Олли утверждает, что знает легкий способ сбросить сразу восемьдесят килограммов. Ровно столько весит Джеймс.

— Признай, — настаивает тот, ощутив свое преимущество, — ты до сих пор одеваешься как школьница, и если бы не я, битком набила бы квартиру всякой этнической фигней. Честно говоря, я вздохнул с облегчением, когда мама предложила помочь с устройством свадьбы. Я страшно боялся, что ты устроишь конкурс караоке и пойдешь к алтарю, одетая как… доярка, с открытой грудью и в развевающихся ленточках. — Джеймс вздрагивает от отвращения, а я вижу, как платье моей мечты обращается в прах. — Поэтому, Пышка, завтра ты извинишься перед мамой, и, если нам очень повезет, она, возможно, поможет тебе спасти нашу свадьбу. Если ты по-прежнему любишь меня и хочешь, чтобы мы поженились, — добавляет он, ловко разыгрывая главную карту. Джеймс отлично знает, что я склонна винить себя во всем случившемся. — А может, ты нарочно не пошла на примерку?

— Нет, конечно!

— Может быть, ты таким образом пытаешься поставить точку? Может быть, ты разлюбила меня, хотя я продолжаю тебя любить, несмотря ни на что? — Глаза у него опасно вспыхивают, и он мужественно прикусывает губу. — Я ведь изо всех сил старался помочь, Кэти. Хотел, чтобы ты похудела, прощал все твои заскоки, и по-прежнему готов на тебе жениться, невзирая на твоих родителей… но, может быть, этого недостаточно?

Джеймс великодушно напомнил мне все те бесчисленные случаи, когда я разочаровала, унизила или огорчила его. Надо признать, список получился внушительный, и, оказывается, половину я уже забыла — например, как меня вырвало на благотворительном балу у Антеи Тернер (между прочим, Антея обошлась со мной очень любезно).

Или как я загнала любимую машину Джеймса в глубокую лужу (нуда, она больше напоминала маленькое озеро, но кто же мог догадаться в такой темноте?). Когда он добирается до конца этого убийственного (и очень длинного) перечня, я теряюсь в догадках, отчего Джеймс еще не расхотел на мне жениться, и не успеваю вытирать слезы.

— Прости, — с трудом выговариваю я. — Я попытаюсь еще раз…

— Да уж пожалуйста, — наставительно произносит Джеймс, пока я шмыгаю носом и булькаю. — Говорю это ради твоего же блага, Пышка, потому что тебе в самом деле пора собой заняться. Учти, не все такие терпеливые, как я.

— Знаю. Прости.

— Ты всегда просишь прощения, Пышка. И в то же время я не сомневаюсь, что ты снова все испортишь. — Он треплет меня по голове и зевает. — Можешь искупить свою вину завтра, приготовив потрясающий ужин и восхитившись моим боссом. Ты ведь знаешь, что за человек Джулиус Милвард: если он как следует наестся, то будет в хорошем расположении духа и, надеюсь, наконец даст мне повышение. Давай признаем — оно необходимо нам, чтобы оплатить свадебные расходы.

— Вовсе не обязательно устраивать пышное торжество, — быстро замечаю я. — Я буду счастлива, если мы поженимся скромно. И не обязательно в Англии.

— Не говори глупостей, мать нам никогда не простит. Короче, мне нужно еще разобраться с контрактом «Эймоса и Эймоса», пока не явился Джулиус Милвард, а потом как следует выспаться. Это исключено, если ты до утра будешь всхлипывать рядом со мной. Честно говоря, лучше тебе сегодня лечь здесь и хорошенько подумать о том, как искупить вину перед моей матерью.

И он ушел в спальню, а я провела бессонную ночь на кушетке, по сравнению с которой утыканная гвоздями доска показалась бы уютным ложем. Лежа на твердой обивке и наблюдая за оранжевыми пятнами фар, которые непрерывно перемещались по потолку, я думала, как мне недостает кошек и собак, которые наводняют дом тетушки Джуэл, — этакое дружелюбное меховое море. Сейчас было бы особенно приятно зарыться лицом в теплую шерсть и поплакать, уткнувшись в нечто живое и мягкое, а не в дурацкую кушетку. Я охотно завела бы кошку, но Джеймс не любит животных — он считает, что они воняют и от них слишком много грязи. В общем, я провела ночь в одиночестве, прислушиваясь к шуму машин, стуку дождя и отдаленному грохоту поездов. Сон так и не пришел, в конце концов я перестала даже надеяться. Выудила из мусорного ведра записную книжку, села за кухонный стол и писала до половины девятого, пока не заболела рука. После этого я выпила кофе — такой густой, что ложка торчком стояла, — взяла трубку и сделала глубокий вдох.

На завтрак предстояло получить порцию унижения. Зная Корделию, нетрудно было догадаться, что порция окажется чертовски огромной.

От такого немудрено заработать несварение желудка. После двадцати минут пресмыкательства Корделия милостиво согласилась договориться о новой примерке и великодушно простила меня.

Простила?! Сидя на кухне и стараясь не смотреть в сторону печенья, я понимаю, что живу в каком-то странном параллельном мире. Джеймс и его мать треплют мне нервы, хотя я уверена, что заслуживаю лучшего. По-моему, попытка самостоятельно выбрать свадебное платье не такой уж большой грех. Все мои друзья полагают, что пора наконец восстать против Корделии, но, как известно, одно дело — давать советы, и совсем другое — действовать.

