Почему друзья всегда помнят самые постыдные моменты из моей жизни? Почему никто не вспоминает о том, как замечательно мне удалось… что мне удалось замечательно? Ну… что-то.

На самом деле таких вещей масса, я уверена. Наверное, их слишком много, чтобы запомнить, в том-то и проблема. Но уж точно в их число не входит тот злополучный вечер, когда я опозорилась перед боссом Джеймса.

— Разве Нина не научила тебя готовить? — интересуюсь я, будто свежая мысль только что пришла мне в голову. — Помнится, она натаскивала тебя, чтоб, в случае чего, ты мог помочь…

— Я мариновал, жарили шпиговал, пока не взмолился о пощаде, — признается Ол, отхлебывая пива. — Ничего похожего на «Девять с половиной недель». Успел страшно соскучиться по полуфабрикатам… — Он с подозрением смотрит на меня. — Нет-нет, мисс Картер! Я понимаю, куда ты клонишь.

Я устремляю на него самый отчаянный — надеюсь, это выглядит правдоподобно — взгляд.

— Олли, ты просто спасешь мне жизнь, если поможешь приготовить этот дурацкий ужин! Я ни за что не справлюсь сама. Ты же знаешь, у меня руки не тем концом приделаны.

— Ну… ты можешь вскипятить воду.

— Шеф Джеймса этим не удовлетворится. Ну же, Олли, я буду твоим лучшим другом на веки вечные. Сделаю все, что ты пожелаешь. Буду выгуливать Сашу. Заменю тебя на уроках, когда понадобится отгул. Что скажешь?

— Что я хочу еще выпить. — Олли тоскливо смотрит в сторону бара. — Учти, ты просишь меня потратить драгоценный субботний день на кучку банкиров.

— Ну пожалуйста! Олли, я не знаю, что делать!

Он допивает пиво.

— Зачем ты вообще так стремишься впечатлить этих идиотов? Если ты им не по нраву какая есть, пусть идут на хрен.

— Я не могу остаться какая есть, — горестно признаюсь я. — Джеймс страшно во мне разочаруется.

Олли вытаскивает бумажник.

— В таком случае, Кэти, отчего он хочет на тебе жениться?

Оставив меня размышлять над этим непростым вопросом, он проталкивается через толпу посетителей, а я печально созерцаю бокал. Разве можно любить Кэти Картер такой, какая она — в смысле я — есть? Я отнюдь не воплощение грации и изящества в отличие от Миландры. Маленького роста, рыжеволосая, частенько говорю глупости, не умею готовить, плохо одеваюсь и совершенно не нравлюсь матери Джеймса. Я изо всех сил стараюсь поддерживать будущего мужа и улучшать собственный имидж, но отчего-то у меня ничего не выходит.

С Джеймсом мы знакомы дольше, чем с Олли, — он жил по соседству с моей крестной, тетушкой Джуэл, в Хемпстеде. Буквально выросли вместе, потому что мы с моей сестрой Холли частенько проводили каникулы у тетушки, в то время как наши родители отправлялись в Марракеш, или Марокко, или еще куда-нибудь, где можно было целый день курить травку, позабыв о детях.

Не то чтобы я о чем-то жалела. Да, возможно, приятнее было бы иметь нормальных родителей, которые интересуются тем, как ты сделала уроки, и не забывают регулярно тебя кормить. Гадание на картах таро — это, конечно, весьма забавно, и, разумеется, я рада, что умею очищать свои чакры, но для семилетней девочки, на мой взгляд, куда полезнее тарелка хлопьев и пакет со школьным завтраком.

Однако я отвлеклась.

Тетушка Джуэл на самом деле мне не тетя, родство у нас отдаленное — что-то вроде восьмиюродных сестер. Но она была лучшей подругой моей бабушки и наши семьи всегда очень дружили. История гласит, что родители Джуэл, отчаявшись сбыть с рук упрямую дочь, привезли ее в Лондон и ввели в ничего не подозревающее светское общество. Я видела фотографии Джуэл в обличье юной дебютантки — она была потрясающе красива, хоть и неузнаваема без длинных седых волос и неизменного выводка домашних питомцев. Юная Джуэл отвергла всех своих ухажеров, как только получила предложение от самого Руперта Рейнарда, графа Винчестерского. Их свадьба стала событием года, на торжестве присутствовали коронованные особы. Проведя медовый месяц в Каннах, пара поселилась в фамильном особняке Руперта. Начиная с этого момента мнения расходятся. Наша версия гласит, что Джуэл устала от похождений мужа-бабника и сбежала от него с помощником садовника. Несомненно, сам Руперт Рейнард видел события в несколько ином свете. Джуэл никогда не объясняла, по какой причине покинула мужа, но отношения между семьями с тех пор оставались крайне напряженными — в том числе потому, что Руперт не оставил бывшей супруге ни пенса.

— Деньги на тот свет не заберешь, — обычно говорит Джуэл, когда кто-нибудь пытается указать на столь вопиющую несправедливость. — И потом, — бодро добавляет она, — я, в конце концов, ничего не потеряла.

И это правда. В начале семидесятых она стала моделью — и музой — знаменитого художника Густава Грира. Изображения обнаженной Джуэл в размытых розовых тонах украшают мировые художественные галереи — от Тейт до Саачи. Сама Джуэл отзывается о них так: «Жуткая мазня. Бедолага даже не мог заплатить мне за натуру, поэтому приходилось вместо денег брать наброски и картины».

