Ему вдруг захотелось плакать, и он свернул с главной дороги на боковую улочку, не желая, чтобы люди, праздно наблюдающие за ним с порогов своих коттеджей, заметили его состояние. Здесь, в еще не обжитой части города, строились новые дома; несмотря на всеобщую забастовку, строители продолжали работать, и дома возникали с невероятной быстротой. Подрядчики знали, что трудные времена пройдут, что скоро Палмеры вновь будут процветать, а их завод наполнится новыми рабочими, которые и снимут эти коттеджи. Любая индустрия могла потерпеть крах, но не индустрия Палмеров.

Он прошел через пустырь, где несколько мужчин метали кольца; чуть поодаль группа любопытных окружила двух дерущихся. Пройдя по еще одной боковой улочке, он вышел к району города, который выглядел намного опрятнее, чем тот, где он только что побывал. Там он свернул в переулок и направился вдоль высоких деревянных заборов. У восьмого по счету дома он остановился, открыл калитку и, пройдя через небольшой чистенький дворик, постучался в дверь.

Ему открыла миссис Хеверингтон.

— А, это ты, Джо! — приветливо воскликнула она. — Проходи, мой мальчик, проходи.

Джо проследовал за миссис Хеверингтон на кухню, где увидел мистера Хеверингтона, занятого починкой башмака, надетого на железную колодку, которую он держал между колен.

— Привет, малыш, — сказал мистер Хеверингтон. — Ну, как дела? Помирился с сестрой?

Джо молчал, потирая рукой рот. Переведя взгляд с маленькой полной женщины на ее высокого худощавого мужа, он грустно покачал головой.

— Я не сказал вам вчера всей правды, мистер Хеверингтон, — тихо проговорил он. — Мы с сестрой… мы с ней не просто поссорились. Я не могу вернуться к ней, потому что она… она стала уличной девкой!


Глава 4


Эндри вернулся ровно через месяц. Кэти узнала заранее о приближении его корабля: прошлой ночью Мэгги постучалась к ней в дверь и сообщила, что один ее знакомый матрос, который плавал на угольном судне Палмера, курсирующем между Петерхедом и Сандерлендом, видел «Орн» примерно в тридцати милях от Абердина. «Орн» шел при попутном ветре и, если продержится благоприятная погода, должен был прийти в Джарроу сегодня в промежуток между приливом и отливом, то есть около пяти утра. Но, даже если ветер переменится, корабль будет в порту не позже, чем сегодня вечером.

— Ты думаешь, он вернется к тебе? — осведомилась Мэгги, сообщив ей эту новость.

— Да, я думаю, он вернется, — ответила она.

Она бы скорее усомнилась, взойдет ли назавтра солнце, чем в том, что Эндри вернется к ней.

И вот, наконец, наступило утро. К половине восьмого она уже оделась, прибрала в комнате, разожгла огонь в камине и накрыла на стол, а теперь сидела в ожидании его прихода. На ней было новое платье — точнее, оно было новым для нее, потому что это было платье мисс Терезы, которое та принесла ей в свой последний визит.

Сейчас, разглядывая на себе платье, Кэти подумала: мисс Тереза пришла бы в ярость, если б узнала, что платье надето для Энди. При этой мысли ей стало смешно. Впервые с тех пор, как Эндри уехал, она смеялась.

Всю первую неделю после его отъезда она проплакала, чувствуя себя ужасно одинокой. Однажды она едва удержалась от того, чтобы пойти к Хеверингтонам и помириться с Джо — она знала, что найдет его у них. Нет, она вовсе не собиралась уговаривать Джо вернуться жить к ней, но хотела попросить, чтобы он хотя бы навещал ее время от времени. Вспомнив, однако, каким было лицо Джо во время их последней встречи, она поняла, что было бы бесполезно пытаться восстановить их отношения. Джо очень похож характером на отца. Брат не ходил в церковь, но в душе был глубоко религиозен, — а то, что делала она, было в его представлении смертным грехом.

Всю вторую неделю, пытаясь избавиться от гнетущего чувства одиночества, она сидела у постели Лиззи и разговаривала с ней, говорила обо всем, что приходило на ум, словно сестра была нормальным человеком и могла ей ответить. Но, в конце концов, она поняла, что так и самой недолго потерять рассудок, и взяла себя в руки.

Кэти пришлось трижды разжигать огонь, прежде чем появился Эндри. Когда она, наконец, услышала его шаги на лестнице, ей не хватило сил сдвинуться с места и подойти к двери.

Эндри не стал стучаться, а сразу же повернул ручку и толкнул дверь. В руках у него была большая брезентовая сумка. Бросив сумку на пол, он медленно подошел к Кэти, и в его ярко-синих глазах стояла любовь, — именно так она представляла себе их встречу в течение этого долгого месяца ожидания. Она не смогла пошевелиться, не смогла произнести ни слова, пока не оказалась в его объятиях. Пока он целовал ее, ей казалось, что все ее тело растворяется в невероятном, почти болезненном ощущении счастья. Потом он слегка отстранил ее и заглянул ей в лицо.

— О, Кэти, Кэти, — прошептал он.

Покачав головой, добавил:

— А ты на самом деле красивее, чем я тебя помнил. Даже в мечтах я не видел тебя такой красивой.

