— Рассказывай уже, интриган.

— Охотится он! Больше ни слова не скажу!

Два экзамена я все-таки завалила — в смысле, сдала на четверки. Но декан не стала меня этим попрекать, из чего я сделала вывод, что предыдущий конфликт исчерпан.

Антон с той ночи окончательно переселился в свою квартиру, что обрадовало не только Буагильбера. Я же впадала в состояние бесконечной муки, боясь себе признаться, что мучаюсь-то я непривычным эмоциональным блаженством — пугающе странным, почти физически ощущаемым, но грозящим исчезнуть в любой момент. Я пыталась убедить себя в том, что прочно поселилась в его голове, но, к сожалению, сомнения в этом оставались. Но пока, кажется, самого его тоже все устраивало — он не выказывал никаких признаков усталости от меня, был нежным и несговорчивым, как и всегда прежде, не стеснялся прижимать и целовать меня при посторонних. Да и с чего бы ему этого стесняться теперь, если уж он и раньше этим не заморачивался? Я чувствовала, что его интерес ко мне не угасает — и от этого… еще сильнее мучилась нестерпимым блаженством.

Я продолжала работать — с Антоном и речи не шло о том, чтобы просто сесть ему на шею. Он оплачивал рестораны или покупал продукты, но вряд ли стал бы приобретать мне нижнее белье или зонт. Хотя я и не спрашивала — возможно, что он бы меня и удивил. Но ведь я изначально понимала, что связалась не с тем человеком, из которого можно выкачивать блага. И даже это меня устраивало. Меня устраивало даже то, как мы часто проговаривали со смехом все ситуации, когда мы наконец-то разойдемся в разные стороны. Например, если я растолстею или залечу, или если он еще хоть раз назовет меня «поварешкой», растолстеет или залетит.

Мы ссорились часто — по каждой мелочи, правда, тут же мирились. Иногда я даже специально выводила его из себя, чтобы увидеть всполохи страсти в его глазах — это он не мог контролировать, хоть и понимал, что я беззастенчиво пользуюсь его эмоциональностью для собственного удовлетворения. И ему это тоже нравилось.

Глава 20. Маски отрицательных персонажей

Я менялась с пугающей для меня же быстротой, поэтому оставалось удивляться, что Антон своим принципам никогда не изменял. Но только со временем я узнавала, что принципов у него гораздо больше, чем могло бы показаться на первый взгляд.

Сначала в наш город пожаловал Николай Васильевич — тот самый московский политик, с которым Антон заключил сделку века, и потому мой милейший и гостеприимнейший парень весь день, а потом и полночи, развлекал того, как умел. Я поначалу засомневалась, что рестораны и сауны с девочками — именно то, что нужно нашему дорогому гостю, но оказалось, что и этот солидный с виду мужчина не прочь позабыть на пару дней о своей солидности. Антон на мои сомнения вообще только смехом и отреагировал. Неужели я настолько наивна, что и под внушительной оболочкой представителя власти не смогла разглядеть обычного смертного?

Антон вернулся уже за полночь — уставший, но провозглашающий свое привычное «все идет по плану». Пришлось обнять его, чтобы наконец-то притих и успокоился, хотя на тот момент я и не заподозрила, что он всерьез чем-то обеспокоен.

Волноваться я начала только после того, как утром домофон возвестил о каких-то незваных посетителях нашего неотремонтированного шалаша на двоих. Конечно, это могла быть и Ольга, которая так и не научилась предупреждать о своих визитах по телефону заранее. Но в такую рань ее можно было увидеть только в случае ядерного взрыва или ссоры с Русланом. Мог быть и Костик, который теперь с чего-то начал считать Антона лучшим другом. Я старалась не выдавать своего недовольства его участившимися визитами, но сам Антон, кажется, всегда был только рад его компании — ну еще бы! Два пацана примерно одинакового уровня развития всегда найдут чем заняться.

Но по выражению лица Антона стало понятно, что пожаловал в наш милый дом не кто-то из перечисленных. В открывшуюся дверь чинно вошел Николай Васильевич. Я бегло оглядела квартиру, радуясь тому, что мы успели хотя бы диван убрать, поправила футболку и тоже вышла к нему, чтобы поздороваться. Второй этаж так и оставался необжитым — даже и не знаю, почему никто из нас этот вопрос не поднимал. Вполне вероятно, что нам обоим просто нравилось уживаться вот тут, в ограниченном пространстве, где друг от друга никуда невозможно деться.

Мужчина вошел, огляделся и с некоторым удивлением посмотрел на меня.

— Так вы и правда встречаетесь? А то я уж было подумал, что ты ее в Москву специально притащил, чтобы на меня впечатление произвести.

Я поежилась — хоть он и попал в точку, сказано это было с открытым пренебрежением. Антон вряд ли хотел это обсуждать, поэтому и сменил тему:

— Я уже вчера сказал — нет. Чего вы еще хотите?

