— Марьяна? — моргает он.

— Так ты встаешь? Или мне ехать в роддом на такси?

После того случая, когда мы чуть было не потеряли Полинку, наши с ним отношения выравниваются. Из больницы я выписываюсь домой. И Демид… он просто время от времени нас навещает. Носит фрукты, овощи, всячески меня балует и терпит капризы, а ближе к родам принимается упрашивать меня, чтобы я переехала к нему. На время, как он говорит, но я не слишком ему верю, поэтому в ответ выдвигаю встречное предложение. Раз уж ему так важно быть рядом, когда все начнется, пусть сам ко мне переезжает. Конечно, я и подумать не могу, что он согласится. Но Демид удивляет меня в очередной раз. Неделю до родов и девять месяцев после них мы живет с Балашовым бок о бок в старой квартире моих родителей. Сначала с мамой, а после того, как Демид покупает ей дом — одни. И, если честно, я до сих пор не понимаю, как его никто не узнал еще тогда. Может быть, нашим соседям, как и мне, было трудно поверить, что такой человек, как Демид, живет в одном с ними доме, а может, в этом бешенном темпе жизни мы совсем разучились смотреть по сторонам…

В общем, рожать мы едем вместе. А потом оказывается, что, ко всему прочему, мне поздно делать анестезию и… моей анестезией становится Балашов. Это его руку я держу, когда тело скручивает очередной схваткой, это его ароматом дышу. Он первым берет Полинку на руки. Смотрит на неё несколько мучительно долгих секунд. С шумом сглатывает и переводит взгляд на меня… И там чего только нет, в этом взгляде. Я плачу и тяну руки к ребенку.

— У вас на пальце кольцо… — возвращает меня в реальность голос журналистки. Вытягиваю перед собой ладонь, шевелю пальцами, до сих пор не привыкнув к его тяжести.

— Да…

— Очень большой бриллиант.

— Наверное. Я в этом не слишком разбираюсь. Но, зная Демида, другого он бы не подарил, — посмеиваюсь я.

— Почему?

— Потому что он — максималист по своей сути.

— Это кто — максималист? — на талию мне ложатся сильные руки.

— Ну, не я же, — откидываюсь в объятьях Демида, мы смеемся и переводим взгляд на журналистку. Она откашливается, сверяется со списком вопросов и без всякой неловкости, которая в данной ситуации была бы вполне оправдана, интересуется:

— Ребят, а что вы скажете по поводу упорных слухов, которые сейчас бродят в прессе?

— О, — закатываю глаза, — это какой-то бред за гранью добра и зла.

— То есть никакого изнасилования не было?

— Ну, конечно, нет, — смеюсь, кладу свои ладони поверх с силой сжавшихся на моем теле рук Демида, успокаивая его и не давая наделать глупостей.

— Но ты всё же ушла со скорой. Была какая-то причина?

— Естественно. И очень весомая. Я забеременела. Мне стало физически тяжело мотаться по вызовам, — наклоняюсь к Полинке, которая все это время продолжает вертеться у нас под ногами, и поправляю съехавший набекрень бантик. Кажется, у меня получается провести журналистку. Но, не в силах просто так отказаться от плана выжать из нашего интервью хоть какую-нибудь сенсацию, она все же спрашивает:

— Ну, а со свадьбой почему тянули? Четыре года, выходит, так?

— Угу… Марьяна меня проверяла. Знаешь, у ее родителей великолепная история любви. Думаю, ей нужно было убедиться, что я — именно тот самый. Единственный.

— То есть ты ей предлагал пожениться и раньше?

— Да миллион раз.

Наверное, многие и многие люди по всему миру после этого интервью зададутся вопросом, что такого во мне нашел Демид. Но, знаете, мне уже все равно. Я засыпаю не с кумиром миллионов, а в первую очередь со своим, действительно мне одной предназначенным, человеком. Приняв этот факт, как данность, я окончательно расслабляюсь. И просто позволяю себе быть счастливой.

Мы обустраиваем наш дом, сами развешиваем шторы, которые пришли из Италии с опозданием, выбираем по каталогам недостающую мебель, ездим каждый на свою работу, а по ночам, уложив дочку спать, с небывалым энтузиазмом наверстываем годы моего воздержания. Никогда бы не думала, что эта сторона жизни будет играть для меня такую важную роль, но после того, как Демид ввел меня в мир большого секса, все изменилось. Теперь я понимаю, чего лишала себя столько времени…

— Нет-нет, Демид! Не сейчас! Нас уже ждут в загсе…

Вытаскиваю его бесцеремонные руки у себя из-под юбки и одергиваю подол. Грудная клетка возбужденно поднимается и опускается, натягивая лиф красивого платья, которое я надела по случаю свадьбы матери. Поднимаю затуманенный взгляд, и сердце опять сбивается с ритма — такой он красивый в своем темно-синем вечернем костюме.

— Давай по-быстренькому, а?

Любимый голос звучит сипло. Демид перехватывает мою ладонь и кладет на заинтересованно приподнявшийся в брюках член. Я машинально сжимаю пальцы, и мы оба тихонько стонем, соприкасаясь лбами.

— Мама! Папа! Ну, где вы там? — слышится звонкий Полинкин голосок от двери.

— Черт, — матерится под нос Демид. Я натянуто улыбаюсь, хотя, клянусь, разочарована не меньше.