Она плакала, прижавшись к нему всем телом.

— Энди, Энди, как же мне тебя не хватало! — говорила она между всхлипами. — Знал бы ты, как мне тебя не хватало! Я все время жила в тревоге, я так боялась, что что-нибудь случится с тобой! А вчера, когда подул сильный ветер, я испугалась, что твой корабль разобьется о песчаные отмели.

— Никогда не бойся ветра, Кэти, — прошептал он, зарываясь лицом в ее волосы. — Пока дует ветер, он всегда будет приносить меня к тебе.

Часом позже, в течение которого они любили, говорили и снова любили, Кэти и Эндри, растрепанные и счастливые, стояли возле стола, крепко держась за руки, не решаясь отпустить друг друга. Свободной рукой он начал развязывать тесемки брезентовой сумки.

Когда он стал выкладывать содержимое сумки на стол, Кэти раскрыла рот от восхищения, — она никогда в жизни не видела так много красивых вещей сразу. По крайней мере, в ее понимании эти вещи были красивыми, поскольку она всегда применяла понятие «красота» к хорошей еде. Большой баллон клубничного варенья тоже показался ей красивым. Эндри вытащил из сумки огромный окорок, банку маринованного языка, коробку имбиря, пересыпанного сахаром, другую коробку с какими-то незнакомыми Кэти сладостями. За этим последовали ткани — два длинных отреза материи, тонкий зеленый габардин и шелк цвета густых сливок. Она протянула руку к отрезу шелка, и ее загрубевшие от домашней работы пальцы скользнули по гладкой дорогой материи.

— Какая прелесть, Энди, — восхищенно прошептала она. — Самый настоящий шелк!

— Это для твоих ночных рубашек и нижних сорочек.

Она широко раскрыла глаза.

— Такой дорогой материал — для ночных рубашек и нижнего белья?

— Конечно.

— Но он слишком хорош!

— Слишком хорош? — Эндри обнял ее и притянул к себе. — Он не был бы слишком хорош для твоего белья и ночных рубашек, даже если бы был соткан из золотых нитей.

— Ох, Энди…

Еще через два часа они сидели, обнявшись на тюфяке, который подтащили поближе к огню.

— Сколько ты пробудешь на суше, на этот раз? — спросила она.

— Два дня. Может, три.

— Всего два дня? — Она прижалась головой к его плечу. — О нет. Нет, Энди.

— Тебе очень одиноко вдвоем с ней? — он кивнул в сторону комнаты Лиззи.

— Мне всегда одиноко, когда тебя нет рядом.

— Послушай, у меня есть план, — он приподнял ее лицо, мягко взяв за подбородок. — Я подумал, что мог бы оставить свою компанию и наняться к Палмерам. У Палмеров пароходы, а не парусные суда. Они не зависят от попутного ветра и от погоды, и передвигаются вдвое быстрее, чем наши. Палмеры перевозят много железной руды из Испании. Испания далеко, но пароходы оборачиваются быстро. Я уже говорил об этом с одним моим другом. Он знает лично мистера Палмера и готов замолвить словечко за меня.

— О, Энди, — она улыбнулась. — Это было бы просто чудесно. Если ты устроишься к Палмерам, твое судно будет стоять на якоре в нашем порту и тебе не придется каждый раз возвращаться в Швецию.

Он провел кончиком указательного пальца по ее лицу, обрисовывая каждую ее черту.

— Я должен кое о чем тебе рассказать, Кэти, но не сейчас. У нас еще будет время.

Она испуганно посмотрела на него, и он поспешил добавить:

— Не волнуйся, милая. Я не собираюсь говорить тебе ничего страшного. Я только хотел рассказать тебе о своем доме. Он не в Швеции, а в Норвегии. Я наполовину швед, но родился и вырос в Норвегии.

— Расскажи мне все сейчас, Энди. Пожалуйста, расскажи сейчас.

Кэти уже догадывалась, о чем пойдет речь. Все эти долгие недели их разлуки она не переставала думать о том, что у Энди, должно быть, есть дом, семья. Может, даже жена. Нет, только не это! Ей становилось плохо при мысли, что он женат. Конечно, у него есть семья — родители, братья и сестры. Но только не жена.

— Скажи мне все сейчас, Энди, — повторила она. — Не заставляй меня ждать.

Он слегка отстранился от нее. Повернувшись лицом к камину, он оперся локтями о колени и положил подбородок на сомкнутые руки, задумчиво глядя на огонь. Он так долго молчал, что она подумала, что не должна была торопить его с рассказом. Протянув руку, она дотронулась до его плеча.

— Прости, Энди. Не говори мне ничего, это не имеет значения.

— Это имеет значение. Кэти, — он снова повернулся к ней. — Ты должна знать все обо мне, и, я думаю, сейчас самое время рассказать тебе о моей жизни. И я расскажу тебе все с самого начала. Подай мне, пожалуйста, мое пальто.

Она потянулась к стулу, сняла со спинки пальто и молча, передала ему. Он порылся в карманах и извлек оттуда пухлый бумажник, небольшую коробку, отделанную кожей, и записную книжку с маленьким медным замочком. Достав из кармана ключ, он отпер замок и раскрыл записную книжку перед Кэти.