Когда они пришли на пляж, Пепета мгновенно разделась, открывая взору свои обнаженные от локтя руки и ноги, скрытые купальным костюмом до колен. Даже зная независимый нрав Пепеты и ее пренебрежение любого рода условностями, Антонио был поражен смелости ее наряда. Он никогда еще не видел, чтобы женщины купались в столь откровенных одеждах. Она же, по-видимому, наслаждаясь произведенным эффектом, весело смеясь, бросилась в воду. Он заворожено наблюдал за стаей брызг, которые извлекали из спокойной глади моря ее руки и ноги.

– Иди ко мне, скорее, – смеясь, крикнула девушка, раззадоривая своего застенчивого спутника.

Гауди до колена закатал штаны и вошел в море. По сравнению с жарой, которая раскалила песок, вода казалась ледяной, и с детства мучивший художника ревматизм дал о себе знать протяжной ноющей болью. Он старался сохранить улыбку или, по крайней мере, не дать боли исказить его лицо гримасой. Он не хотел, чтобы Пепета считала его дряхлым стариком, ведь она была моложе него лет на пятнадцать. Антонио помахал ей рукой и крикнул:

– Пепета, прошу тебя, не заплывай далеко, это опасно!

Она не обратила внимания на его слова. Он еще немного постоял в воде и вышел на берег. Таким было его самое глубокое погружение в морскую пучину. Потом Пепета всякий раз смеялась, вспоминая этот эпизод.

– Поверьте, он был похож на огромного медведя, пробующего воду лапой, – рассказывала она друзьям и знакомым.

И сейчас, стоя на пляже в полном одиночестве, он с некоторым неудовольствием вспоминал, как ему было неловко слышать ироничные замечания той, которой принадлежало его сердце.

Спустя неделю после того случая на пляже, Антонио не переставал думать о Пепете. Он вновь и вновь воссоздавал в памяти все до мельчайших подробностей, припоминал ее слова и интонации, взгляд и улыбку. Он придумывал различные сценарии продолжения того их свидания, а затем и всей последующей совместной жизни. Его воображение без устали рисовало самые, как ему казалось, правдоподобные истории, но некоторые из них почему-то были со счастливым, а некоторые и с трагическим концом. Он, не переставая, думал о Пепете Мореу и о новой встрече с ней. Наверное, его мысли материализовались, потому что вскоре он получил от нее письмо. Она никогда не писала ему, поэтому взяв в руки конверт, на котором четким и разборчивым почерком было выведено его имя, очень удивился. Он тотчас принялся читать:

«Дорогой мой друг! День, проведенный с Вами, наши беседы доставили мне истинное удовольствие. В Вас определенно есть очарование, которое заставляет забыть обо всем и только слушать Ваши рассказы. Это обстоятельство меня немного смущает, так как я никогда не ощущала себя настолько внимательно кого-либо слушающей. У нас много общего, и это тоже для меня в новинку. Я никогда не имела столь полного взаимопонимания с мужчиной, который гораздо старше меня. Я терпеть не могу привычки, мне кажется, что они ограничивают нашу свободу, сковывают условностями наши поступки. Но все же сейчас мне хочется, чтобы у меня появилась привычка читать Ваши письма или чаще разговаривать с Вами. Мне хочется узнавать, о чем Вы думаете, что чувствуете, что Вас радует и беспокоит. Мне хочется задать Вам море вопросов. Сама не могу понять, почему Вы вызываете у меня такое любопытство…»

Антонио тотчас же схватил перо и бумагу и ответил с влюбленной горячностью застенчивого юноши: «Сеньорита, с той минуты, когда я впервые увидел Вас в доме Вашего отца, я поклялся себе, что буду любить Вас всю жизнь. Все знают, что я человек слова, поэтому Вы всегда можете рассчитывать на меня».

Вскоре она снова прислала ему записку. На этот раз она назначила ему свидание в ресторане в самом центре Барселоны. Это было популярное место, здесь собиралась местная интеллигенция. Сюда заходили после театральной премьеры, здесь обсуждали последние политические события, а также городские новости. Сам Гауди не очень любил это место и избегал приходить сюда, здесь всегда было людно и сильно накурено. Оба эти обстоятельства доставляли ему неудобство, но сейчас он не замечал даже того, что вызывало его неприязнь. Когда Гауди вошел в зал, он был, как обычно, переполнен. Он поискал глазами Пепету. Она сидела у окна и читала газету. Он подошел, встал рядом и стоял возле нее до тех пор, пока она не подняла глаза от газеты.

– Извините, я опоздал, – немного краснея, сказал Антонио.

– Нет, что вы, это я пришла раньше, – успокоила его девушка. – Ну что же Вы стоите, пожалуйста, присаживайтесь. Я позвала вас сюда, потому что думала, что вы здесь часто бываете.

– Отнюдь, – ответил архитектор. – Я не любитель шумных собраний.

Подошел официант и приветствовал ее, не стесняясь, прервав их беседу.

– Добрый вечер, сеньорита Пепета.

– Добрый вечер, Хосе. Мне как обычно, хорошо прожаренные отбивные из молодого барашка. А Вы что будете, Антонио?

– Мне тоже самое, – не задумываясь, ответил он, хотя был убежденным вегетарианцем.

– Что будете пить? – вежливо поинтересовался Хосе.

– Принесите Ваше бордо, – попросил Антонио. – Я слышал, что здесь подают бордо урожая тысяча восемьсот восемьдесят первого года, а лето того года было весьма неплохим.

