— Боря, — сказала Марина, — ты не обидишься, если я кое-что личное спрошу?

— Не обижусь. Прекрасно знаю, о чем ты меня спросишь. Откуда у меня всё это? — бросил Танников, без особого воодушевления кликая по экрану. — Мобилы и шмотки. Тачка. Парфюмы.

— Ну… — смущенно пробормотала она. — У тебя вчера за весь день был только один клиент. И так часто бывает. А ты каждый вечер ужинаешь в суши-баре и… Блин, я лезу не в свое дело, да? Прости. Забудь.

Боря посмотрел на нее с улыбкой.

— Та не проблема. Вот это всё, — он махнул рукой на массажный павильончик, — шмарство официальное, налоги там, все тип-топ, законно, медицинское образование мое, опять же. Что, зря учился? Только нифига это все не покрывает, потребности у меня большие. Поэтому с семи и до конца ненормированного рабочего дня моего я чпокаю медуз.

Картина, вставшая перед глазами Марины, была так ярка и непотребна, что у неё вырвалось:

— Медузы размножаются ртами. Иногда. А так они почковаться могут.

Боря подумал и кивнул:

— Ну да, такое у меня случается. В смысле, и ртами, и просто почковаться-чпокаться.

Марина молчала. Аллегория до нее не доходила. Наверное, из-за жары. Боря посмотрел на неё, наклонив голову к плечу, и терпеливо пояснил:

— Там дальше, по берегу, за строящимся отелем — закрытый пляж. Нудистский, клубный. Очень дорогой. Я там пасусь. Цепляю только тех, кому за сорок-пятьдесят — «медуз». Состоявшихся, одиноких, разведенных, тех, у кого есть всё, кроме одного. Поняла?

Марина кивнула. Пробормотала:

— Шмарство неофициальное?

— Умная девочка. Я сразу понял, почему Вазген в тебя так вцепился. Голос, рожица, харизма. А ну скажи что-нибудь.

— Что?

Сначала они перебрасывались отдельными словами: жарко, покупателей много сегодня; ветрено, покупателей вообще нет. За два месяца крепко сдружились. Если бы не Боря, Марине было бы совсем тоскливо. Вместе с другом она неожиданно приобрела врага, не очень страшного, но надоедливого: влюблённая в Бориса Катя из павильона с молочными коктейлями её всерьез возненавидела. А не стоило, у Марины и в мыслях ничего такого не было, она любовалась массажистом как произведением искусства.

Боря не был геем, просто ему было не до курортных романов — все его силы отнимала работа в две смены. О втором его заработке знала на всей Каталке лишь Марина. Он сообщил ей о нём с тем же непроницаемо-мягким выражением лица, с каким обычно встречал и «работал» хихикающих, полураздетых, истекающих при виде него негой пляжных девиц.

Это случилось в самый пик июльской жары, когда даже болтать стало невмоготу — из глотки ничего, кроме молитвы о дожде, не лезло. Они сидели под вентилятором, нагонявшем больше тоски, чем прохлады. В массажном кабинете был кондиционер, однако Боря из солидарности просиживал всю свою смену до пяти вечера рядом с Мариной.

В два часа дня на пляже было мало самоубийц, охотников за тепловыми ударами или раком кожи, но сиеста в контракте Марины не была предусмотрена, вдруг какой-нибудь меланиновый маньяк возжелал бы раковину с морскими стонами. Боря достал из бумажного пакета небольшую коробку. Заглянул внутрь, присвистнул. Марина наблюдала за ним сквозь полуопущенные веки и размышляла, стоит ли сбегать к воде и окунуться, или лучше потерпеть до вечера, чтобы не чесаться от соли.

— Маринка, хочешь, подарю тебе свой смартфон? — спросил Боря.

— Да, — сказала Марина лениво. — Конечно. Подари.

Она думала, он шутит. Телефон у Бори был новый, по всем признакам, дорогой и навороченный. Марина ожидала, что он скажет, как обычно, в ответ что-то вроде: «А ты меня за это убей и прикопай у мола. Чем так мучиться, лучше обрести ВЕЧНЫЙ, ПРОХЛАДНЫЙ покой. Помимо телефона, завещаю тебе свою любимую губную гармошку».

Боря достал из кармана джинсовых бриджей свой мобильник, пощёлкал по экрану, поддел ногтем крышку, вытащил сим-карту и протянул смартфон Марине со словами:

— Только зарядка дома, потом принесу. Ну? Берёшь?

— Ты чё, Боря, перегрелся? — спросила Марина, от удивления выпрямившись в кресле-шезлонге.

— Я серьёзно, — сказал Танников. — Бери. Предложение века. Хороший смартфон. Камера хорошая, пиксели-шмиксели.

— В смысле… просто так? Без денег? — она машинально взяла в руки мобильник. — Я могу заплатить, если что…

— Не, — сказал Боря. — Надо хоть иногда творить добро. Может, моя жертва будет засчитана, — он посмотрел на безоблачное небо и поморщился. — Тем более, что я тоже в накладе не остаюсь. И вообще, это старьё, три месяца уже пользуюсь, и в море топил спьяну, и бил, работает, правда. Даже гарантия есть.

— Спасибо, — сказала Марина безо всякой иронии.

Танников вынул из коробки тонкий смартфон, провел пальцем по экрану, хмыкнул:

— А вот это — новьё, две штуки баксов. Меня ценят.

