Поэтому, когда из многих своих учеников он выбрал именно ее, Элизабет испытала особое чувство гордости и одновременно ответственность и стыд. Ведь она обманывает маэстро. Он думает, что имеет дело с французским художником Филиппом – приятным молодым человеком, обладающим большим талантом, но не имевшим ни гроша за душой. Однако это все обман. Одна только маска, видимость. Она одета как мужчина, ведет себя как мужчина, но остается-то по-прежнему женщиной.

– Филипп! Он уже идет! – раздался снизу взволнованный крик.

Голова Пико опять показалась и скрылась. Он уже тащил к лесам стремянку.

– Терпеть не могу таскать тяжести, – нервно заметил юноша.

– Да не волнуйся! У меня все готово к приходу маэстро, – спокойно откликнулся Филипп.

– Но он не один! С ним его сиятельство!

Элизабет быстро перекатилась по лесам и начала спускаться по стремянке.

– Джованни? Вместе с маэстро? – переспросила Элизабет.

Это в корне меняло дело. Джованни Медичи редко появлялся на людях. Значит, этот визит является важным для Микеланджело, раз он сумел вытащить сюда его сиятельство. Она быстро взглянула еще раз на фреску и помолилась про себя, чтобы картина понравилась всемогущему властителю Флоренции.

– Пико! Помоги мне! – Элизабет стала оттаскивать стремянку. – Надо задвинуть их в угол!

Два года назад, когда они с Пико начали работать над фресками, им пришлось в первый раз передвигать громоздкие леса. После этого она долго ломала голову над тем, что можно придумать, чтобы облегчить это занятие. Поскольку по физической силе она несравнимо уступала другим подмастерьям, ей пришлось использовать то преимущество, что имелось у нее – практичный склад ума и склонность к изобретательству. После некоторых усилий ей удалось придумать такую конструкцию, что позволяла бы затрачивать им с Пико минимум сил. Слава богу, что Микеланджело очень ценил в учениках сообразительность и полностью одобрил ее идею.

Двери с треском распахнулись, и двое подмастерьев замерли на месте. В помещение вошли маэстро и Джованни Медичи. По пятам за ними следовала целая свита придворных его сиятельства.

Элизабет в изумлении огляделась. В помещении как-то вдруг стало тесно. В одно короткое мгновение зала заполнилась людьми. Все принялись рассматривать новые работы маэстро.

Сквозь не застекленные еще окна капеллы лились яркие лучи солнечного света, освещавшие расположенную в центре помещения ротонду. Ее окружала изящная кружная колоннада. Высокие тонкие колонны устремлялись ввысь, где закруглялись и сплетались в красивые арки, напоминавшие переплетение ивовых ветвей. Пилястры колонн были украшены рельефным скульптурным орнаментом – работа Пико – с изображением корзин с цветами и фруктами.

И на потолке надо всем этим, на фоне безоблачного неба, насыщенного такой невероятной синевой, что она казалась почти ощутимой, сияли и лучились благодатным светом ангельские лики.

Монсеньор Медичи смотрел вверх, завороженный необыкновенными небесными ангелами, изображенными столь реалистично, что, казалось, вот-вот один из них сойдет со стены и окажется среди них.

– Микеланджело! Мой друг! Как это возможно? Какое воображение, какое мастерство! Необыкновенно! – Голос владыки Флоренции замер в восхищении перед непревзойденным чудом гения художника.

Маэстро постарался скрыть довольную улыбку.

– О, достопочтеннейший! – Микеланджело обернулся и поискал глазами учеников. Пико и Филипп скромно стояли в затененном уголке за лесами. – Мы всего лишь выполнили вашу просьбу.

– Верно. Но выполнили с необычайным мастерством! Какой цвет, композиция, пропорции! – Могущественный флорентиец поднял руку и указал вверх. – Вот! Взгляните на это лицо. Эти глаза заглядывают вам прямо в душу. А как выписаны руки, поднятые вверх. Нет, это необыкновенно. Единственное, с чем это сравнимо, – только с вашими же фресками в Риме.

Микеланджело поднял голову и стал критически рассматривать потолочную роспись. Элизабет затаила дыхание, пока он оценивающе разглядывал ее работу.

– Мой друг, скромный мастер, который создал это творение, наверняка польщен вашими словами. Ибо фреска эта расписана не мной, а моим учеником. Он очень молод и исключительно талантлив. Я говорил вам уже о его работах и раньше… но сейчас, если позволите, воспользуюсь случаем его представить. Вон он стоит в тени в уголке. – Маэстро оглянулся. – Филипп, мой мальчик, поди сюда.

Элизабет испытала необычайное волнение. Да, проработав эти четыре года под искусным руководством, она много узнала не только об искусстве, но и о себе. Она знала теперь наверняка, что у нее особый талант и особый, только ей присущий, стиль живописи. Она видела в окружающих ее людях или предметах не только их внешнюю оболочку, но могла проникнуть в самую суть. И у нее был бесценный дар передать это свое видение, переложить с помощью кисти на холст или на фреску испытываемые ею чувства и настроения. Смех или слезы, радость или горе, самые различные состояния человеческой души – все это удавалось ей запечатлеть и выразить своим искусством. Простодушие или хитрость, гнев или жадность, неземная улыбка или вполне земные радости – все было доступно ее кисти, все выглядело живо, естественно, реалистично. Но никогда вплоть до сегодняшнего дня ей еще не доводилось услышать вслух признания ее таланта со стороны ценителей, тем более таких, каким слыл тот, кто стоял сейчас рядом с маэстро внутри новой капеллы.

