Демид отбрасывает ногой шорты, и мы снова не дыша замираем друг напротив друга.

— Ты не боишься меня, — не спрашивает, констатирует Балашов, но все равно недоверчиво качает головой.

— Я не боюсь, — подтверждаю сказанное и в еще один полушаг преодолеваю разделяющие нас миллиметры. Совпадаю с ним.

— Ну, ладно. Я тоже тебя не боюсь, — улыбается Демид, но все равно не может скрыть от меня волнения. Его выдают дрожащие руки и проступившие желваки на скулах.

— Посмотрим, что ты запоешь потом, — подыгрываю и подталкиваю Балашова к кровати.

— Потом? — сглатывает он, от чего кадык скользит по горлу вверх-вниз, и, не сдержавшись, я веду языком по его горлу, прежде чем ответить шутливое:

— Ну, конечно. Вдруг тебя испугает мой напор, а?

— Это вряд ли.

Демид смеется, обнимает меня, прижимает к сердцу. И я радуюсь, что мой план удался. У меня получилось сбить градус напряжения до приемлемого. Нет, в носу все равно щекочет от острой щемящей нежности, но с этим уже как-то можно справляться.

— А вдруг? — приподнимаю бровь.

— Удиви меня.

Демид разводит руками и опускается задницей на постель. Недолго думая, становлюсь коленями по обе стороны от его ног, так что вершинки моей груди замирают на уровне его губ. Он тут же этим пользуется. Обхватывает нежные полушария и поочередно втягивает в рот соски. Так уже было однажды. Полинке было месяцев девять, когда с моими гормонами стало происходить что-то странное. В общем… как я оказалась под Демидом, не помню. Но помню, как блестели его губы от моего молока.

Картинки, проносящиеся перед глазами, такие горячие, что я тихо стону и, запрокинув голову к потолку, начинаю невольно ерзать по его каменно-твердой эрекции. Демид урчит. Сдавливает сосок сильней и, не выпуская его изо рта, неразборчиво шепчет:

— Помнишь, мы уже делали это…

— Умм…

— Ты тогда почти кончила от одной только их стимуляции, — Демид неохотно отстраняется и начинает синхронно поглаживать мои соски большими пальцами.

— Я была кормящей матерью с взбесившимися гормонами, — вяло оправдываюсь и опускаю взгляд ниже. Туда, где его впечатляющая головка ходит туда-сюда между моих блестящих от смазки губ, посылая разряды тока по всему телу. Прогибаюсь чуть сильней, задеваю её клитором и с шумом выдыхаю. Демид матерится, одной рукой фиксируя меня, другой — сжимая член у основания.

— Если ты не хочешь, чтобы я опростоволосился, лучше притормози, — шипит он.

— Не могу, — облизываю губы, — пожалуйста, давай сделаем это…

Мой голос напоминает скулеж. Демид несколько секунд смотрит на меня в нерешительности, а потом резко ссаживает меня с колен и встает.

— Что ты делаешь?

— Ищу, куда сунул презервативы.

Краснею, но уже не могу не смотреть на то, как он, раскрыв упаковку, раскатывает по стояку резинку. Демид справляется за считанные секунды, но за это время морок немного успевает развеяться. Меня охватывает дрожь…

— Тише… Тише, моя хорошая. Мы не будем спешить, — чутко реагирует он, устраиваясь у меня между ног. Целует нежно. Веки, щеки, шею и губы… Пока я вновь не забываю обо всех своих страхах.

— Дем-и-ид…

— Сейчас. Сейчас, детка…

Он переносит вес тела на одну руку, а другой помогает себе войти. Мои мышцы довольно легко подчиняются его напору. Это совсем не больно, но, сама не зная, почему, я начинаю плакать. И он отстраняется!

— Нет! — кричу я. — Пожалуйста, не останавливайся… Ты только не останавливайся.

Не знаю, что со мной. Просто не знаю. Может быть, меня настигает понимание того, как много времени мы потеряли. Упираюсь затылком в кровать и, что есть сил, толкаюсь бедрами ему навстречу. Кричим оба. В унисон. Плачу. Просто захлебываюсь слезами.

— Я люблю тебя, — всхлипываю ему в губы. — Я так сильно люблю тебя…

Может быть, это ошибка. Когда и без того все так остро и оголено. Но я просто не могу больше держать в себе это. Демид отшатывается. Медленно моргает. Касается моего покрытого испариной лба своим, замирает на долю секунды и, подхватив меня под попку, срывается просто в бешеный темп. Я не знаю, где я, не помню, кто я… Есть ли я вообще сама по себе, вне этого космоса между нами? Неважно… Мое будущее настигает меня. Вырывает из цепких лап прошлого и, подхватив на руки, заслонив собой от всех бед и невзгод, уносит в ослепляющую нирвану.

Я на том свете или на этом?

Даю команду телу пошевелиться. Но выходит не очень. Потому что сверху я придавлена полностью обессилевшим любимым мужчиной.

— Я сейчас… Сейчас. Дай мне пару секунд.

Обнимаю его еще крепче и конвульсивно сжимаю внутренние мышцы. Он стонет. И опять твердеет внутри меня. Это так чудесно, что, не в силах остановиться, я повторяю фокус еще раз. Демид дергается мне навстречу.

