Бетти Бити - Кентская красавица

Билл Напьер на этот раз заявился в «Пенфорд» в типичной для него манере. Я предложила встретить южноамериканский самолет в Лондонском аэропорту, но не слишком настаивала, так как уже начинался публичный сезон открытых дверей в поместье «Пенфорд», где я работала. Видимо подумав об этом одновременно со мной, он неожиданно телеграфировал, что во встрече нет никакой необходимости. Он прибыл в «Пенфорд» пятнадцатого марта в три тридцать. Случайно, но точно. Медлительный, охотно предоставляющий дела их естественному течению, но деятельный и работоспособный. Билл Напьер такой же, как всегда.

Двухчасовой поезд прибывал в Пенфорд-Холт в три двадцать пять. Было бы неэтично не встретить его здесь. Кроме того, я хотела этого, я думала о нем, меряя шагами нижнюю платформу слегка потрепанной непогодой станции викторианских времен в ожидании поезда. Было любопытно посмотреть, каким стал тот, кого я помнила мальчиком восемнадцати лет.

Билл Напьер. Колеса поезда три двадцать пять выстукивали его имя среди буйной растительности роскошно политой дождем равнины Кента. «Представляете, какой приятный сюрприз — узнать, кто приедет в ваши края?» Письмо моей матери спрашивало и отвечало: «Билл Напьер — друг Дука. Именно по пути через Венесуэлу в вашу часть мира он хочет навестить свою тетю в Хокхорсте, а также у него есть кое-какие дела недалеко от «Пенфорда». Он сказал, что заглянет посмотреть на тебя, как только представится удобный случай».

Аргументы в споре. Вот и все, что через двенадцать лет он помнит обо мне. Споры между надменным восемнадцатилетним мальчишкой, другом моего брата, и мной, двенадцатилетней.

Но я помнила его, кажется, всю мою жизнь — как юного мальчика из Кентиш-Мейд, где мы жили по соседству, и там же Билл приходил домой с моим братом во время школьных каникул, на которые посольства мира куда-нибудь отсылали моего отца… Что касается родителей Билла, то они погибли в автокатастрофе вскоре после нашего первого путешествия за границу. Биллу тогда было одиннадцать. Сейчас ему должно было быть двадцать девять лет. Скорее всего, он женат, возможно, со своим семейством и приехал.

В письме моей матери об этом не упоминалось. В конечном счете, что произошло с Биллом в эти годы, она замечательно скрыла — это так не характерно для нее. Двадцать девять лет замужества за моим отцом, вторым секретарем дипломатической миссии, она совершенствовала свою переписку с Биллом и мною. Что касается Билла, к которому она относилась почти как к своему второму сыну, она о нем молчала. Да, интересно.

Я просунула руку в карман своего замшевого жакета — письмо было там, как я и ожидала. Весна в этом году была поздней, и долго в полдень еще подмораживало. Сегодня был самый подходящий день для охоты, для последней встречи со зверем в этом сезоне. Аккуратно подстриженные вязы выстроились вдоль дороги к станции, они стояли все еще без листьев, застывшие под небом цвета арктической холодной голубизны. То здесь, то там, как будто специально разбросанные по железнодорожной насыпи, выглядывали бледно-желтые первоцветы, и несколько бутонов крокусов виднелись в саду железнодорожного коттеджа. Но ничто так, как цветущая английская весна, не предвосхищает жизнь. Так я и размышляла, пока поезд три двадцать пять, перестукивая колесами, шел по кривой, его окна блестели под солнцем, как бриллиант в оправе, а перестук металлических колес вторил возбужденному лаю охотничьих собак в отдаленном лесу. А пока что я размышляла, почему нечувствительный Билл выбрал для своего приезда именно время английской весны…

Мое сильное желание вернуться сюда было одним из многочисленных детских доводов. Дик и Билл жили в мире двойственной политики, как устрицы. В то время как я клялась, что, как только закончу секретарский колледж, постараюсь найти работу и вернуться назад, в родной маленький уголок Кента.

Время прошло. Они изменились. Я тоже немного изменилась. Хорошо, что здесь, в Пенфорде, ничего не меняется уже больше пяти столетий. Мой работодатель, сэр Беркли Стофард, с конца марта по начало октября всего лишь на три дня в неделю открывает для посетителей двери своего старинного особняка. Несколько старинных сооружений для сушки хмеля превращены в уютные комфортабельные дома. На некоторых коттеджах крыша перекрыта черепицей, маленькая пожарная станция и школа елизаветинских времен увеличили свои владения. Но церковь одиннадцатого века, кузница, «Тюдор-Инн» оставались такими же, как раньше, красота деревни, напоминающей островок в море зеленых пастбищ зарослей хмеля, пшеничных и ячменных полей, тоже не менялась.

Даже станция, не замеченная реконструкторами и рационализаторами, выглядела чудесно, несмотря на то что была покрыта все еще самым первым слоем краски, сохранившимся с момента постройки. Приятный цвет кентского кирпича под зубчатым викторианским навесом радовал глаз, перрон по-прежнему освещался масляными лампами. Здесь работал единственный служащий Британской железной дороги, Ленни, один из тех, кто знал расписание поездов настолько, что сердцем чувствовал, запоздает поезд или придет раньше, он же продавал билеты и носил багаж. Он также был председателем Комитетов по наводнениям и пожарам Пенфорда. Он узнавал обо всем, прежде чем это случалось.

