Взаимное сближение кулака герцога и уха горца, а также кулака Эмриса и носа француза произошло одновременно и равно успешно, но ничуть не охладило пыл бойцов. С дикой яростью они обрушивали друг на друга мощные удары. Оба вошли в раж и дрались с таким ожесточением, что привели в изумление приближенных молодого французского аристократа, наблюдавших за потасовкой.

С неослабеваемым пылом соперники продолжали безжалостно молотить друг друга, пока наконец герцог вдруг не оказался поверженным наземь, с разбитым носом и окровавленным лицом. Эмрис, тяжело дыша, наклонился над ним:

– Вставай, грязный ублюдок!

Герцог Бурбонский смотрел на него с нескрываемой ненавистью.

– Я убью тебя, подонок! – взревел он. – Как ты посмел с ней так обращаться!

Он попытался подняться на ноги, но ему с трудом удалось только сесть.

– Я убью тебя, если ты еще посмеешь ее тронуть!

– Смерти заслуживаешь ты, презренный негодяй! – Эмрис посторонился, давая возможность противнику подняться. Нет, этот гад еще мало получил!

– Каково тебе – попробовать на собственной шкуре, что означают побои?

Француз наконец, пошатываясь, встал и, глядя в лицо Эмрису, выплюнул:

– Ты – скотина! Как ты посмел ее избить? – Он размахнулся, чтобы ударить горца, но Эмрис уклонился, и герцог, не удержавшись на ногах, опять упал.

Шотландец в один миг оказался рядом. Один из сопровождавших герцога сделал шаг по направлению к ним, но Эмрис бросил на него такой свирепый взгляд, что тот отступил.

– Какого черта ты тут болтаешь, что я ранил ее? – Эмрис поставил ногу ему на грудь, вжимая герцога в землю. – Когда это ты, и только такой ублюдок, как ты, мог это сделать!

Неожиданно герцог резким рывком дернул шотландца за ногу, так что оба они оказались на земле. Оказавшись сверху, он схватил Эмриса за горло:

– Я? Я?! Да я ни разу даже не посмел ее коснуться! Ты слышишь меня? Ни разу! Я любил и уважал ее еще с тех пор, как она была девчонкой. И ждал и надеялся, что придет то время, когда можно будет просить ее руки. Мы, французы, никогда так не обращаемся с женщинами! Это вы, шотландские дикари, способны на такое!

Эмрис сумел вывернуться из его рук и вскочить на ноги. Француз тоже успел подняться с земли. В мгновение ока противники опять заняли боевую позицию. Неожиданно для себя Эмрис вдруг понял, что ненавистный герцог, похоже, говорит искренне. Уворачиваясь от удара его кулака, он успел сказать:

– Она пришла ко мне с синяком на лице. – Эмрис пригнулся, избегая следующей атаки. – Я был убежден, что это ты ее разукрасил. Помнишь, в какое бешенство ты пришел, когда я тебя о ней расспрашивал? Ясно, я подумал на тебя!

– Если бы ты понимал, негодяй, что это за девушка! С ней нельзя так обращаться. Никто, слышишь, никто не имеет права так с ней поступать! Она – редкость! Но прежде, чем я изуродую тебя, ответь мне – зачем? Зачем тебе надо было ее бить? Ведь переспал с ней! Какого дьявола ты избил ее?

Эмрис подскочил и схватил француза за ворот.

– Слушай, ты, мерзавец! Ничего подобного я не делал! – прорычал он. – Она ушла от меня такая же, как и пришла.

– На ней была твоя одежда.

– Ну и что?

– Значит, ты признаешься, что спал с ней!

– Это никого не касается! – рявкнул шотландец.

– А вот сейчас еще как коснется, – замахнулся герцог, снова наступая на Эмриса.

Эмрис тряхнул противника за ворот и еще сильнее сдавил ему горло.

– Говори, где она сейчас!

Французу наконец удалось все же вывернуться из цепких рук Макферсона.

– А вот тебе-то знать это незачем. Ты использовал ее, как и всегда используешь женщин. Переспал и адью! В погоню за новой добычей.

– Я задал тебе вопрос, – Эмрис вновь угрожающе придвинулся к французу. – Где она сейчас?

– Это не твое дело!

– Послушай, ты, тупоголовый франт! – Эмрис продолжал с угрозой надвигаться на него. – Кто-то жестоко ударил Элизабет перед тем, как она появилась у меня вчера вечером. И ты говоришь, что кто-то еще избил ее после того, как она ушла отсюда. Ты уверяешь, что не делал этого. А теперь напряги свои куриные мозги и подумай немного, ведь не исключено, что она и сейчас находится в опасности. Неизвестно, кто это сделал и не причинят ли ей еще вреда. Где ты видел ее последний раз?

Герцог Бурбонский стал припоминать обстоятельства их последней встречи, и его гнев против шотландца вдруг растаял, как утренний туман. Боже правый! Какого же он свалял дурака! Ослепленный гневом из-за ее слов, он даже не обратил внимания на то, что она явно стремилась убежать от Гарнеша, а вовсе не была там с ним, как он впопыхах решил. И ей удалось убежать.

Эмрис молча наблюдал за французом. Наконец он увидел, что лицо герцога прояснилось.

– Скажи, у тебя не найдется что-нибудь выпить? – миролюбиво спросил герцог.

– О чем разговор! – Эмрис кивнул и сделал приглашающий жест в сторону своего шатра.