— Я бы с радостью продолжил, но нам, по крайней мере, нужно сменить резинку и помыться.

— Серьезно?

— Конечно, если мы не хотим сделать Полинке братика или сестричку прямо сейчас.

— Э-э-э, нет. Прямо сейчас это, пожалуй, слишком.

Демид хмыкает и все же скатывается с меня. Отвернувшись, снимает презерватив, завязывает узел и выбрасывает в корзину.

— А вообще? — оборачивается через плечо. А я, кажется, не слишком хорошо соображаю, потому что переспрашиваю, окидывая его мощную спину плотоядным взглядом:

— Что вообще?

— А вообще ты не против родить еще раз?

Ох, ты ж, черт! Я совсем не готова к таким вопросам.

— В принципе, нет, не против. Но мне кажется, пока нам не стоит с этим спешить. Что скажешь?

— В этот раз все решаешь ты.

— Серьезно?

— Угу. С Полинкой… э-э-э… все было по-моему. Поэтому будет честно, если теперь решение останется за тобой.

— То есть, если я вообще не захочу ребенка, ты не станешь настаивать?

Демид переворачивается на живот и вытягивается рядом со мной, подперев рукой щеку.

— Не стану, — качает он головой, глядя на меня предельно серьезно. — Ты уже сделала меня самым счастливым человеком на планете. И спасибо тебе за это.

Мое сердце разрывается от эмоций и щемящей душу нежности. По телу разливается тепло. Я, наверное, еще никогда не была так счастлива. Это ни с чем не сравнить. Даже рождение Полинки — совсем другое.

— Тебе тоже спасибо. За все. Я… — замолкаю, отчего-то робея. Кричать слова любви в порыве экстаза совсем не то, что говорить их вот так — глядя ему в глаза.

— Ты любишь меня, — самодовольно улыбается Демид, помогая мне справиться с затруднением.

— Да. Я люблю тебя. Очень.

Улыбаемся, не сговариваясь, тянемся друг к другу руками, соединяем пальцы и долго-долго лежим в тишине, сплетаясь взглядами, обнаженными душами…

— Наверное, все же нужно в душ.

— И одеться. Полинка может прийти в любой момент.

— Нет уж. Пусть она лучше до утра спит в своей кровати и не мешает нам…

— …что?

— …налаживать дипломатические связи, — смеется Балашов, скатываясь с кровати. Протягивает мне руку, и мы вместе идем в душ. Моемся быстро. Оба понимаем, что дочка действительно может проснуться и испугаться, не обнаружив нас. Возвращаемся в комнату. Я выспалась накануне и теперь, несмотря на вступившую в права ночь, необычно бодра. Подхожу к окну и…

— Демид! Ты только посмотри, какая красота!

За какие-то часы, что мы были заняты, выпал снег. Укутал ноябрьскую серость серебристо-белой шалью, запорошил дорожки и клумбы, лег шапками на кованые домики уличных фонарей. Давно в наших краях не было такого снега.

— И правда. А представляешь, какая за городом красота?

— Завтра посмотрим.

— Мама! Папа!

Полинка возникает на пороге комнаты приведением.

— Что, моя хорошая? Ты почему не спишь?

Полинка зевает, кажется, так и не проснувшись, укладывается в нашу кровать и в то же мгновение проваливается в сон. Переглядываемся с Демидом и беззвучно смеемся. Все же мы очень вовремя с ним оделись.

— Ну, и что мы с ней будем делать? — задумчиво спрашивает Демид, устраиваясь рядом с дочкой на бок. В профиль их схожесть еще больше бросается в глаза. Я залипаю и неуверенно говорю:

— Можно отнести ее обратно в детскую.

— Ну, уж нет. Зачем-то же она пришла?

Ложусь с другого бока от дочери, смирившись с тем, что сегодня эта маленькая проказница будет спать здесь. Вслушиваюсь в тихое дыхание дочки, а взгляда не свожу с ее обалденного папочки.

— Помнишь, как мы впервые услышали ее сердечко?

— Такое трудно забыть…

— Да… Я тогда так боялась, что оно остановится. Если бы ты знал, как боялась!

— Я знаю, Марьяш. Потому что переживал то же самое.

Закусываю губу, снова протягиваю ему ладошку, на этот раз поверх Полинкиной головы, и киваю. Да, я знаю… Я знаю, как это было.

Глава 23

Демид

Не знаю, что заставило Марьяну сменить гнев на милость. Да и какое это имеет значение, теперь, когда она, наконец, моя? Улыбаюсь в потолок, а потом неожиданно вспоминаю, что она так и не рассказала мне о том, что так сильно её сломало. Переворачиваюсь на бок, вытягиваю над головой руку и веду по ее мягким, как пух, волосам. Рядом сопит носом-пуговкой дочка. Все хорошо, они рядом! Но совершенно невольно я вновь возвращаюсь в тот день, когда чуть было не потерял их обеих.

Хорошо, что к тому моменту, как нам пришлось обратиться в больницу, я уже успел детально изучить этот вопрос. Позависал на форумах, почитал отзыв, так что ехали мы не наобум, а сразу в самую лучшую частную клинику. Еще в дороге я позвонил в регистратуру, коротко обрисовал ситуацию, в общем, сделал все, чтобы к нашему приезду нас уже ждали. Так и случилось. Приемник, уютная смотровая…