— Как раз вовремя, — сказал Ленни, в то время как поезд три двадцать пять прошел с резким металлическим звуком по речному мосту и замедлял свой ход перед станцией. — Встречаете друга? Не так ли?

— Да, — улыбнулась я, — я не видела его много лет.

— «Его», — как эхо отозвался Ленни. Это был другой местный обычай, который тоже не изменился. Интерес деревни к жизни любой незамужней девушки. — Молодой, должно быть?

Я кивнула.

— Вы ведете правильную игру. Молодой господин Стофард делает слишком большие шаги для его ботинок.

— Я не знаю, — ответила я. Но это именно то, что я делала. Господин Джейсон Стофард, все еще упоминаемый как молодой господин Стофард, — племянник моего работодателя, а также единственный наследник по мужской линии. Он и симпатичная блондинка Элоиза, дочь господина Беркли, были такой избалованной парочкой, какой любезный и одинокий джентльмен, вроде господина Беркли, мог бы сильно опасаться, если бы они стали супругами, центром его семейства. Деревенский слух, как всегда преувеличенный, утверждал, что в последнее время Джейсон заинтересовался мной. — Надеюсь, я узнаю его, — приподнимаясь на цыпочки, сказала я.

— Ваш друг, мисс? — Ленни поднял коробку с цыплятами с нижней полки. — Как же он выглядит? — Он внимательно меня рассматривал.

— Высокий, очень высокий, конечно. Темные волосы, такие густые и упругие. Вы понимаете.

Ленни сказал, что конечно.

— Серые глаза. — Я вспомнила его глаза, лучшие из всех глаз на свете, их взгляд ясный и прямой, как в детстве.

Ленни рассматривал замедляющие ход вагоны, сгорая от нетерпения.

Тормоза заскрежетали. Поезд остановился, прямо напротив нас оказался вагон охраны. Но дверь не открылась. Не опустилось оконное стекло. Горстка пассажиров оглядела нас без всякого любопытства. Охранник посмотрел на часы.

Обманутый в своей надежде на романтическую историю, Ленни неохотно подал флажком сигнал к отправлению.

— Значит, не приехал?

— Кажется, нет.

— Сожалею. Очень разочарован. Если он приедет пятичасовым, я вам позвоню. Потом я ухожу на заседание Комитета.

Он проводил меня до маленького офиса заказов и шагнул в прозрачный, наполненный светом воздух. И вдруг что-то привлекло мое внимание — это специфический звук работающих лопастей вертолета, зависшего между мной и солнцем, в радужном и переливчатом солнечном ореоле. Вертолет стал снижаться и парил, вращая лопастями винта, так что воздушный поток скользил круговыми волнами по шелковистому ячменю, проносился северным ветром по зеленой лужайке, и даже вязы, казавшиеся неподвижными, содрогались от него.

Я изумленно смотрела на эти вязы. Я знала, кто это, раньше, чем машина ловко приземлилась на ровной плоской поверхности в углу пастбища фермера Ломбарда. Было ровно три тридцать, конечно.

И Билл Напьер прибыл.

— Ваш друг? — произнес Ленни, глаза прикрывая рукой скорее от сомнения, чем от солнца.

Это был вопрос, который задавали мне и который я себе много раз задавала сама и с разной интонацией в течение последующих дней.

— Я думаю, да, — ответила я так же, как часто отвечала прежде, но с разной степенью уверенности. — Так или иначе, поживем — увидим.

— Вы уверены, что все в порядке? — спросил Ленни с сомнением. Я подумала, что он опасался, что Билл Напьер мог быть Юным Лошинваром двадцатого столетия, приехавшим с Запада, чтобы похитить меня наперекор всему и исчезнуть. Но, увы, эти романтические дни давно канули в прошлое. И в любом случае Билл Напьер не мог быть заинтересован во мне. Я была для него по-прежнему вечной младшей сестрой. Глупость, но благодаря ему фамильные обязательства исполнялись.

— Абсолютно уверена, спасибо. — Я улыбнулась Ленни и проворно пошла назад к приближающейся станции, к успокоившимся вязам. Лопасти вертолета застыли, остановившись. Я торопилась к ступенькам, что вели к общественной дорожке через пастбище Ломбарда. Билл приземлился на земле самого неприятного человека в Пенфорде, думала я спускаясь. Раздумывая таким образом, я оступилась и замешкалась.

Прямо перед мной расстилалось пастбище со странно смотревшимся на нем вертолетом. А на той стороне деревня будто свернулась калачиком в излучине реки. Все стало по-прежнему спокойным. Я могла слышать пронзительный звук удара молота по железу, доносящийся из кузницы, звук охотничьего рога, трубящего сбор, и даже последнее, затухающее эхо от перестука колес поезда три двадцать пять, уже отмахавшего еще шесть миль по прямой.