Волнуясь, на негнущихся ногах, Элизабет вошла в ротонду и приблизилась к группе стоящих там людей. Остановившись около маэстро и Джованни, она преклонила одно колено, чтобы поцеловать руку его сиятельства.

Синьор Медичи оценивающе взглянул на подмастерье. Да, парню посчастливилось, что у него оказался незаурядный талант, иначе в жизни ему бы пришлось туго. Природа не одарила юнца крепким телосложением. Юноша поднял голову и посмотрел Джованни прямо в глаза. Тот одобрительно кивнул. Взгляд у юнца вдохновенный, да и умом, похоже, он не обойден. Давно не попадались на глаза герцогу такие умные лица. Можно сказать, почти красив, даже несмотря на маленький рост и багровый шрам на лице.

Джованни поднял паренька с колен и благожелательно махнул пухлой рукой, унизанной перстнями, в сторону фрески.

– Кто бы мог подумать, что столь юному дарованию по силам такая мастерская работа.

Элизабет густо покраснела, смущенная похвалой.

– Филипп и есть настоящий мастер, – с гордостью подтвердил Микеланджело. – Из моих десяти учеников он самый младший, но и самый талантливый.

Маэстро чуть помедлил и, положив руку на плечо Элизабет, добавил:

– Вы увидите, достопочтенный, что когда-нибудь ему удастся стать вторым Рафаэлем. У него такие творческие возможности, что, наверное, в один прекрасный день ему придет в голову потягаться даже с самим Леонардо… Да упокой милосердный господь его душу! И уверяю вас, ждать этого осталось уже совсем недолго.

Джованни Медичи ободряюще улыбнулся молодому подмастерью и повернулся к Микеланджело:

– Ну-с, итак, маэстро, какими еще чудесами вы собираетесь нас сегодня удивить?

Переговариваясь между собой, они двинулись к выходу, и буквально через минуту комната опустела, оставив в углу ошеломленного Пико, взиравшего с восхищением на Филиппа.

– Филипп! – Пико бросился к другу и от избытка чувств, сорвав с него шляпу, подбросил ее вверх. – Господи! Ну ты даешь! Да я бы плясал от радости, если бы меня удостоили хоть части таких похвал! Ты посмотри на своих ангелов! Вон они как улыбаются тебе!

Элизабет послушно посмотрела вверх, но, в отличие от Пико, ей в нежной улыбке ангелов чудилась злая усмешка судьбы.

– Такой день требуется отметить! – Пико водрузил шляпу обратно на голову друга. – Я побегу и скажу всем нашим. Выпьем на славу! Скажем, например, в тех банях, что за городской площадью, сразу за собором. Или нет, в прошлый раз…

– Пико, ты же знаешь, что я…

– Да пошли, Филипп! Это же особый случай! Не каждый же день герцог Немюрский, Джованни Медичи, хвалит работу бедного художника! Пойдем отпразднуем!

Элизабет посмотрела на оживленное лицо красавца Пико и непроизвольно улыбнулась. Пико был из Генуи. Они работали вместе уже два года, и ни разу за все время ему даже не приходила в голову мысль, что она может быть не тем, за кого себя выдает, и уж тем более он не подозревал, что она женщина.

Он был рослый, крепко сбитый парень, обладающий необходимой для его труда скульптора изрядной физической силой. С первого момента, как они встретились, Пико взял под свое покровительство хилого и слабого юнца, каким выглядел Филипп, хотя мог бы просто игнорировать ее, как это делали многие другие подмастерья.

Однако он относился к ней по-другому. Все эти годы он был для Элизабет той защитной раковиной, в которой она могла укрыться в трудную минуту. У него была сила, у нее – талант. Он защищал ее, как своего друга. А она делилась с ним секретами мастерства, давала советы, помогала ему достичь более высокого уровня в его работе над скульптурой. Они проводили долгие часы, беседуя об искусстве. Элизабет рассказывала ему о точности, изяществе и лаконичности линий в скульптуре, о том, как каждый изгиб и поворот может тем или иным способом отобразить чувства и настроения. Такое толкование искусства было новым для Пико, он узнал обо всем этом только от Филиппа. Ему было интересно его слушать. И в том, что касалось их творчества, друзья всегда достигали взаимопонимания.

– Меня ждет сестра, Пико. Почему бы тебе не пойти без меня?

– Я не хочу, – неожиданно резко ответил Пико, поворачиваясь и глядя в удивленное лицо друга. Потом, хлопнув себя руками по бокам, решительно добавил: – Филипп! Сколько это может продолжаться?

– Что ты имеешь в виду? – Элизабет напряженно пыталась понять, чем можно объяснить враждебность, вдруг появившуюся в его тоне.

– Я имею в виду, что ты имеешь такое же право жить по-своему, как и она. – Пико на мгновение умолк. Ему не хотелось задевать чувства лучшего друга, но больше молчать он не мог. – Филипп, да пойми! Вы с сестрой уже стали притчей во языцах! Все об этом говорят.