Марина молчала. Все это было для нее странно и непонятно.

— Знаешь, Маринкин, — сказал массажист задумчиво. — Я раньше такое всё продавал. Брал себе что-нибудь подешевле. Мне деньги нужны. Хочу дело собственное открыть, галерею. Это моя мечта — галерея искусств. Для курортного города — самое то. Мечта моя, да. Люблю искусство, учился даже на искусствоведа по второму образованию. Ты знала?

Марина помотала головой. Для неё Боря открывался с новой стороны.

— Вот этот, пожалуй, оставлю себе, — продолжал он равнодушно, рассматривая телефон. — Нужно рисануться кое перед кем в рамках продвижения к золотой мечте.

— Боря, — сказала Марина, — ты не обидишься, если я кое-что личное спрошу?

— Не обижусь. Прекрасно знаю, о чем ты меня спросишь. Откуда у меня всё это? — бросил Танников, без особого воодушевления кликая по экрану. — Мобилы и шмотки. Тачка. Парфюмы.

— Ну… — смущенно пробормотала она. — У тебя вчера за весь день был только один клиент. И так часто бывает. А ты каждый вечер ужинаешь в суши-баре и… Блин, я лезу не в свое дело, да? Прости. Забудь.

Боря посмотрел на нее с улыбкой.

— Та не проблема. Вот это всё, — он махнул рукой на массажный павильончик, — шмарство официальное, налоги там, все тип-топ, законно, медицинское образование мое, опять же. Что, зря учился? Только нифига это все не покрывает, потребности у меня большие. Поэтому с семи и до конца ненормированного рабочего дня моего я чпокаю медуз.

Картина, вставшая перед глазами Марины, была так ярка и непотребна, что у неё вырвалось:

— Медузы размножаются ртами. Иногда. А так они почковаться могут.

Боря подумал и кивнул:

— Ну да, такое у меня случается. В смысле, и ртами, и просто почковаться-чпокаться.

Марина молчала. Аллегория до нее не доходила. Наверное, из-за жары. Боря посмотрел на неё, наклонив голову к плечу, и терпеливо пояснил:

— Там дальше, по берегу, за строящимся отелем — закрытый пляж. Нудистский, клубный. Очень дорогой. Я там пасусь. Цепляю только тех, кому за сорок-пятьдесят — «медуз». Состоявшихся, одиноких, разведенных, тех, у кого есть всё, кроме одного. Поняла?

Марина кивнула. Пробормотала:

— Шмарство неофициальное?

— Умная девочка. Я сразу понял, почему Вазген в тебя так вцепился. Голос, рожица, харизма. А ну скажи что-нибудь.

— Что?

Ирина Анатольевна ожила и сунула Марине анкету. Она проводила их до самых ворот, кутаясь в свою старушечью кружевную шаль и вкрадчиво втолковывая маме что-то, от чего та приходила во все большее волнение. С этого дня для Марины началась учеба, дававшаяся ей так легко, что бабушка Нина, водившая её в музшколу, крестилась и говорила: «Не проболвань, не проболвань, бог лентяям таланту як дал, так и забэрэ».

Шли годы. Не забрал, оставил. Лучше бы забрал.


Посёлок Кольбино, июль 2017 года


Альбина была мокрая от пота. Засыпала она в прохладе, под уютным пледом из альпаки, а проснулась, едва дыша, с простыней, обмотанной вокруг бедер. Солнце било в распахнутое окно, пахло морем. Ренат не любил кондиционеры и, как только немного свежел летний воздух, открывал все окна в доме и устраивал сквозняк. Альбина приподняла голову и осторожно осмотрелась. Рената в комнате нет, значит, можно выругаться сквозь зубы, проклиная привычки бойфренда. Выпутавшись из влажной простыни, Альбина вытянулась на кровати, глядя в потолок. Тише, тише, вот она досчитает до десяти и успокоится. Если она хочет стать хозяйкой в этом доме, нужно уметь смиряться и терпеть. Она почти научилась. Но, чёрт возьми! Голова у нее мокрая, всклокоченная, флакон с шампунем она забыла дома, в ванной — только мужская косметика. Ренат никогда не предлагал ей переехать к нему, а все её попытки оставить на полочке над раковиной что-нибудь своё вежливо пресекаются. Только с зубной щеткой в изысканном фарфоровом стаканчике он смирился. Конечно, кто же захочет, чтобы у любимой девушки по утрам воняло изо рта. А любимой ли?

— Что же тебе надо, сволочь? — с тоской пробормотала Альбина. — Что тебе ещё не так?

Пахнет кофе. Значит, Ренат на кухне, колдует над джезвой. По утрам у него чашка черного мокко, зато в течение дня никакого кофеина — еще один бесящий Альбину принцип. В офисе ее приучили к литрам латте и капучино, а Ренат в кафе рядом с «Твайлайтом» заказывает только неароматизированный ройбуш. И пьёт он эту бурду с таким небрежно-отстранённым и одновременно серьёзным видом, будто это лишь его, Рената Муратова, особая привилегия. Он все так делает: просыпается по утрам, работает, общается, смеётся, слушает свою странную музыку всех эпох и стилей, словно имеет эксклюзивные права на жизнь.

Гибкий, длинноногий, с крепкими плечами и сильными руками. На улице на него оглядываются. Его провожают взглядами, даже когда после изнурительных репетиций новых программ или нудных кастингов он идёт домой в мятой рубашке и пыльных туфлях.