Так она и делала. По какой-то необъяснимой причине мир искусства решил, что чудовищная мазня Грира — на самом деле произведения искусства, которые стоят целое состояние. Ажиотаж усилился, когда Густав отравился выхлопными газами. Джуэл оказалась обладательницей изрядной коллекции современной живописи, которую немедленно обменяла на домик в Хемпстеде, где и жила с тех самых пор, выращивая в саду пряные травы и становясь с годами все эксцентричнее.

Дни, проведенные с Джуэл, были, наверное, самыми счастливыми в моем детстве, и я всегда ощущала досаду, когда родители меня забирали. Было так приятно делать обыкновенные вещи — например, оклеивать кухню обоями, вместо того чтобы ожидать редкой похвалы от родителей (когда те наконец соизволят прийти в себя после травки). Мне нравилось пить чай с подругами Камиллой и Эмили и не беспокоиться о том, что придется приглашать их к себе. Разве я могла позвать кого-нибудь домой? Все мои друзья жили в уютных чистеньких квартирках с цветными телевизорами и мягкими коврами, а мы — в покосившейся хибаре, бывшем сарае, в компании кошек и собак. У нас не было телевизора, а ковры мало отличались от половых тряпок. В гостях я ела рыбу с жареной картошкой, а дома мать подавала на стол черт знает что, приготовленное на сломанной газовой плите. Разве я могла объяснить другим детям, что мои родители — хиппи, которые живут так, будто на дворе по-прежнему семидесятые? Было проще вовсе не иметь друзей. Но у Джуэл я как будто превращалась в другую девочку — и мне очень нравилось быть ею, а вовсе не Кэти Картер из Тиллерс-Барн.

Джеймс Сент-Эллис жил по соседству с Джуэл, и его жизнь представлялась нам с Холли настоящим чудом. Каждый день, возвращаясь из частной школы, он целый час делал уроки, после чего еще час занимался музыкой, затем выходил в сад. Летом мы строили шалаши и лазали по деревьям — по крайней мере ту часть лета, которую он проводил в Англии, а не на юге Франции и не в летнем лагере. Джеймс любил приходить на кухню к Джуэл — она кормила его сосисками и жареной картошкой за старым деревянным столом, а иногда даже угощала мороженым. Но сам он никогда не приглашал меня и Холли в гости, а если его мать заставала нашу компанию в своем саду, то презрительно кривила губы, морщила нос и выпроваживала вон. Впрочем, Джеймс все равно предпочитал проводить время у Джуэл. Он потратил несколько часов на то, чтобы проделать лаз в заборе, — таким образом ему удавалось пробираться к нам. И не важно, что все лето руки у него были в занозах.

Но однажды, на зимних каникулах, Джеймс перестал играть с нами. Он поступил в Винчестер-колледж, появились новые друзья, с которыми он предпочитал водиться. Наши шалаши развалились, садовник заделал дыру в заборе — как будто никакого Джеймса и не существовало. Иногда мы видели старого приятеля, когда тот выходил из отцовской машины или сидел на террасе, — он стал выше, держал дистанцию и никогда не снисходил до разговора с нами. Впрочем, мы не обижались, потому что тогда наши родители вознамерились переехать, и было не до Джеймса. Нас с Холли увезли в Тотнес и следующие несколько лет перекидывали из Девона в Лондон, точно два мешка с тряпьем. Тем временем родители Джеймса развелись, дом по соседству с Джуэл продали, и мы забыли нашего прежнего товарища по играм. Холли зарылась в учебники, а я открыла для себя приключенческие романы. Я жадно копила книги в потрепанных обложках и перечитывала их вновь и вновь, пока мой мир не наполнился загадочными шейхами, суровыми сегунами и непреклонными миллионерами. Я твердо уверилась, что непременно найду романтического героя, который восхитится моей красотой и станет совсем ручным. Он спасет меня от безумных родителей и увезет в мир роскоши и страсти, где мы будем жить долго-долго. Так обещали авторы книг — именно это происходило со всеми их героинями, от скромной крестьянки до строптивой рабыни. Нужно лишь сидеть и ждать своей очереди. Рано или поздно герой явится.

Правда, до сих пор этого так и не произошло.

Точнее сказать, все романтические принцы имели весьма неприятную особенность обращаться в лягушек сразу же после первого поцелуя. Это меня весьма обескураживало.

Я задумалась о том, чтобы подать в суд на «Миллз и Бун»[4] за мошенничество, но тут судьба смилостивилась надо мной. Четыре года назад я собиралась на день рождения к тетушке Джуэл, не подозревая о том, что моя жизнь изменится самым непредсказуемым образом.

Вечеринки Джуэл — нечто легендарное. Каждый год она размещает объявление в «Таймс» и рассылает приглашения друзьям и родственникам, которые бросают все дела, чтобы присутствовать на очередной фантастической пьянке. Четыре года назад темой праздника был «Сон в летнюю ночь», и я несколько недель голодала, чтобы влезть в зеленый блестящий костюм феи.

Признаюсь, в конце концов все равно пришлось потратить десять фунтов на утягивающее белье, но все-таки намерения у меня были благие.