть, хотя и не ведают о ней, но их мечи заранее оплакивают хозяев…

— Варежка!

Тимур стоял у противоположной стены коридора и как-то беспомощно держал в руках только что захлопнутую книгу. Варя пошла к нему навстречу, дрогнув от радости и тревоги: что-то случилось, и она ему нужна.

Однако Тимур держался мужественно и долго не рассказывал, в чем дело. Они пошли перекусить, и он напряженно веселым голосом потешал ее какими-то анекдотами из жизни театральной труппы. Потом они вместе поехали к ней домой (Варя чувствовала, что Тимур не хочет оставаться один, и ей это было невыносимо приятно). На эскалаторе она встала на ступеньку выше его и обняла, а он по-детски прижался к ней головой и как будто слегка успокоился. В вагоне метро Тимур крепко держал ее за руку, а когда они шли по направлению к ее дому, Варя наконец услышала Историю Его Бедствий.

Тимур провалил английский. Причем провалил раз и навсегда, хотя до экзамена оставался еще чуть ли не целый семестр. Сразу после зимней сессии их старенькая и ко всем снисходительная преподавательница, кротко журившая студентов, но неизменно ставившая им зачет, вдруг неожиданно слегла в больницу, а им дали новую — свежеиспеченную и лютую к любой студенческой погрешности аспирантку. Тощую, безвкусно крашенную под лису и способную прийти на семинар в мужском пиджаке, кожаной мини-юбке и кроссовках с высокими шерстяными носками. Видимо, у Тимура (большого эстета) было на лице написано отвращение к этой безвкусице, потому что Тощая Лиса начала к нему придираться с самого начала, а пару дней назад громко и при всех объявила, что у него деревенское произношение. В ответ Тимур заметил, что у него, по крайней мере, не деревенский стиль одежды (в момент оскорбления человек взял в Тимуре верх над дипломатичным юристом). Сегодня же он получил свою последнюю контрольную работу, буквально исполосованную красной преподавательской ручкой, и понял, что война объявлена и что преимущество не на его стороне.

Самокритичный Тимур признавал, что английский его не идеален и что единственный способ устроить Лисе Ватерлоо — это заговорить с ней на таком безупречном языке, чтобы она скрипела зубами от злости, выводя в зачетке «отл.». Проблема была одна: учитель английского. Заниматься нужно будет много, но лишних денег нет вообще. А соседи по комнате усердствуют в своем разгуле, сводя на нет любые попытки открыть учебник. А чем грозит так и не полученный зачет…