ГЛАВА 8

Элизабет приняла решение и теперь взвешивала все «за» и «против». Она ничего не теряет и многое выигрывает.

Ну хорошо, она теряет имя, положение, семью. И что в данный момент более всего ее удручало – волосы. Волосы придется остричь.

Отец Мэттью с ужасом наблюдал, как чудесные шелковистые локоны падали на пол в то время, как Элизабет излагала ему свой план.

Она собиралась ехать во Флоренцию. Там опять у власти Медичи, в городе процветают искусства и ремесла. Она сможет устроиться учеником или подмастерьем к кому-нибудь из знаменитых мастеров. Самый почитаемый – Леонардо – недавно умер, но, может быть, ей повезет, и она будет работать под началом Рафаэля. Или с юным гением – Челлини. А может быть даже, если судьба будет к ней благосклонна, она найдет себе работу в каких-нибудь мастерских, которыми заведует Микеланджело Буонарроти.

Пока она говорила, священник припомнил, что братство францисканцев, к которому он принадлежал, сейчас как раз строит церковь неподалеку от Флоренции. Элизабет попросила его написать рекомендательное письмо братьям, с тем чтобы она могла продемонстрировать им свой талант живописца.

Переодевшись мужчиной, она сможет путешествовать, она сможет найти работу, и, наконец, – она сможет жить так, как ей захочется. Это вполне возможно. Элизабет чувствовала, что это ей по силам.

Отец Мэттью смотрел на нее округлившимися глазами. По тому, насколько все продуманно, создавалось впечатление, что она готовилась к такому обороту дел, по крайней мере, много лет. Когда он высказал свое предположение вслух, Элизабет с ним согласилась. Она призналась ему, что мечтала об этом долгие годы. Она представляла себе, как это было бы замечательно – переодеться мужчиной. Планировала, что бы она могла тогда сделать, чем заниматься. Думала, куда можно будет поехать, у кого учиться. Но всегда ей казалось, что это только мечты, чудесные и неисполнимые.

Отец Мэттью всегда поддерживал увлечение Элизабет живописью. Он высоко ценил ее талант и понимал, что этот талант требует развития.

Подобно всем творческим натурам, Элизабет нуждалась в подходящем окружении. Ей нужно было с кем-то обсуждать вопросы, относящиеся к живописи, проблемы, связанные с этой профессией. Было много таких вещей, в которых ей был необходим совет и руководство людей, сведущих и понимающих. Священнику было ясно, что художественная среда ей необходима как воздух, без нее она застрянет на месте. Элизабет важно найти такого учителя, обучаясь у которого она сможет продвигаться дальше в любимом ею искусстве.

– Я больше не могу смотреть на то, что ты с собой творишь! Это противоестественно, вот что я тебе скажу!

Черные пряди продолжали падать на дощатый пол сеновала.

– Я почти закончила! – сказала Элизабет, бросив заговорщический взгляд на своего верного друга. – Ты должен мне сказать, как это выглядит сзади.

– Это выглядит… ты выглядишь… как мальчишка! – обескураженно воскликнул священник. – Прости меня, господи!

– Да ладно тебе! Ты произносишь это так, как будто свидетельствуешь об убийстве.

– Это именно то, что я и чувствую, – простонал отец Мэттью. – Я чувствую себя так, как будто стал свидетелем убийства молодой женщины, даже не свидетелем, а соучастником.

– Да ну, ерунда, не расстраивайся так, – мягко произнесла девушка и встала. – Это только начало. То ли еще будет. Мне еще многое предстоит сделать!

– Я хорошо понял все, что ты говорила о своем творчестве. Но то, что ты совершаешь сейчас, не укладывается ни в какие рамки. Одно дело – писать картины и вывешивать их в церкви для того, чтобы все могли любоваться результатами твоего художественного дара, и совсем другое – остричь волосы, переодеться в мужское платье и отправиться в одиночку бог знает куда! Это слишком. Когда до сих пор я поддерживал и одобрял твой художественный талант, моя совесть была спокойна, потому что я знал, что ты в безопасности. Положение твоего отца обеспечивало тебе защиту. Но сейчас… все заходит слишком далеко.

– Да, понимаю. Я изложила тебе мои планы, но ты думаешь, что мне это не по плечу. – Элизабет взглянула на него с вызовом. – Но, скажи, святой отец, а какой еще выбор у меня есть на данный момент? Ты всегда говорил, что мы должны уметь преодолевать трудности и испытания, выпадающие на нашу долю. Что мы должны двигаться вперед, несмотря на все тяготы.

– О-о! Мне следовало об этом подумать! – Отец Мэттью закатил глаза. – Теперь мне придется расплачиваться за свои же собственные поучения.

Элизабет скорчила свирепую рожу.

– Ну, как ты считаешь, вот так я выгляжу убедительно? Как мужчина?

– Ты очень убедительно умеешь говорить, – пробормотал священник себе под нос.

– Ладно, как бы там ни было, это еще только первый опыт!

Отец Мэттью смотрел на происшедшее с девушкой превращение.

Плотная мешковатая одежда скрывала округлости женского тела. Короткие черные волосы обрамляли лицо и красивыми волнами ложились на плечи. Вздувшаяся от синяка щека уже немного опала, но рубец от раны так и останется. Конечно, для женщины такой шрам был бы настоящим уродством, но для мужчины как раз наоборот. А как она держится! С какой независимостью и уверенностью в себе!