— Иди первая. Я спущусь через пару минут.

Опускаю взгляд вниз и плотоядно облизываю губы.

— Марьяна! — стонет Демид. — Иди… Не то…

Делаю шаг назад, еще один. Заставляю себя отвернуться и спуститься вниз по лестнице на голос дочки. В конце концов, нас действительно ждут. Свою свадьбу мама захотела отпраздновать дома. Поэтому вчера до ночи мы простояли в кухне, готовя угощения на стол. А потом я позорно уснула, не дождавшись Демида из душа, и ни он, ни я не получили свою ежедневную порцию вечернего секса, из-за чего сегодня с утра чуть было и не сорвались.

К счастью, до загса мы доезжаем без пробок. Там нас уже ждут Веденеевы, еще одна супружеская пара со стороны Воронова, его дочь с семьей и Настя.

— А эта что здесь забыла? — в тот же миг напрягается Демид.

— Эй! Перестань… У нас совсем не осталось родственников, а Настя… она же мне как сестра.

Вижу, как Демид глотает слова, готовые сорваться с языка, но все же медленно кивает. И, утверждая свои на меня права, словно их кто-то оспаривает, с силой обхватывает меня за талию.

Нам удается перекинуться с гостями буквально парой фраз, как нас приглашают в зал торжеств. Роспись проходит быстро и довольно трогательно. Мама выглядит настоящей красавицей в приталенном кремового цвета платье со струящейся юбкой-тюльпаном. Да и Сергей Михайлович ей под стать. В черном классическом костюме и рубашке в тон маминому наряду. Я ужасно счастлива за эту пару, и когда церемониймейстер объявляет их мужем и женой, не могу сдержать слез. Даже страшно представить, что со мной будет на собственной свадьбе. Перевожу подернутый дымкой слез взгляд на Демида и с силой сжимаю его твердые пальцы.

— Ну что, дорогие? Горько! — Дядя Коля возбужденно вскакивает со своего места и что есть мочи хлопает в ладоши. Аплодисменты тут же подхватывают другие гости. Воронов наклоняется и касается маминых губ своими. — Один, два, три… — продолжает Веденеев. Мама ужасно смущается. Но я вижу, как она счастлива, и радуюсь, что мне хватило ума не лезть в ее отношения с Сергеем Михайловичем.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍***

Молодые едут кататься по городу, а мы с Демидом и Настей возвращаемся домой, чтобы быстренько, к их приходу, накрыть стол.

— О, шампусик! Будешь, Марьяш? Не все ж им там без нас пить?

Переглядываюсь с Демидом. Он пожимает плечами, видимо, не имея ничего против попойки в машине. Я нерешительно кошусь на Полинку. Впрочем, такой повод! Почему нет?

— А давай! — киваю головой я. — Только пробку открывай аккуратно. Глаза нам еще пригодятся.

Стаканчика шампанского мне вполне хватает. А вот Настя здорово прикладывается к бутылке, осушая ее до дна.

— Хорошая же из тебя будет помощница, — смеюсь я, обнимая эту дурынду за плечи, когда мы выходим из машины. Подумаешь, с кем не бывает? А вот Демид моего веселья не разделяет. Подхватывает Полинку на руки и молча идет в дом. Быстро раздеваемся, моем руки и начинаем расставлять на столе нарезки и салаты. О чем-то весело переговариваемся. То и дело друг друга подначиваем.

— Кёстная, а ты видела, какое у мамы колечко? Класивое, плавда? — вдруг ни с того ни с сего спрашивает Полинка у Насти. Я без всякой задней мысли вытягиваю перед подругой руку, давая той оценить украшение. А та обнимает меня в ответ, целует в макушку и шепчет пьяно на ухо:

— Очень красивое! Такими побрякушками обычно провинившиеся дяди затыкают слишком много знающим тетям рот.

Не знаю, соображает ли она, что сказала, или уже нет. Да и какое это имеет значение, учитывая всем известную истину о том, что у трезвого на уме… Поверить не могу. Вот, значит, какого она обо мне мнения? Моя улыбка гаснет и я хочу сделать вид, что плевать мне на то, что там она ляпнула, да только не получается. Я оборачиваюсь к Демиду и онемевшими губами шепчу:

— Я пойду в погреб схожу. Принесу вино.

И, не дожидаясь ответа, разворачиваюсь и бреду к двери, по коридору, к лестнице, ведущей в небольшой погребок. Я уже почти дохожу до места, когда меня настигает злость. Резко торможу, под навязчивое: какого черта?! — бьющееся у меня в голове. Какого черта она в моем доме позволяет себе такие высказывания? Обо мне? О моем любимом человеке? Резко меняю маршрут и торопливо шагаю в обратном направлении. И тут до меня доносятся голоса…

— Заткни свой поганый рот! Просто заткни его. Ты ногтя Марьяны не стоишь, и то, что она пригрела на груди змею и терпит все твои выходки, еще не означает, что их буду терпеть я.

— Да что ты знаешь?! Я ее подруга!

— Подруга? Подруга?! Думаешь, я не знаю, кто разболтал о нас репортёрам, а? Думаешь, я такой тупой? Думаешь, если я не рассказал об этом Марьяне, то готов спустить тебе это с рук? Не дождешься. Я просто не хочу, чтобы она переживала из-за тебя. Поняла? Но еще одна подобная выходка с твоей стороны, еще хотя бы одна, и я…