Попивая кофе, я гадаю, отчего всякий раз превращаюсь в тряпку, когда нужно противостоять Джеймсу и Корделии. Честное слово, в других ситуациях я веду себя совсем иначе. По словам Олли, на работе я помесь робота-убийцы с армейским сержантом, и действительно в моем классе никогда не возникает проблем с дисциплиной. Двухметровые одиннадцатиклассники трепещут, когда я на них прикрикну, — а это что-то да значит. Что же происходит, когда я возвращаюсь домой? Видимо, рабочий день в школе настолько меня утомляет, что после половины четвертого я раскисаю. Как только звенит звонок и ученики отправляются пугать добропорядочных жителей Западного Лондона, больше всего на свете мне хочется уютно свернуться с бокалом вина, закрыть глаза и исцелить травмированную за день психику. Преподавание лишает меня всех жизненных сил, и после ежедневной войны с подростками я мечтаю только об одном — незамысловатом вечернем отдыхе.

Единственная проблема в том, что ничего подобного мне в жизни, кажется, не светит. Скорее наоборот.

Всегда ли наши отношения с Джеймсом были столь нелегкими? Когда я сказала, что позвонила Корделии и извинилась, он кивнул, налил себе кофе, а потом поинтересовался, что я собираюсь приготовить на ужин. Джеймс не обнял меня, не попросил прощения за то, что мне пришлось спать на кушетке, и я почувствовала себя провинившейся школьницей, которую сурово отчитал директор. Недоставало разве что записки родителям и оставления после уроков.

Я вздыхаю и стискиваю ладонями горячую кружку. Ночью я была уверена в собственной правоте, но теперь сомневаюсь. Как выразились бы мои ученики, у меня «крышу срывает».

— Поеду сыграю пару партий в гольф с Джулиусом, — заявляет Джеймс, появляясь на пороге с ключами от машины. — Почему ты еще не начала готовить?

Я заставляю себя вернуться к реальности. Несомненно, сейчас мне следовало бы мариновать, жарить и фаршировать — а я понятия не имею, как все это делается. Найджела Лоусон испортила жизнь целому поколению.[6]

— Все под контролем, — бодро отзываюсь я. По крайней мере надеюсь, что так и есть.

Джеймс устремляет на меня ледяной взгляд.

— Ты ведь понимаешь, Кэти, как важен сегодняшний вечер?

Как я могу не понимать? Ведь он неделями капал мне на мозги.

— Необходимо показать твоему шефу, что мы достойные кандидаты, — отрапортовала я заученно, как попугай.

Джеймс по-прежнему смотрит подозрительно.

— Значит, я могу надеяться, что ты ничего не испортишь?

— Абсолютно, — уверяю я. — Повышение у тебя в кармане.

— Надеюсь, — говорит Джеймс, доставая из шкафа клюшку для гольфа. — Свадьба нас буквально разорила, даиновая «БМВ» обошлась недешево. И еще, Пышка… — бросает он через плечо. — Надеюсь, что ты оденешься прилично. Постарайся походить на Софи. Вот уж кто всегда на высоте.

Я скриплю зубами от ярости. Софи неизменно держится так, словно чувство юмора в нашей стране облагают налогом. Ну ее к черту.

Чувствую, что проголодалась. Хорошо, если бы печали лишили меня аппетита и вынудили похудеть, но, к сожалению, они дают противоположный результат. Впрочем, мне хочется есть и от радости, и от досады, и в минуту сомнения — если честно, буквально любое чувство вынуждает тянуться за печеньем. Это судьба. Готова поклясться, что Миландра способна похудеть без особых проблем, в то время как я, сев на диету, превращусь в подобие спущенного дирижабля.

Когда я доедаю остатки печенья и мысленно посылаю Корделию ко всем чертям, кто-то звонит в дверь. Посмотрев в глазок, вижу Олли — он стоит на лестнице с огромной коробкой и энергично машет, поэтому я впускаю его и ожидаю чуда.

— Хреново выглядишь, — говорит Олли, шагнув за порог.

— И тебя с добрым утром.

Олли ставит свою ношу на стол.

— Я серьезно. У тебя ужасный вид. Что случилось?

Я отмахиваюсь:

— Тяжелая ночка.

Сейчас я не готова обсуждать свои проблемы с другом. Олли искренне считает Джеймса редкой сволочью, и я, наверное, повешусь, если он откажется готовить ужин под тем предлогом, что ему неохота выручать моего жениха из беды. Я единственный раз в жизни поссорилась с Олли в тот день, когда Джеймс отказался пустить меня за руль новенькой «БМВ». По словам Джеймса, я вовсе не нуждаюсь в машине, ведь существует метро и автобус. «И потом, Пышка, согласись, ты не самый аккуратный в мире водитель», — добавил он и принялся перечислять все вмятины и царапины, которыми я украсила его старую «ауди». Я сделала ошибку, рассказав об этом Олли. Тот пришел в ярость:

— Вот скотина! Наберись наконец смелости, Кэти, и вели ему заткнуться! В конце концов, ты его невеста!

Разумеется, я вступилась за Джеймса, который, на мой взгляд, всего лишь пытался уберечь новую машину, а Олли в ответ наговорил резкостей. Я так обиделась, что мы неделю не общались. Наконец, за сигареткой в школьной котельной, помирились и решили, что в будущем не станем обсуждать наших возлюбленных. До сих пор это правило работало.