Эмрис с Гэвином скакали по старой римской дороге во весь опор со вчерашнего дня, останавливаясь лишь затем, чтобы сменить лошадей.

– Ты думаешь, успеем? – спросил Гэвин, пришпоривая загнанного коня.

– Только если ты спрячешь свою бандитскую рожу, – ответил Эмрис, на ходу оборачиваясь и лукаво глядя на друга. – Боюсь, увидев тебя, они постараются закрыть ворота преждевременно.

– Ах ты, подлый пес! Поглядел бы ты на себя! Да при виде твоей исполосованной рожи люди разбегаются во все стороны!

– Не разбегаются, мой тупоголовый друг, а падают в обморок. – Эмрис натянул повод, поворачивая коня на последний прямой участок дороги, ведущий через мост к городским воротам. – И не все люди, а только женщины. Падают прямо к моим ногам. В конце концов, ведь именно я обладаю кое-чем для помощи несчастным.

– Ну погоди, Эмрис Макферсон! Ну погоди! – Гэвин выразительно потряс кулаком.

Древние стены Флоренции уже возвышались прямо перед ними, и, проскакав по широкому каменному мосту, друзья, отпустив поводья, миновали стражников, собиравшихся закрывать тяжелые городские ворота.

Кони перешли на ровный шаг, а Эмрис, обернувшись к другу и взглянув на его запыленную одежду, расхохотался:

– Гэвин, ты похож на черта, вылезшего из преисподней!

– Естественно! И это делает меня еще более неотразимым. Так что, мой друг, можешь заниматься чем угодно, а я спешу туда, где меня ждут пища и постель.

– Отлично, а я пойду искать художника. Встретимся попозже в той таверне, что на главной площади, напротив кафедрального собора.

– О, в «Виста дель Роза»! Милое местечко! Я просто вижу наяву, как малышка Пиа спешит ко мне с полным кувшином вина! – Гэвин мечтательно вздохнул. – Но ты уверен, что сможешь убедить живописца присоединиться к нам? Это, конечно, в том случае, если он уже не уехал. Я так понял, он очень спешит?

– В письме он сообщает, что отъезд назначен на завтра, так что скорее всего я застану его. А что касается убедить – так чего тут убеждать? Мы же уже здесь, не так ли?

Гэвин разглядывал празднично разодетую толпу горожан, прогуливающихся по улицам. Эта бурлящая весельем вечерняя жизнь отличает Флоренцию от любого другого города на свете.

– Да, мы-то здесь, но все наши отстали от нас как минимум на день пути. Если этот Филипп очень спешит, то как ты сможешь убедить его задержаться на несколько дней?

– Сначала я с ним поговорю. Ну а если это не сработает, мне придется связать его и засунуть ему в рот кляп, чтоб не кричал.

– Что я слышу, Эмрис? А кто всегда придирается ко мне по поводу «примитивного подхода» к решению сложных проблем?

– Да, ты прав, – Макферсон удрученно покачал головой. – Действительно, мне надо держаться от тебя подальше, ты дурно на меня влияешь.

– Ладно-ладно, знаю, это ты пытаешься ко мне подольститься. Но не надейся – ты все равно должен мне проигранный шиллинг!

Барон Роксбург только усмехнулся в ответ и, быстро развернув коня, направился по узким и извилистым улочкам в сторону жилища купца Барди.


Элизабет на цыпочках отошла от кроватки Джеми. Девочка только что заснула. Ничего удивительного, целый день в доме стоял шум и царила суматоха. Все сновали туда-сюда, проверяли тюки и корзины, подсчитывали и упаковывали вещи. После целого дня суеты и беготни чудо, что ей удалось уговорить возбужденную предотъездными сборами Джеми хотя бы лечь в постель.

– Ты точно не хочешь пойти? – Звонкий голос Мэри заставил Элизабет приложить палец к губам.

– Тихо, Мэри, девочка только заснула.

Элизабет вышла на середину комнаты. Большая деревянная ширма, украшенная по краям цветочным орнаментом, отделяла половину гостиной. Мэри сначала только выглянула из-за ширмы, наблюдая за приближением сестры, а когда Элизабет подошла совсем близко, кружась, выпорхнула в только что надетом наряде.

– Ну, как смотрится? – Мэри довольно оглядывала себя.

Шелковое темно-коричневое платье плотно облегало тело, подчеркивая красивую фигуру. Вырез спереди был так велик, что выставлял на обозрение публики изрядную часть пышной груди. Сделав шаг назад, чтобы рассмотреть сестру получше, Элизабет споткнулась о груду сваленных на пол вещей.

– Господи праведный! Мэри! Ведь я все это паковала целый день!

– Но я никак не могла решить, что мне сегодня надеть. – Мэри схватила тонкую черную шаль, валявшуюся на стуле, и накинула на плечи. – Я просто пыталась следовать твоему же совету. Конечно, гораздо проще было бы надеть сегодня новое платье, но ты всегда так переживаешь по этому поводу, что… а впрочем, неважно, скорее всего мы бы уже и не успели заказать ничего приличного. И… Ну, все, я убегаю!

– Не забудь, что мы выезжаем на рассвете!

– Господи, да как я смогу забыть, когда Джозеф и Эрнеста тоже будут на этой вечеринке у Кондиви и не спустят с меня глаз. Да еще Эрнеста сказала, что я должна буду вернуться домой с ними вместе! Они обращаются со мной как с неразумной девчонкой. Ох, ну ладно! Пока!

Глядя, как Мэри поспешно исчезает в дверном проеме, Элизабет вздохнула. Нет, она не может ни в чем винить сестру. Жизнь Мэри ничем не напоминает ее счастливых ожиданий.