Николай Васильевич прошел мимо него внутрь и уселся на диван, полностью игнорируя мое существование. Покосился с подозрением на лежавшего по соседству котяру, но у того был сончас, поэтому чудище только всхрапнуло и перевернулось на другой бок. Вот так, а я-то думала, что он и от грабителей способен квартиру защитить! Способен, конечно. Да только не в сончас. Я поспешила скрыться на кухне, чтобы не оказаться лишней, потому что на самом деле не понимала, что происходит.

— Антон, это вчера было «нет». Но я решил, что нужно разговорчик наш повторить. Ведь ты умный парень. Так что сначала выслушай.

Парень продолжал стоять перед ним, засунув руки в карманы спортивных штанов и хмуро глядя на мужчину, который еще совсем недавно производил на меня другое впечатление. Антон молчал, предоставляя гостю право слова. Наверное, «умный парень» в его голове очень быстро приравнялось к «прибыль».

— Давай еще разочек, — мужчина расслабленно откинулся на спинку, показывая, что даже в этом доме чувствует себя хозяином положения. — Мы пересматриваем сумму контракта в твою пользу, а Руслан Владимиров в одном из интервью просто… ссылается на свои политические взгляды. Ты уже обсуждал это с ним самим? Может быть, он и не против того, чтобы выступить на нашей стороне?

Ситуация прояснялась. Николай Васильевич хочет, чтобы наш писатель выступил в его поддержку на ближайших выборах. По-моему, ничего особенно удивительного. Теперь, по крайней мере, понятно, зачем он так внезапно отложил свои многочисленные дела и решил посетить наш город. Наверное, только теперь выяснил, что Антон связан с Русланом, а значит, может помочь ему не только с печатью листовок.

— Нет, не обсуждал, — ответил Антон спокойно. — Незачем. Владимиров считает, что искусство вне политики.

Мужчина гулко расхохотался, заглушая конец его фразы.

— Добро пожаловать в реальный мир, мальчики! Никто на его искусство и не претендует! Просто объясни ему, что искусством гораздо проще заниматься в столичном или европейском особняке, а не на этом… отшибе мире.

Я внимательно рассматривала профиль Антона, пытаясь угадать его мысли. Не знаю, в курсе ли сам Николай Васильевич, насколько эти двое близки, но у меня не было сомнений в том, что если бы Антон приложил все усилия, то смог бы убедить Руслана. Нет, конечно, не за деньги, но он может привести кучу других доводов. Писатель наш всегда был от жизни далек, поэтому по привычке просто доверился бы ему. Но сейчас я ощущала твердую уверенность в том, что сам Антон не согласится — и разговаривать с другом об этом не захочет. Не согласится, даже если Николай Васильевич ему мир в стоимостном эквиваленте в оплату предложит. Потому что… а в ответе на этот вопрос уверенности не было. Потому что Антон ценил талант Владимирова выше этой политической суеты? Потому что дружба для него важнее выгодного контракта? Или потому что сам Николай Васильевич вместе со всей своей политической партией не вызывал у него уважения, достойного вмешательства его лучшего автора? Но его ответ я предугадала точно:

— Нет.

Николай Васильевич резко поднялся на ноги, чем впервые выдал свое раздражение, но быстро совладал с собой, так как голос его оставался ровным:

— Ну, на нет и суда нет. Надеюсь, ты понимаешь, сколько в России типографий, которые горло друг другу перегрызут за твой контракт?

Антон кивнул:

— Понимаю. Но аванс вы потеряете и еще неустойку заплатите. И только потому, что я не хочу лауреата парочки мировых литературных премий делать вашей шлюшкой. Кажется, вы плохой бизнесмен, Николай Васильевич.

Мужчина уже подошел к двери, но остановился и снова повернулся к нему.

— Ты не успел запустить производство, поэтому неустойку не выбьешь даже через суд. Но ты прав — я очень плохой бизнесмен. Зато я хороший политик. И что-то в моей политической заднице с самого первого дня зудит о том, что ты меня поимеешь, как только представится такая возможность. Считай, что это была проверка твоей… политической лояльности. Мне незачем помогать тому, кто относится ко всему моему делу с таким пренебрежением.

— Не смею задерживать.

Как только входная дверь захлопнулась я подскочила к Антону, но он уже улыбался. Перехватил меня тут же за талию, сбивая с мысли. Я считала себя обязанной хоть как-то поддержать его благородный порыв, впервые мне показавший, что у него есть принципы, не имеющие денежного эквивалента:

— Просто жуть, какой сволочью он оказался!

— Просто жуть, что это только сейчас до тебя дошло, — рассмеялся Антон. — К сожалению, я не сразу понял, что Руслан-то и был его главной задачей. Оттуда и мой контракт… И он не думал, что я смогу отказаться, когда мысленно уже потрачу всю заработанную прибыль.

— Чего уж там, я тоже о тебе такого подумать не могла! — теперь и я смеялась и тянулась к его губам. — Не расстраивайся. Лучше что-то потерять, но остаться с чистой совестью.