– Да-да, принесите бордо, – кивнула Пепета, глядя в глаза официанту. – Мой друг разбирается в винах.

Антонио не понял, была ли это насмешка, или она и правда так считала, и смутился. Когда принесли блюда, он не притронулся к еде, разве что задумчиво подержал во рту веточку тимьяна, украшавшую мясо. Выпив пару бокалов бордо, которое действительно оказалось весьма достойным, он почувствовал себя свободнее.

– Пепета, я хочу сказать Вам нечто важное. Я много раз собирался сделать это, но мне не хватало смелости, – начал Антонио, пытаясь совладать с переполнявшими его чувствами.

– Ш-ш, не надо, – Пепета приложила палец к его губам. – Ничего нового Вы мне не сообщите. Я все знаю наперед.

Она тоже ласкала его взглядом. Он почти чувствовал это прикосновение: вот она проводит рукой по его щеке, пальцем рисует контур губ, смотрит в его глаза. Охваченный романтическим порывом, он чуть заметно придвинулся к ней. Они так близки, что она чувствует тепло ее кожи, или это жар желания обжигает его? Антонио, не отрываясь, смотрел в глаза возлюбленной, пытаясь найти там ответ на вопрос, который задавал себе бессчетное количество раз: «Сможем ли мы быть вместе? Сквозь время, сквозь судьбы других людей, сквозь предрассудки и запреты, а, самое главное, сквозь свой страх?» Он ощущал, как их обоих сковывает страх. Их общий первобытный страх оказаться не таким и не такой в глазах друг друга. Рядом с Пепетой ему часто было не по себе. Он сомневался, считает ли она его достойным быть ее мужем или он недостаточно хорош для нее. Какая глупость! Она говорила, что любит его, а разве может любящий человек видеть твои недостатки? Вздор! Для него ты соткан из одних лишь достоинств. Он же не может любить тебя только за твой талант или твою улыбку. Он принимает тебя всего, самого, таким, какой ты есть, это и означает, что он любит тебя, он рад каждому твоему слову, взгляду, вздоху и движению. Он не критикует тебя, потому что считает тебя идеалом!

Эти мысли пронеслись в его голове на стремительной колеснице. Взглянув на сидящую напротив него Пепету, Гауди смутился.

– Почему Вы не хотите выслушать меня? Я смотрю сейчас в Ваши глаза, которые прекраснее всех глаз на свете, я слушаю Ваш голос, который пленительнее, чем любая музыка, я касаюсь Вашей руки, и это самое высшее удовольствие из тех, которые мне сейчас дарованы Богом.

– Антонио, прекратите, прошу Вас, – запротестовала рыжеволосая красавица. – Перестаньте, на нас все смотрят.

Он огляделся по сторонам и заметил несколько обращенных к ним заинтересованных взглядов. И он, и его спутница были людьми известными в городе, поэтому посетители ресторана украдкой продолжали следить за их беседой.

– Вы нужны мне, как воздух и солнце, – игнорируя ее запрет, продолжал мужчина. – Я не могу с Вами разлучаться. Я хочу…

– Антонио, наверное, Вы выпили лишнего, – Пепета оглянулась и махнула рукой, подзывая официанта. – Когда я приглашала Вас, я и не думала, что все так выйдет, Вы всегда такой милый, но не сегодня.

– Пепета, выслушайте меня! – воскликнул Гауди, но ее властный взгляд требовал немедленного повиновения, и влюбленный архитектор сдался. – Извините, я, очевидно, действительно выпил лишнего.

Гауди сидел, опустив голову, как пристыженный школьник. Он чувствовал, что вино на самом деле ударило ему в голову, но не окончательно лишило рассудка. Немного захмелев, он отважился выплеснуть все, что тяготило его уже многие дни. Но он ни минуты не кривил душой, пытаясь объясниться в любви той, к которой он испытывал глубокие и искренние чувства.

Сейчас, в полном одиночестве стоя по колено в воде вдалеке от города, он снова думал о своей возлюбленной. Он пытался выкинуть ее из головы и думать только о конструкции нового здания, о договоренностях по поставке мрамора для отделки фасада, о стеклодувах, задерживающих выполнение его заказа. Все эти мысли роились в его голове, но сейчас архитектура не могла затушить не на шутку разыгравшийся пожар чувств. Он всякую минуту ощущал ее присутствие, ему хотелось смотреть в ее глаза. Антонио с нетерпением ждал новой встречи с Пепетой и всеми силами души приближал это мгновение. Он звал ее сквозь время и расстояние, он хотел снова оказаться с ним один на один, чтобы никто не мог помешать их разговору. Он раздумывал, что скажет ей? Неудачная попытка признаться сильно пошатнула его уверенность в собственном красноречии. А, может быть, не надо ничего говорить? Кто сказал, что влюбленным всегда нужны слова? Теперь, когда она догадывается о его чувствах, должен ли он облекать свои желания в слова? Он так хотел пригласить ее в свой мир, в свои фантазии, посвятить в свои планы. Но сомнения, поселившиеся в нем в тот вечер, охлаждали пыл его сердца. Он видел тысячу вариантов развития их отношений, но ни один из них не выглядел хотя бы приближенным к реальности. Антонио осознавал, что это всего-навсего несбыточные мечты. Но он не мог отступить, не мог отказаться от своей любви. Определенно, он должен ей все сказать! Будет ли Пепета его слушать или опять убежит – это ее выбор, но он непременно должен с ней объясниться.