Элизабет присела на краешек дорожного сундука, глядя на окружающий ее беспорядок. А она сама, разве этого она ожидала? Элизабет смежила веки и склонила голову. Нет, она никак не ожидала, что будет чувствовать себя такой неудовлетворенной жизнью, такой несчастной.

«Глупости, – оборвала себя Элизабет. – Нечего причитать и сокрушаться. Что я выбрала, то и получила. И мне не о чем жалеть».

Ванна, наполненная подогретой водой, стояла у открытого окна, как бы приглашая ее отдохнуть и сбросить с себя заботы, смыть дневную грязь.

Элизабет постояла в задумчивости и направилась к окну. Да, теперь вплоть до прибытия в Шотландию ей нигде не удастся принять ванну. Она плотно задернула шторы, потом стянула ставшую привычной мужскую одежду. Распустив завязки тугого корсета, поддетого под верхнюю рубашку, она вздохнула полной грудью. Подобрав с полу одно из шелковых платьев, разбросанных ее нерадивой сестрой, Элизабет аккуратно разложила его на коленях и с наслаждением погладила нежную струящуюся ткань. Это ощущение от прикосновения тонкой ткани было таким приятным и, увы, уже забытым. Надев платье, она прошла за ширму, где висело зеркало, и стала с удивлением разглядывать в полутьме то необычное создание, какое она на нынешний день собой представляла. Ее короткие волосы и багровый шрам на лице – это мужское, но округлости груди и тонкая талия – это женское.

В отражении в зеркале видно было что-то поблескивающее в ложбинке на груди. Элизабет со вздохом взяла в руки драгоценное изумрудное кольцо, любуясь тусклым отблеском золота и блеском граней изумруда. Так же как и ее собственная личность, драгоценный подарок был спрятан от глаз людских под фальшивыми покровами чуждой ей одежды. Конечно, она дорожила не самим кольцом, а теми воспоминаниями, что были с ним связаны. Она часто его вспоминала, своего первого и единственного мужчину, – того, в чьих объятиях она чувствовала себя настоящей женщиной.

Как странно, что сейчас она едет в Шотландию. Интересно, встретит ли она там Эмриса Макферсона? Хотя, даже если встретит, он вряд ли ее припомнит.

Со вздохом Элизабет сняла с шеи цепочку, на которой висело кольцо, и повесила на угол ширмы. С улицы через открытые окна доносился разноголосый шум толпы. Господи, да кого она обманывает, пытаясь убедить себя в том, что счастлива? Саму себя?

Элизабет подошла к окну и выглянула из-за портьеры. За окном была теплая южная ночь. Веселая компания гуляк заворачивала за угол их длинной и узкой улочки. Над погрузившейся в темноту виллой на черном шелке ночного неба сияли тысячи алмазных звезд.

Нелепость. Какая нелепость! Что ей только не лезет сегодня в голову? С чего ей печалиться? Она должна гордиться собой! Уж ей-то действительно есть чем гордиться! Многие мужчины не могут и за всю жизнь достичь того, что ей удалось за эти четыре года. Она трудилась не покладая рук, чтобы добиться того, чего добилась на нынешний день. Она хотела продемонстрировать людям свой талант, не открывая пока тайну своей личности. И в результате ей удалось одурачить всех. И саму себя тоже.

Четыре года назад она поставила перед собой цель, казавшуюся тогда почти недостижимой. Достичь того, чего еще никогда не удавалось достичь ни одной из женщин. И ей удалось все, чего она хотела. В самом деле, если бы Мэри не проболталась английскому дворянину о своей связи с королем Генрихом, они могли бы и дальше спокойно жить во Флоренции. Хотя, вне зависимости от этого, им все равно пришлось бы ехать в Шотландию, чтобы писать портрет членов королевской семьи.

Но сейчас, стоя в полутьме комнаты и глядя на ночное, сияющее звездами небо, Элизабет почувствовала, как знакомая боль закралась в ее сердце. Она никогда не сможет насладиться вполне своим успехом. Никогда. Ни как художница, ни как женщина. Это цена, которую она заплатила. И это был ее собственный выбор.

Неожиданно для себя самой Элизабет бросилась к уложенному баулу с вещами Мэри и вытащила оттуда флакончик. Отвернув крышку и вдохнув с наслаждением сладкий запах, она с торжествующим видом добавила в приготовленную для мытья воду немного драгоценной розовой воды.

– Сегодня по крайней мере я могу чувствовать себя женщиной! – пробормотала себе под нос Элизабет, погружаясь в благоухающую теплую воду.


Эмрис привязал коня на маленькой площади и пешком поднялся к дому купца. Вглядываясь в темные окна виллы, он забеспокоился, не прав ли был Гэвин, когда предполагал, что художник уже уехал из Флоренции. Но затем, заметив чей-то силуэт за полуприкрытым окном на верхнем этаже, он воспрял духом и решительно постучал в дверь.

Эмрису не составило никакого труда найти жилище художника. Хотя никто не знал, где живет Филипп из Анжу, зато, казалось, любой мог подсказать, где проживает купец Барди. Пока Эмрис стучал в ворота, мимо него проследовала ватага юнцов. Кто-то из них не удержался от двусмысленных шуточек по поводу одной молодой особы, что жила в этом доме. Однако, разглядев могучего шотландца, шутник быстро примолк и постарался поскорее прошмыгнуть мимо. Эмрис опять постучал, более настойчиво. «Интересная публика, однако, собралась под крышей этого Барди», – подумал он.